***
Как бы Криденс не хотел злиться на Скендера, оправдывая свой поступок, он не мог перестать повторять про себя, что поступил неблагодарно. Возможно если бы он попал в Арканус не добровольно, у него бы появился повод для ненависти. Если бы его держали против воли… и если бы он стал частью представления. Мальчик, способный превращаться в черную тучу, наделенную невероятной силой. К счастью для Криденса, он был всего лишь помощником, а незаменимых помощников не бывает. Но бывают незаменимые женщины-змеи. Так что одна, но немаловажная причина злиться на Скендера у него все же была. Криденсу сразу стало понятно, что добровольно тот ни за что не отпустит Нагини, объясняя тем, что она опасна, а его шоу понесет убытки без такого удивительного аттракциона. В цирке Криденс узнал, что существуют волшебники, которых называют анимагами, — они способны принимать облик животного, но редким, достойным представления талантом в волшебном мире это не считалось. Нагини не была анимагом, как Криденс решил вначале, ее «дар» был проклятьем, обрекающим превращаться в змею, пока однажды она не останется навсегда в этой форме, не утратит человеческий облик. Пугающая метаморфоза притягивала взгляды. Кто знает, может именно это выступление станет для нее фатальным, и ее в последний раз увидят в женском теле? Криденс не желал, чтобы остаток дней Нагини провела вот так, развлекая публику. Ему хотелось, чтобы она была свободной. — Эй, мальчишка, натаскай воды для каппы, — велел Скендер, заметив, что Криденс прохлаждается без дела неподалеку от клетки Нагини. Любой волшебник справился бы с этим в два счета, вот только Криденс не имел палочки и не умел колдовать. Это было прекрасно известно Скендеру, и он намерено находил для Криденса такие задания, чтобы занять на некоторое время и не беспокоиться, что тот опять вернется дежурить у клетки Нагини. Скендер не запрещал обитателям цирка общаться между собой, но с каждым днем, судя по всему, его все больше и больше беспокоил настораживающий интерес Криденса к Нагини. — Хорошо, сэр, — глухо отозвался Криденс и бросил последний взгляд на сжавшуюся подле кровати девушку. Из-за похожей на парчу ткани сценического костюма, Нагини и без перевоплощения напоминала клубок змей с блестящими чешуйками. Ее выход был еще нескоро, и судя по последнему объявлению и звериному реву с арены, сейчас публика лицезрела выступление дрессировщика с двуглавым львом. У Криденса был шанс подготовиться, он надеялся поскорее покончить с работой и вернуться обратно. Каждая минута промедления могла стоить шанса на побег. Первое время ему нравилось наблюдать за шоу, пока то не приелось. Поспешив разделаться с поручениями, он прокрадывался к занавесу, стараясь остаться незамеченным для гостей, и выглядывал на арену. Яркие волшебные огни освещали сцену, подобно прожекторам немагов, несколько музыкантов на зачарованных инструментах создавали накал, акцентируя паузы в представлении и преддверии кульминации шоу. Криденса и самого охватывал восторг вместе со зрителями, когда огромный лев по команде прыгал сквозь кольца или щуплый волшебник пытался с помощью заклинания левитации поднять в воздух стул, на котором сидел неподъемный толстяк. Каждый раз тот терпел неудачу, пока ему на помощь не приходил высокий широкоплечий силач, с легкостью справляясь с задачей, а после вместе с толстяком поднимая и незадачливого волшебника. Скендер как-то пытался поручить часть этого представления Криденсу, но тот отказался, боясь того, что произойдет, если возьмет в руки палочку и произнесет простенькое заклинание. Он не знал, как поведет себя обскур. Криденсу не приходилось колдовать раньше, а мистер Грейвз никогда не давал ему в руки свою палочку. Хотя возможно он бы позволил… тот, настоящий мистер Грейвз, которого Криденс в мыслях называл «Персиваль». Вот только он никогда не просил, а Грейвз никогда не предлагал. Да и зачем ему, он наверняка считал его немагом… — Криденс? — позвал тихий голос, и тот вздрогнул, выходя из сонного оцепенения. — Ты дрожал. Дурной сон? Нагини. Криденс сонно заворочался и вдруг осознал, что во сне обнял ее. Нагини не спешила высвободиться из объятий. Осознание того, что ночью она вновь преобразилась, не пугало его. Хоть Нагини и превращалась в змею, разум она не утрачивала. Хотя понимание, что во сне он мог обнимать именно змею, обескураживало. — Мне снился цирк, — хриплым спросонья голосом ответил Криденс, не желая открывать глаза. И тогда Нагини придвинулась ближе, прижавшись к его груди своим обманчиво хрупким телом. — Теперь мы свободны, — с благодарностью шепнула она ему. После того, как в цирке начался пожар из-за того, что Криденс выпустил на волю ящериц, стрелявших искрами с кончиков хвостов, им с Нагини чудом удалось выбраться из горящего шатра. Воспользовавшись царящей паникой, они помчались прочь с площади Каши следом за другими магами, спешащими в сторону статуи женщины. Добегая до статуи, маги словно по волшебству исчезали, и тогда Криденс догадался, что это зачарованный портал. Он не успел понять, как это произошло, помнил только, что оказавшись подле статуи, ему удалось словно просочиться сквозь нее, а потом все стихло. Крики и треск огня остались позади. Криденс молился про себя, чтобы никто не пострадал. Он не беспокоился, что Скендер или кто-то еще из цирка станут их искать — те были слишком поглощены спасением собственного имущества и того, что осталось от шатров. Криденс хотел бы злиться за Скендера, но не мог, потому что слишком жестоко отплатил ему. Но как бы ни было ужасно то, что он совершил, Криденсу удалось спасти Нагини из цирка. Нагини и Криденсу пришлось всю ночь без сна слоняться по Парижу, ища какое-нибудь безопасное укрытие, а весь следующий день они практически вслепую бродили по улицам, ища дом Ирмы. Денег у них не было, и потому им пришлось перебиваться тем, что удавалось тайком стянуть с прилавков на рынках — фрукты, свежую горячую выпечку и небольшие горсти орехов из пузатых мешков. Каждый раз Криденс мысленно просил прощения у торговцев за эти мелкие кражи, но обстоятельства не оставляли ему иного выбора. И вот когда они уже достигли цели, когда поднялись на ветхую пыльную мансарду, когда им навстречу вышла маленькая женщина, представившаяся няней Криденса… Криденс покрепче зажмурился, надеясь, что образы воспоминаний отстанут от него, но становилось только хуже: они мелькали еще ярче… …Волшебник в длинном пальто и шляпе, в одно мгновение убивший Ирму… Каким-то непостижимым образом он возвел вокруг себя нечто вроде защитной сферы, из-за чего обратившемуся в обскура Криденсу никак не удавалось подобраться к нему, чтобы зацепить обломками стен и осколками стекла — те натыкались на незримый барьер. Кем был тот волшебник, подосланный (в этом Криденс не сомневался) убить его, он не знал, но по одежде догадывался, что он один из тех, кто пытался уничтожить его еще тогда на станции Сити-Холл. Криденс был в гневе, испепеляющей ярости, глухом отчаянии! Ему хотелось уничтожить этого волшебника, стереть в порошок! Он почти забыл, что может случайно зацепить Нагини во время атак… Волшебнику все было нипочем, он самодовольно улыбался, Криденс видел его плотоядную ухмылку сквозь мерцание сферы, черные всполохи обскура и раскуроченные доски… Нагини извернулась змеей, повернувшись лицом к Криденсу и обняла в ответ, утыкаясь лбом куда-то в шею, но он почти не обратил внимания на эту трепетную нежность. Криденс был слишком поглощен мыслями, что наверняка не оправдал ожиданий Нагини. Как впрочем и своих собственных. Все эти месяцы он свято верил, что стоит ему оказаться в Париже, найти Ирму, как все закончится. Криденс обманывался и остался ровно там, где и был. Убедил Нагини поверить ему… — Мы свободны, — вновь прошептала Нагини, чувствуя его отчаяние. Свобода… В чем был ее смысл? Криденс никогда по-настоящему не стремился к ней. Он был свободен и волен идти куда хочет после смерти Мэри Лу, но совершенно не представлял, как распоряжаться этой свободой. Он всегда был должен, обязан, его жизнь планировала приемная мать. Пусть он и стал взрослым, но так и не научился по-настоящему мечтать, желать и принимать в переломные моменты серьезные решения, которые бы не обернулись полным крахом. После нападения они с Нагини сбежали, потому что понимали, что сейчас нагрянут стражи порядка: разрушенный дом не останется незамеченным, и меньше всего было нужно, чтобы их обнаружили. Им вновь пришлось скитаться по улочкам Парижа, напоенным щемящей меланхолией и горькой надеждой, что все еще можно спасти. Мимо них сновали статные джентльмены, которые держали под локоток хорошеньких барышень в изысканных платьях и ажурных шляпках; чумазые дети в драной одежде, ловчее и проворнее Криденса воровавшие на рынках яблоки и выпечку, старички в ветхих сюртуках и шляпах, с глазами усталыми и мудрыми, будто познали самые сокровенные тайны вселенной. Нагини не спрашивала, а Криденс не говорил, куда они идут, потому что не знал — ноги сами вели его вперед как когда-то давно в далеком декабре. Его не покидало ощущение, что он продолжает искать что-то или кого-то, вот только не может пока сообразить, кого именно. Когда волна паники начинала тошнотой подступать к горлу, Криденс переводил взгляд на Нагини, и ему сразу становилось легче, видя безмятежность в ее глазах. После долгих лет, проведенных в цирке в плену клетки, она кажется была рада просто оказаться где-нибудь под бескрайним небом, не исполосованным прутьями решетки.***
Персиваль и Якоб вновь оказались сами по себе, но теперь им, во всяком случае, не надо было заботиться о поиске сестер. Это оказалось поистине огромным преимуществом, по счастливой случайности им повезло оказаться в разрушенном доме Ирмы одновременно сразу после происшествия. Возвращаться в магический квартал было бессмысленно, впрочем как и в дом Ирмы, и все же Персивалю хотелось проверить его еще раз, чтобы убедиться наверняка. К его облегчению Якоб во время разговора с сестрами не предложил использовать карту, которую дал Дамблдор. Персиваль старался не думать о ней, чтобы Куини не прочитала этого в его мыслях, однако понимал, что тянуть тоже нельзя. Возможно этот друг Дамблдора сможет оказать им посильную помощь, так как ситуация становилась все более отчаянной. Но многолетняя работа в Аврорате научила его никому не доверять, пока он не будет точно уверен в правильности своих суждений и не будет хотя бы призрачно владеть ситуацией. — Как думаешь, Куини очень сердится? — внезапно спросил Якоб, когда Персиваль аппарировал их обратно на улицу Филиппа Лоранда, где находился дом Ирмы. — Она явно расстроена, — неопределенно ответил Персиваль, не зная, как вежливо сказать, что сейчас не самое удачное время. — Точно сердится. — Якоб кивнул своим собственным мыслям, видимо прекрасно обходясь и без собеседника. — Я все время думал, что ей скажу, но когда встретил, будто все слова растерял. Хотя она наверняка и так видела в моих мыслях, что я сожалею и не хочу с ней ссориться. — Да, наверняка, — подтвердил Персиваль, не особенно вслушиваясь, и осторожно осмотрелся по сторонам, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает. — Она слишком хороша для меня, — грустно добавил Якоб, пока Персиваль открывал в помощью Алохомора дверь на первом этаже. Ему не хотелось перемещаться сразу на мансарду, вдруг авроры оставили следящие или антиаппарационные чары. Когда они поднялись на разрушенную мансарду, то обнаружили, что мертвое миниатюрное тело Ирмы уже исчезло, зато на припорошенном гипсовой пылью полу остались следы чьих-то башмаков. Возможно и их в том числе… — Черт! — воскликнул Персиваль. — В чем дело? — напряженно спросил Якоб. — Следы! Мы не стерли их, прежде чем аппарировать с Тиной и Куини, — объяснил он. — Это они забрали тело, так? Авроры? — уточнил Якоб. — Думаешь, нас начнут искать? — Надеюсь, что нет, — Персиваль поморщился. — Сейчас нам меньше всего нужен хвост подозрительных парижских авроров. Криденс здесь не появлялся — это было ясно, как день. Да и зачем ему? Персиваль тяжело вздохнул, жалея о впустую потраченном времени. Не то, чтобы впустую, конечно, — он рассчитывал создать иллюзию хоть какой-нибудь деятельности, чтобы обнадежить Якоба, а заодно подумать над следующим местом, где можно продолжить поиски. Он старался представить себя на месте Криденса, как обычно делал, служа в Аврорате и пытаясь предугадать следующий шаг темных магов, но ничего не приходило на ум. К тому же он плохо ориентировался в городе. Как и Криденс, откровенно признаться… Персиваль круто развернулся к Якобу, окрыленный внезапной идеей. — Что немаги всех стран могут знать о Париже? — Что? — опешил Якоб и удивленно моргнул. — Дай-ка подумать. Эйфелева башня! — Он вдохновенно щелкнул пальцами, озвучив мысль. Персиваль согласно покивал, довольный тем, что его догадка подтвердилась. — Она наверняка у всех на слуху с самого детства. — Хорошая мысль! Проверим там. — Взяв Якоба за руку, Персиваль аппарировал. На этот раз Якоб держался увереннее после перемещения, уже успев немного привыкнуть к ощущениям. Они оказались прямо на Марсовом поле среди пышных кустов, разросшихся вдоль аллеи. Что было не очень удачной идеей — ветки едва не выкололи им глаза. — И что, думаешь он где-то там наверху? — шепотом спросил Якоб, ткнув пальцем в величественную башню. Со стороны казалось, что на этой стальной, продуваемой насквозь ветрами конструкции просто невозможно расположиться так, чтобы остаться незамеченным. — Не знаю, — пожал плечами Персиваль и переступил с ноги на ногу, выжидая момент, чтобы незаметно выбраться из кустов, не привлекая внимания немагов, наслаждающихся теплым парижским вечером. — Он же не умеет прыгать в пространстве, как ты? А черную тучу наверняка бы заметили. — К тому же с ним может быть девушка, Нагини, — неохотно напомнил Персиваль. — Будь ситуация другой, я бы предложил поискать их в кафе, — благосклонно предложил Якоб и слабо улыбнулся, когда Персиваль недоуменно на него покосился. — Извини, просто мы с обеда еще ничего не ели. Я немного проголодался. Персиваль понимающе кивнул, хотя сейчас, находясь целый день в подвешенном состоянии, ему бы кусок в горло не полез. Пробравшись сквозь отчаянно сопротивлявшиеся ветки, они, наконец, вышли на аллею, на которую неукротима наползала длинная тень от Эйфелевой башни. — Если Криденс где-то поблизости, то наверняка нашел какое-то укромное место, — Персиваль озвучил очевидную мысль, потому что молчание все больше и больше угнетало. — Нам не хватает Куини, — печально вздохнул Якоб, покосившись на влюбленную парочку, сидящую на скамейке слишком близко друг к другу. — Она могла бы услышать его. Присутствие Куини бы и правда не помешало, но они договорились встретиться с ней и Тиной только вечером. Кто знает, где Куини сейчас… — А те дома, — Якоб ткнул пальцем в сторону улицы, маячившей за кронами деревьев, — они ведь жилые? — Похоже на то. — Может Криденс где-то там? — Не думаю, что он осмелился бы у кого-то погостить, — покачал головой Персиваль. Он знал, что Якоб подразумевает что-то, но к вечеру ему начало казаться, что от эмоционального перенапряжения он стал непроходимо туп и не понимает очевидных намеков. — Нет, но он мог бы там спрятаться. Например где-нибудь на чердаке. — Куини сказала, что сейчас он слишком потрясен. Вряд ли он захотел бы любоваться красивым видом на город. — Ну а что ему остается? — развел руками Якоб. По его лицу было заметно, что подавленное состояние Персиваля начало его немного раздражать. И Персиваль прекрасно понимал его, ему самому было тошно от себя, но с каждой потраченной минутой ему казалось, что грозит свершиться что-то непоправимое. Если Гриндельвальд все же доберется до Криденса первым и сумеет расположить его к себе, то можно считать, что тот заведомо победил накануне грозящей свершиться революции. — Давай проверим чердаки, — кивнул Персиваль. Он в очередной раз пожалел, что на поиски они отправились без Куини. — Хуже от этого точно не будет. Якобу и Персивалю казалось, что они прошли все пыльные заброшенные чердаки в нескольких кварталах, но не нашли ничего, кроме сохнущего на веревках белья и истлевших трупиков крыс. — Знаешь, сейчас я даже рад, что Куини не с нами, — Якоб брезгливо покосился на дохлую крысу, морща нос при каждом вдохе спертого, затхлого воздуха. — Кажется у меня пропал аппетит. Персиваль против воли улыбнулся. — Думаю, нам пора возвращаться, — нехотя проговорил он, взбираясь по приставной лестнице, ведущей с чердака на крышу. — Наверняка Куини и Тина уже ждут нас. — И что потом? — с сомнением спросил Якоб. — Потом… — Персиваль остановился на середине лестницы и обернулся. — Потом нам, видимо, придется воспользоваться картой Дамблдора. Якоб согласно закивал, и его добродушное лицо озарилось призрачной надеждой.