Она осталась только в мыслях.

Алиса Рыбкина… Девочка с самыми замечательными глазами-омутами, в них всегда плясали бесята, они весело помахивали мне хвостиками. Хвостик длинных русых волос, раскачивающийся в такт её движений и татуировка драконов на шее. Она никогда её не скрывала, наоборот, всегда подбиралась одежду, чтобы её было лучше видно. Теперь ничего этого нет. Нет Алисы, нет её чарующих глаз, ничего не осталось. Все закопали в землю на уровень двух метров. А ведь ей бы сегодня было тридцать. Всего лишь тридцать. Прошло уже несколько лет, а меня все не отпускает. Я все ещё чувствуют пустоту, в том месте, где было сердце, будто его закопали там же, вместе с ней. А ещё я чувствую ужасную вину перед ней. Если бы я тогда был с ней, там, ничего бы этого не случилось, или её ранение было бы намного легче и все обошлось. Она же очень часто выбиралась оттуда, откуда люди в принципе не возвращаются. А в этот раз все было слишком серьезно… А ведь, она так не хотела умирать. Ей было страшно, хоть она этого и не показывала, улыбалась через силу, говорила, что все хорошо будет, а сама уже чувствовала приближеннее той самой, с косой. Сильная, даже умирая на больничной кровати, белая, как мел, не хотела казаться слабой. А потом, когда я пришёл к ней и мы о чём-то разговаривали она тихо прошептала: Мне страшно… А после закрыла глаза и больше не открывала их. Так она и ушла, тихо, беззвучно, без истерик, держась за мою руку и улыбаясь уголками губ. Может быть теперь ей лучше, потому что она не чувствует того, что чувствую я. В Германии, например, считается, что когда человек умер, нужно радоваться, ведь он попал в другой мир. А я не могу, я лицемер, эгоист. Я не могу без неё, даже зная, сколько приносил ей боли и разочарования в этой жизни. Наверно, это будет, честно сказать, что я бы мне бы хотелось, чтобы она мучилась жила дальше. Потому что без неё ещё хуже, чем с ней. Как это работает я не знаю, но я каждый день проклинаю тебя, мой самый светлый лучик. Когда её хоронили, было принято решение положить её в форме. Мол, погибла же при задержании. Я был против, я был против всего, но был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Смотреть на этот пафос было противно, я думал меня стошнит. Рыбкина не любила пафос, поэтому её стоило положить спать в белом платье, в красивом белом, без блесток и тому подобных вещей, возможно украшенным кружевами. Это было отвратительно, форма сидела на ней огромным мешком и смотрела глупо и неуместно. Волосы распустили и красивые русые локоны прикрывали майорские погоны, присвоенное звание посмертно. Да уж, конечно, это то что ей нужно, посмертное звание майора, твою мать! Я так хотел уйти оттуда и не видеть всего этого. Всего это мерзкого пафоса, не слышать этих лживых речей. Я ничего не говорил, не мог. Прям как когда-то давно . Как же ты посмела, светлый лучик? А ещё я до сих не пор не могу привыкнуть, к тому, что мне больше не к кому прийти. Никто не понимал меня так же как ты. Ты никогда не делала, не пыталась сказать эти отвратительные общие слова. Просто слушала, давала возможность выговорится и это было важнее всего. Потом, ты обязательно прижимала меня к себе, как будто и вправду могла забрать часть моей боли себе, и ведь, сука, работало! Не у кого больше не получалось, а у неё выходило. И я делал с ней тоже самое, потому что когда нам было плохо, минус на минус… Надгробная плита с датой рождения и смерти, полное имя и фамилия, какие-то пафосные слова. И фотография, на ней Алиса счастливая, с озорными глазками. Это все что осталось от неё. Да уж, никогда больше не смогу по дружески обнять эту девочку. Такое странное — это слово никогда. Во время того, как заколачивали гроб, я захотел быть маленьким ребенком, чтобы просто поверить, что она спит или уехала куда-то очень далеко. Но нет, она, сука, лежит под двумя метрами холодной земли, заколоченная в дубовые доски, обитые чем-то красным и с неизменным крестом на крышке. А вообще был ли у неё крестик? Она же не верила ни во что. В Бога не верила, в справедливость не верила, в любовь перестала верить с моим появлением в её жизни, потому, что влюбилась, по-настоящему. Мне кажется, что если бы мы не встретились, если бы она не узнала обо мне. Её жизнь сложилась бы по другому, она бы определенно стала играть в какой-нибудь не сильно известной группе и была бы счастлива, потому что, музыка для неё была спасением от всех невзгод. Зачем я только появился в её жизни?! А она в моей. Она же все перевернула с ног на голову, сломала меня, выпотрошила, разбила все стены и барьеры, разбила уверенность в том, что я люблю Алёну. Все сломала и размолотила! Как же я люблю тебя, Рыбкина! Её руки сложили в неестественную позу и когда я подходил… Я вложил ей в ладошку её медиатор, не знаю, чем ей был так дорог этот ободранный кусочек пластика, но она очень боялась его потерять. Может быть, ей подарил его очень значимый человек, может это медиатор её любимого гитариста. Не знаю, просто подумал, что ей будет так спокойнее. После этого лживого и лицемерного шоу я пришёл к ней в квартиру. На диване лежала её футболка, я взял её в руки. Кажется, я сходил с ума, мне казалась, что она все ещё хранит её запах. Она пахнет: сигаретами, порохом и чем-то очень и очень свежим и чистым. Именно это был её запах, запах авантюры, запах чего-то нежного и чистого. Именно это была моя Алиса, которая остаивла страдать меня тут одного, сучка! А может она была права, когда говорила, что Бога нет. Потому что, если думать о том, что у каждого есть пара, которая будет с ним вечно. Тогда возникает вопрос: какого хуя? Где эта, дурочка, которая постоянно делала мне все на перекор, раздражалась каждым своим движением, успокаивала мои бури и отгоняла тяжелые облака депрессии. Где она? Почему она оставила меня, если кто-то есть там, то почему он решил, что страдать в одиночку охуенная идея? Наверно, в этом мире и вправду нельзя ни во что верить, потому что ничего хорошего не существует. В её квартире я просидел несколько часов, думал легче станет. Пиздец, я наивный. Не помогло, не отпустило, я подошёл к гитаре и провел по струнам. Алиса ненавидела, когда её трогал хоть кто-нибудь, но давала мне играть на ней. Точнее немного подучивала, как играть на ней и с трех аккордов не расстраивать. У неё хорошо получилось играть. Я любил наблюдать за ней. А теперь этого не будет никогда. Никто и никогда не сыграет так же как она. Я решил забрать её гитару к себе домой и каждый раз когда очень сильно накатывало, играл. Становилось легче, но ещё сложнее было видеть эту гитару у себя дома. Хотя, она и сейчас у нас с Алёнкой в спальне. И я ни за что и никогда никуда её не дену, потому что это единственное, что осталось от этой сучки. От этого лучика, который был целиком и полностью только моим. А теперь, не с кем её делить, в земле лежит, мертвая. И все и больше ничего. Вот она погибла, оставив мне после себя, только адскую прожигающую боль, пару видео в телефоне, которые я храню и гитару. А ещё воспоминания, что режут меня без ножа. С каждым годом нашей с Алёной, счастливой семейной жизни, я понимаю, что мне даже трахаться с ней не о чём. Я просто не хочу, она не понимает меня, я пытаюсь понять её, ничего не выходит. Мы просто живём вместе, уважая друг друга, наверно, поэтому я никогда не изменял и не буду ей изменять. Алёнка хорошая, она этого не заслужила. С Алисой или без неё ужасно больно. Почему все случилось именно так. Если бы я только знал, что так все случится, я бы непременно выбрал бы её. И мы бы проверили время вместе, так было бы правильно. А теперь, а теперь я расплачиваюсь, за свою нерешительность, за надуманные проблемы. На телефоне всего два видео. На одном, я пришёл к ней. У неё дома отключи свет, я вновь прятался у неё от жены, мы опять посрались. Квартира Рыбкиной стала своего рода убежищем для меня. Девушка пригласила меня в квартиру, она сидела на кухне. Было очень темно, светило только две свечки, вероятно взятые у соседей и гирлянда на батарейках. Девушка сидела на стуле, и играла что-то на гитаре. Что-то тихое, нежное, не похожее на обычные песни. Я смотрел на неё, как красиво играет свет от свечи на её личике и не мог престать смотреть. Мы молчали, ничего говорить не хотелось, хотелось вот так вот просто, сидеть спокойно. Я попросил её спеть, она улыбнулась мне в ответ и заиграла не громкую мелодию, которую только что играла. Алиса смотрела в окно, напевая знакомые строчки. Целуй меня, пока лучи не целятся в нас Пока еще мы что-то чувствуем Пока мы еще здесь Целуй меня Я был заворожен этой песней и начал снимать, чтобы запомнить, чтобы навсегда запечатлеть этот момент. Вот она на этом видео, живая и такая моя. Кто же знал, что ровно через неделю после этого видео она будет лежать в дубом гробу? Она будто знала это и, поэтому, была такой грустной, будто чувствовала этого. А я не почувствовал! Я виноват в её смерти! Если бы я тогда, только приехал, если бы я приехал… На этом видео очень хорошо слышно её голосок, когда я смотрю ему мне, будто становится проще. Я переношусь в прошлое и сижу там, на той кухне, слушая, как она поёт и ловкими пальчиками перебирает струны. Там спокойно, там нет этой боли. Там хорошо, я бы с удовольствием уснул и не проснулся больше, чтобы не чувствовать это. Каждый день, до этого я засыпал с этой мыслью, теперь лишь два три раза в год. Смирился, наверно. Я прихожу на её могилку. Так странно это звучит «её могилку» и приношу живые цветы. Она любила пионы, я помню. Я всегда дарил ей их на день рождения, а мой лучик радовался. Моя, моя, моя! Я не готов её делить с землей, все ещё не готов! Хотя, прошло четыре блядских года! Я хочу вернуть её, хотя бы на мгновение, чтобы рассказать, как мне без неё плохо, чтобы она вернулась. Лучик, так нужен мне. Однако, все это невозможно и я остался один, в кромешной тьмы, до скончания веков. И я знаю, что время не лечит и легче не станет. Терять дорогих тебе людей очень больно, однажды я уже пережил это, второй раз стало ещё хуже. Теперь, когда накатывает я начинаю бухать ещё сильнее, потому что этоту пустоту может заглушить лишь алкоголь и больше ничего. Да ничего не может заглушить эту боль! Ничего не поможет, если ты потеряешь единственного родного тебе человека! Мой лучик, ушёл, оставив меня в кромешной тьме, до скончания веков. Пару слезинок сказываются из моих глаз, когда я думаю об этом. Я бы все отдал, ради того, чтобы она была жива, все что угодно, только чтобы больше не чувствовать эту боль. Я говорил, что я эгоист. Я знаю, ей было бы адски больно, видеть меня с Алёной, засыпать не со мной, но мне было бы так проще. Я чертов эгоист! Смирись, ты уже с этим, конченный, её нет и больше никогда не будет! Как же я надеюсь, что когда-нибудь, я так же засну и никогда не проснулась, жить с пустотой в сердце, хуже муки не придумаешь. Надеюсь, хотя бы после смерти мы сможем быть вместе и все наконец будет хорошо. Кого ты обманываешь, Измайлов?