Los Angeles, «14» апреля 2015 года
Спустя месяц Билл так и не смог вычеркнуть из собственной памяти угольно-черный взгляд из толпы. Это был какой-то мальчишка, самый обычный и простой. Ничего особенного. Просто юноша, поймавший взгляд артиста во время очередного выступления, и заглянувший за грань возможного. Мужчина никогда не афишировал, что он «того», что не от мира сего. Что имеет прямое отношение к магическому миру, что скрывает за физической, человеческой оболочкой невозможную силу. Во всяких фильмах и сериалах показывают ритуалы, рисунки мелом или бутафорской кровью на полу. Глупости все это. Настоящему «волшебнику» ничего подобного не требуется для того, чтобы дотянуться до искомого объекта или существа. Всего-то нужно выкинуть из головы ненужные отвлекающие мысли, принять удобное положение и для начала погрузиться внутрь себя. Билл концентрируется на жаркой ауре, что сочной солнечной волной окружает того юношу. Незнакомого, интересного юношу. Мужчина безо всяких сложностей уходит за границу собственного мира, погружается в водоворот событий, утопает в буйстве красок, блаженно прикрыв глаза. Он будто бы засыпает, только на обратной стороне его ждет совсем не царство Морфея. — Что вам нужно? — Томаса злит и комната в светлых тонах, и абсурдность ситуации в целом. Полы карминового кимоно закрывают щиколотки. Зрачки вытягиваются, а радужка наливается красным. Билл открывает рот и тут же закрывает, залюбовавшись на юношу. Совсем молодой, но не сокрытый человеческой оболочкой — он прекрасен. Отросшие волосы, слегка завитые, разлетаются рыжей волной. Зацелованную солнцем кожу покрывает первородное пламя, даже спрятанные за обманчиво-хрупкой спиной крылья пылают диким пожаром. — Что. Вам. Нужно, — юнец повторяет вопрос. Смотрит исподлобья, сжимая руку в кулак. У Тома завтра пары по графическому дизайну и смена в местной телекоммуникационной компании. Ему бы выспаться, а не отвлекаться по пустякам. — Я… — Билл начинает говорить, но тут же замолкает. Он не знает, что сказать. Зачем он притащил этого мальчика сюда? Сколько ему лет? Вряд ли больше двадцати. «На молоденьких потянуло, старый извращенец?» Каулитц давит горькую усмешку, подходит еще ближе к огненному мальчику, не в силах отвести взгляд от него. — Я не знаю, я хотел взглянуть на тебя, никогда не видел ничего подобного, — На мужском лице расцветают бутоны красной розы, а русалочья чешуя на скулах отливает дуохромом. — А может дело в этом? — Тонкие золотистые пальцы касаются мужской ключицы, спускаются чуть ниже по чернильному едкому пятну. Билл смущенно отводит взгляд в сторону. Он не хочет обсуждать с кем бы-то нибыло «прощальный подарок», оставленный Адамом. Кто ж знал, что он окажется злопамятной блядью. — Можешь убрать это? — Интересуется мужчина с толикой надежды в голосе. Если бы не проверенная годами защита, выставленная еще матерью в раннем детстве, Билл так легко не смог отделаться от хитрого Змея. — Могу, — Томас пожимает плечами. «Почему бы собственно и да? Раз я пришел сюда и притащил этого ребенка…» — Каулитц сбрасывает с плеч тяжелый пиджак и расстегивает кипельно-белую рубашку, позволяет ей соскользнуть вниз и повиснуть на острых локтях. Мальчишка, что так похож на саму Богиню Солнца, приближается ближе. Его ладони озаряет нежно-зеленое свечение, пылающие крылья расправляются, раскрываются во всю свою ширь и мощь. В комнате становится действительно жарко. — И почему вы такой геморный? — Вопрос скорее риторический, но Билл силится возразить, а не может — голос срывается на недовольное шипение. Мальчишеские ладони неприятно жгутся, уничтожая следы чужого присутствия некогда в жизни артиста. Ожоги в скором времени зарубцуются и обратятся в еле заметные шрамы. Юнец, кажется, действительно способен озарить небеса своим сиянием, своим пламенем и невероятной волей, раз он делает все так легко и просто. — И все же, почему вы именно ко мне? — Томас нервно закусывает нижнюю губу, его ладонь все еще покоится на грудной клетке этого странного мужчины. — В обычном мире я не представляю из себя ничего особенного, разве вам не подошел бы кто-то… — Не подошел бы, — слегка остервенело отвечает Билл. Он накрывает прохладными ладонями руки юнца, сжимает изящными пальцами чужие запястья. Мужчина будто боится, что этот необычный незнакомец испарится, исчезнет, обратиться в угольно-черное пламя Аматэрасу. — Мне пора, простите, — мальчишка отнимает руки, отстраняется от Билла. Ему следует проснуться прямо сейчас, открыть глаза и начать собираться, иначе опоздает на учебу, пропустит занятия и не успеет совсем ничего. Биллу приходится отпустить юношу. Отойти на пару шагов назад и с жадностью наблюдать, как пылающий образ тает, оставляя после себя рыжее перышко.Omaha, наши дни.
Тени сгущаются, тьма наступает мрачными тучами и тяжелым смогом. Том останавливается в нескольких метрах от торгового центра. Время замирает, реальность изменяется, уходя за грань привычного и понятного. — Эй, пацан, — раздается знакомый каркающий голос. — И тебе привет, Ахо, — юноша оборачивается к удивительных размеров ворону. Он и сам изменяется, утрачивает черты обывателя: темно-русые волосы приобретают насыщенно-рыжий оттенок, а за спиной раскидываются пылающие крылья. — Что-то случилось? — Обычно, ворон-хранитель не тревожит своего подопечного по всяким пустякам. Но раз выдергивает буквально посреди белого дня, значит, точно что-то случилось. — Посмотри, кто к нам пожаловал, — птица усмехается, отходя в сторону, и взору Томаса предстает огромная жаба. Ее кожа имеет неестественно винный цвет, на лбу над глазами — бусинами изображена цепочка печатей, состоящая из несколько томоэ. — Мой хозяин… Он… У него неприятности, — наконец-таки говорит Буфо, выпрямившись во весь свой немаленький рост и устремив взгляд на огненного мальчишку. Томас сразу понимает, о ком говорит животное, чувствует по энергетике, видит по схожей ауре цвета морской волны. — А я тут причем? — И то верно, юноша не имеет никакого отношения к этому Биллу. Ну, помог немного по доброте душевной, с кем не бывает. — Похоже, хозяин доверяет вам, — в отличие от Ахо, жаба слишком учтива. Том тяжело вздыхает, хмурит брови и закусывает нижнюю губу в раздумьях. Пойти или нет? Помочь или нет? Интересен ли ему этот певец, на концерт которого он ходил в компании друзей — одногруппников? — Веди, — мальчишка согласно кивает. — Ахо, не теряй нас из виду, мало ли что, — ворон каркает звонко в ответ, а Том запрыгивает на мощную жабью спину, исчезая в водовороте красок. Юношу встречает пропахший алкоголем и сигаретным дымом двухэтажный таунхаус в пригороде Города Ангелов. Томас показательно морщится и проходит в глубину дома, ориентируясь больше на слух, чем на свет — это все бесполезно. Тьма следует за юношей шлейфом, искажает пространство, сгущая краски и углубляя цвета. Немного крипово, но не смертельно. Трюмпер сталкивался и с более устрашающими вещами, чем это. Том находит горе-артиста в одной из комнат. На самом деле жалкое зрелище. Билл пьяный с покрасневшим и немного опухшим лицом. «Он плачет? Какого хера? Я в психологи не нанимался!» Мужчина замечает своего Аматэрасу. Своего личного Бога Солнца, который снизошел до него, покинув сияющий небосвод. — Ты отправил за мной свою жабу, только потому что наебенился в хламину? Серьезно? Причина только в этом? — Том нервно повышает голос более чем на октаву, он практически кричит, совершенно не сдерживая себя. — Насколько нужно быть бестолковым, чтобы ради такого пустяка использовать животных — хранителей? — На самом деле я просто хотел увидеть тебя, — немного заторможено отвечает Билл и неуверенно поднимается на ноги и подходит ближе к юноше. Феникс вздрагивает вовсе не от холода. Томасу кажется, будто его по-крупному наебали, и с этим уже ничего не поделать. — Ты увидел меня и..? — Относительно хороший вопрос, который, возможно, хоть что-то прояснит. Каулитц почувствовал себя более чем необычно и немножечко погано. Он никогда ранее не использовал Буфо для удовлетворения обычных мирских потребностей. А теперь? Он отправил жабу за каким-то мальчишкой, потому что тот безвозмездно помог ему, запал в самую душу, словно опасной стрелой пронзил грудную клетку, выломал ребра, вывернув внутренности наизнанку. — И я такой дурак, — на губах Билла застывает горькая усмешка. С чего он мог решить, что солнечный феникс захочет его согреть? Что он не расправит крылья, не выпорхнет в свободный полет, оставив после себя горстку пепла? Не нужно иметь семь пядей во лбу, чтобы видеть, как Билл тянется к этому юноше, к этому пламенному божеству. И Том тоже это видит, замечает, как мужчина меняется, как безмолвно тянется-тянется-тянется, желая реальной встречи до спертого дыхания и тремора рук. «Ничего же плохого не случиться?» — Малодушно размышляет Трюмпер, уверенный, что в свои «далеко за пятьсот» можно быть гораздо умнее. Феникс называет Каулитца глупым и позволяет тьме увлечь их обоих в свои объятия. Мужчина оказывается тяжелым, несмотря на видимую хрупкость. Все это враки. Обман зрения. На самом деле Билл тяжелый, пьяный и потный. У него жесткая щетина на щеках, в которую Том тычется носом, касается губами и замирает, когда мужчина обхватывает его лицо широкими ладонями. Билл тонет в густом карминовом взгляде. У него самого горизонтальный зрачок утопает в синеве бескрайнего океана. На скулах переливается драгоценной чешуей морозный иней. — Как тебя зовут? — Кожа мальчишки горячая-горячая, и Билл с удовольствием ласкает гладкую щеку подушечками пальцев. — Том, — чуть ли не каркает по-птичьему Трюмпер. Он просто не ожидает такого вопроса, когда изучающе-мягко касается губами чужого лица. — Томас, значит, — Каулитц рычаще прокатывает слова, тянет слоги, заставляя юношу вздрогнуть и замереть. Он вплетает пальцы в огненные пряди, ласкает затылок и блаженно прикрывает глаза, подставляя чувствительную шею под поглаживания и поцелуи. От Билла пахнет алкоголем, табаком и можжевельником. Трюмпер впитывает в себя какофонию ароматов и мажет теплым языком по бронзовой коже, забираясь руками под футболку. Задирает ее до самого горла и гладит, сжимает, впивается пальцами в податливую плоть, в твердые мышцы. Жарко и властно, будто Том действительно та самая богиня небосвода. Билла ведет. От алкоголя, от согревающей волны возбуждения, от желания здесь и сейчас, без чересчур долгих прелюдий. Он сжимает коленями юношеские бедра, вжимается промежностью в чужой пах и звучно охает, ощущая через слои ткани желание Тома. Каулитц тихо ругается. Его пальцы путаются в чужой одежде. Он развязывает пояс, затем еще один, распахивает полы кимоно, отмечая про себя, что Томасу идет этот традиционный наряд. Тяжелая ткань отправляется на покой куда-то в дальний угол кровати, туда же следует футболка самого Билла. Мужчины приникают друг к другу близко, тесно, соприкасаются обнаженной кожей. Юноша накрывает любовника крыльями, жесткие перья переливаются алым золотом. — Можно мне..? — Билл смачно облизывает губы, и получив утвердительный кивок, накрывает ладонью юношескую плоть. Сквозь ткань белья он ощущает нечеловеческий жар и желание, растекающееся по венам жидкой лавой. Том не в силах сдержать рвущийся из груди стон. Он тянется руками к пряжке чужого ремня, тот бряцает, молния вжикает, и Трюмпер касается мужчины. Взгляд Билла застилает пелена желания и похоти. Он никогда ранее не желал кого-либо так сильно, так горячо. До черного пламени под обнаженной кожей. Каулитц приподнимается, чтобы избавится от остатков одежды и снова седлает Томаса, обхватывая его тяжелыми, теплыми руками за шею. Размах позволяет, и крылья приятной тяжестью опускаются на мужскую спину, перья ласкают целованную солнцем кожу. Билл издает протяжный скулящий звук и плавно опускается на восхитительно-жаркий член любовника. Том открывает рот в беззвучном стоне, обхватывает руками мужской стан, придерживая и помогая двигаться. Каулитц не то чтобы спешит, скорее наоборот — делает проникновение глубоким, а движения ритмичными. — Ты же не станешь больше скрываться, позволишь найти тебя? — Горячий шепот обжигает покрасневшее ухо, Билл прикусывает хрящ, обводит кончиком языка ушную раковину. Том отвечает одобрительный стоном. Он привлекает Билла теснее к себе, приникая сластолюбивым ртом к изгибу шее. Юноша с упоением ласкает нежную кожу, оставляет поцелуи — метки, лиловые засосы и нажимает языком на адамово яблоко. Билл стонет задушевно, абсолютно не сдержано. Мужчина выгибается, впивается пальцами в огненную копну волос, не позволяя Трюмперу отстраниться. Поясницу сладко простреливает, стая мурашек поднимается вверх, стоит головке члена задеть комок чувствительных нервов. Томас повторяет движение, сжимает ладонями мужские поджарые бедра, не меняя угол проникновения. Он целует Каулитца снова и снова. Настырно, жадно. Пьет его стоны, словно жидкое пламя, словно дорогой, обжигающий глотку, алкоголь. Билл балансирует на границе чистейшего экстаза. Ему до цветных кругов перед глазами хорошо, до сладостной дрожи по всему телу. Он шепчет имя любовника будто мантру или молитву, задыхаясь и притираясь кожей к коже. Горячо, восхитительно. — Как ты хочешь? — Тихий шепот. Томас тянет слоги, будто густую карамель — голос звучит на октаву ниже, глубже. Билл отвечает действием: опрокидывает юношу на постель, прижимает его руки к матрасу, навалившись всем телом. Горячечный румянец красно-лиловыми пятнами покрывает скулы и щеки Каулитца, переходя на шею и покатые плечи, отсвечивает во мраке зимним сиянием. Но Билл вовсе не холодный, не морозный. Он горячий словно печка, влажный от пота. Том подается бедрами навстречу, движения становятся более ритмичными, хаотичными. Он в полной мере оценивает нечеловеческую силу любовника, то как Билл сжимает пальцами запястья достойно похвалы. Вот только Трюмпер не желает уступать. Юноша меняет позицию, ощущая, как по по телу распространяется очередная волна жаркого наслаждения, накрывающая с головой необузданным океаническим штормом. — Сильнее, — просит Билл, издавая скулящий нечленораздельный звук. Томаса не нужно просить дважды. Он сжимает широкой ладонью беззащитное горло любовника, наблюдая, как тот блаженно закатывает глаза и широко открывает рот в попытке получить дозу желанного кислорода. Трюмпер контролирует силу нажима, откровенно наслаждаясь влажным, мутными взглядом Каулитца. И Том не останавливается, втирает мужчину в матрац, с каждым движением подводя их обоих за черту. Без возврата назад. Биллу кажется, будто он тонет, падает все глубже в толщу плотной соленой воды. В Марианскую впадину или куда дальше, глубже, без возможности вдохнуть — выдохнуть. Главное не подсесть, как на никотин и выпивку. Трюмпер разжимает руку, падает на любовника не в силах унять дрожь во всем теле. Сокрушительный оргазм обрушивается ледяной снежной лавиной, обливает тело раскаленной лавой. — Ты еще такой ребенок, — голос Билла основательно охрипший. Мужчина улыбается мягко-мягко и гладит Томаса по волосам, перебирая пальцами рыжие прядки. — Больше не отпущу. — Сначала тебе придется найти меня самому, — юноша фыркает, пытаясь скрыть явное удивление в голосе. Он отстраняется от мужчины, устраиваясь рядом на подушках. — Я думал, ты шутишь. — Не-а, — Билл улыбается, сжимая в собственной ладони чужую. Целует острые, огрубевшие костяшки пальцев. — Говорю же, ты такой еще ребенок. — Каулитц тихонько смеется. — Дашь мне какую-нибудь подсказку? Том чувствует смущение. Этот необычный мужчина так ласково касается его рук, которые более чем по локоть в крови всяких тварей. Но Биллу, похоже, все равно. — Я старше на добрую сотню лет, — Трюмпер ловит себя на мысли, что хочет обиженно надуться, но вовремя одергивает себя. — Не дам я тебе никаких подсказок. — Тогда я у Буфо спрошу, где он подобрал тебя, — чуточку ехидно протягивает Билл, уворачиваясь от мстительной щекотки Томаса.