«Какая ты дура, мой ангел!» Из письма А.С. Пушкина жене.
Если бы Скуало попросили назвать три вечные истины, он бы сказал что-то в духе: «Занзас — раздражающая задница», «Ямамото Такеши никогда не начнёт по-настоящему серьёзно относиться к своему мечу», «Все люди — идиоты». Хотя… нет, он бы ничего не стал говорить. Больше всего в жизни Скуало бесят глупые вопросы, просьбы, да и вообще не могли бы все эти дебилы, в конце концов, отстать от него? Особенно Скуало хочется, чтобы от него отстали мысли об этой дуре Орегано. И какого чёрта она вообще торчит в доме Девятого? И почему Скуало с остальной Варией застрял тут? Скуало много тренируется, потому что заняться всё равно нечем, а дура вертится под ногами — то мелькнёт в коридоре, то заглянет в зал, окинет Скуало и его меч своим идиотским взглядом и исчезнет. Да ещё очки поправляет так, точно действительно имеет право оценивать его — Скуало. Стерва. И глаза у неё странные — напоминают Скуало что-то. В первый раз он столкнулся с ней и этим её мерзким взглядом недели две назад. Тогда бегущая по коридору Орегано врезалась в Скуало, потом нахмурилась, кинула: «Мог бы и извиниться». И пошла себе так, точно это нормально — учить его, Скуало, жизни да ещё между прочим. Скуало, конечно, не выдержал такого обращения, крикнул ей вслед: — Эй, ты! Ты чего несёшь?! Она оглянулась, смерила его уничижительным взглядом: — Тебе бы в медкрыло. И скрылась за поворотом. Скуало выругался грязно и громко, а потом сцепился с Белом, потому что тот — по жизни идиот. Через пару дней Скуало почему-то уже знал, что дуру зовут Орегано и она состоит в CEDEF. Он даже вспомнил — видел её и до этого, но как-то не замечал по-настоящему. Наверное, потому что вела себя прилично, не высовывалась, а тут… А тут точно взбесилась и всё раздражала его и раздражала. Ещё повадилась ходить мимо тех комнат, где пока жила Вария, и как-то раз о чём-то говорила с Луссурией и даже улыбалась — призывно так, по-бабски. Это умильное, дебильное выражение лица совсем не шло к её строгому чёрному костюму, очкам и непомерно-острому подбородку. Скуало очень хотелось схватить её за подбородок и заорать прямо в лицо: «Это мне надо в медкрыло? Да какого хрена!». Пока же он с ней не говорил почти, разве что отпускал удачные комментарии, которые так и рвались наружу. Например, заметил нарочито громко, когда она полюбезничала с Луссурией и как раз уходила: — А что этот уродливый мальчик тут вертится всё время? Луссурия покачал головой и ответил какую-то глупость, а Орегано услышала, конечно, — не глухая же она, — но ничего не сказала. Точно дура — никакого самолюбия. Скуало скривился и пошёл к себе. И когда они уже отправятся на какое-нибудь нормальное дело? Сколько можно? Он заскрежетал зубами и с удовольствием заметил, как шестёрка из охраны — бледный мальчик с волнистыми волосами — весь побелел. Вот так и надо, а то развелись всякие дерзкие. И ночью она ему приснилась — совсем обнаглела. Скуало вообще не любил сны. Тем более такие яркие.***
Орегано давно знала, что Скуало работает на Варию и что он псих. Вечно бегает со своим перекошенным лицом, трясёт белыми лохмами и ругается так, точно напрашивается на дезинфекцию рта. Скуало совсем не интересовал Орегано — разве что в исследовательских целях. Надо понаблюдать за безумными, чтобы знать, как с ними справляться. Это она так себе объясняла, почему в свободное время ноги приводят её на половину Варии и зачем она слушает последние сплетни, собранные Луссурией. Да — всё дело было в любознательности Орегано. Она всегда любила накапливать информацию, вот и сейчас, вот и сейчас. Скуало — в целом неплохой командир, порывистый, конечно, и, мягко говоря, несдержанный, но чётко может сказать, кто и что должен сделать. Ещё у него отточенные движения настоящего мечника и глаза странного цвета — то ли расплавленное серебро, то ли утренний туман. Зачем ей все эти сведения — вопрос отдельный. Орегано убеждает себя, что просто так, для коллекции, что тот же Занзас интересует её ничуть не меньше. Потом долго лежит в темноте в своей комнате, вертится с боку на бок, пытаясь вспомнить, какого цвета у Занзаса глаза. Вроде тёмные, а оттенки — ну, кому они важны вообще? Она встаёт с кровати, открывает окно нараспашку и видит чью-то тень в саду. Скуало тренируется там, и это до смешного похоже на сцены из парочки глупых фильмов — тех, что её когда-то заставляли смотреть школьные подруги. Там романтический герой, мучимый тоской, сражался с деревьями и кустами, пока его возлюбленная спала. Какой бред. Всё это глупость, а ей просто нужно какое-нибудь нормальное задание, но как назло — ничего не попадается. Босс на время уехал в Японию к жене и сыну, завещав ей отдохнуть и поразвлечься. Как это вообще делается? Орегано не знает. Ещё она не понимает, почему от очередного «Ты чего тут забыла, очкастая?», становится так тяжело, и хочется вспылить, вцепиться Скуало в патлы, протащить его по коридору и выкинуть в окно. И кричать при этом. Долго кричать. Это всё на неё не похоже. Это, наверное, жара и нерабочее лето, и босс, который шлёт ей сообщения в духе: «Развлекаешься?». В конце концов, она так устаёт, что решается на безумство. Как-то вечером меняет очки на линзы, посомневавшись, достаёт из гардероба подаренную матерью длинную юбку. Она тёмно-синяя и вроде неплохо сочетается с привычной белой рубашкой, которую Орегано впервые за долгие годы надевает без галстука. Подумав, подкатывает рукава, но застёгивается всё равно на все пуговицы. Распускает волосы и, решив, что с неё и такого хватит, выходит наконец на улицу. В юбке идти неудобно. Она кажется чем-то чужеродным, мешается, и Орегано ругает себя. И какого чёрта её потянуло на эксперименты? Отступать тоже не хочется, поэтому Орегано доходит до ближайшего клуба — в сгущающейся темноте вывеска пошло отсвечивает жёлтым и розовым. Там охранник в дешёвом чёрном костюме бросает на неё похотливый взгляд и пропускает внутрь. Его коллега — мускулистый брюнет с маслянистыми глазами — добавляет: — Ты пуговки-то расстегнула бы. Орегано ему не отвечает и решительно проходит мимо. Босс сказал развлекаться, вот она и развлекается, а застёгнута ли её рубашка, никого не касается. Тем более таких, как этот мужик. Очень скоро Орегано оказывается у стойки, заказывает себе «Маргариту» и понимает, что пуговки реально нужно расстегнуть. В клубе жарко. Тут много людей — они пьют, громко смеются, танцуют, издают неприличные звуки… Орегано совсем невесело. Возможно, она что-то упустила в технологии развлечений. Какой-то элемент. Почему-то вспоминается Скуало. Интересно — на кого он сейчас орёт? В том, что орёт, Орегано не сомневается. Странно, конечно, что у него всё ещё голосовые связки не порвались, но тут, видно, какая-то особая способность. Нужно изучить её повнимательнее. — И что такая красавица делает тут одна? — раздаётся голос рядом с Орегано, а потом чья-то рука пытается скользнуть ей на бедро. Орегано быстро уворачивается. Сдерживается, чтобы не сломать не прошенному ухажёру пальцы — делается это быстро вообще-то. Сам он смотрит на неё недоумённо. В темноте, а, может, от выпитого Орегано сложно различить его лицо. Слишком обычное. И глаза не серебристые, и волосы не белые. — Ты чего, красотка? — гундит он. — Отстань, — говорит Орегано резче, чем собиралась. Он явно её не понимает, снова пытается схватить за руку. Орегано чувствует: самообладание, такое привычное, приросшее к ней, куда-то исчезает. Да сколько можно, в конце концов. Один оскорбляет при каждом удобном случае, другой распускает руки. Нет, Орегано не умеет развлекаться, а драться — да. Очень хорошо. Может, даже слишком.***
Скуало не знает, какого чёрта, он шатается по улицам вместо того, чтобы спать. Уже три утра между прочим. Да, уже три утра, а эта дура Орегано всё ещё где-то бродит. Не то, чтобы Скуало специально выяснял, просто Луссурия сболтнул лишнего, а потом Скуало дошёл до её комнаты. Нет, ему — ясно дело — наплевать, куда это её понесло, хотя Луссурия говорил, что в клуб. Чего такая мышь вообще может делать в подобном месте? Идиотизм. И нет бы сказать, где она там будет отдыхать. Дура. Слово явно слабовато, и Скуало долго и громко ругается, остановившись на центральной площади, потому что он, кажется, был уже во всех грязных местах этого дебильного города. Или куда она пошла — сразу в бордель? Хоть пистолет взяла с собой? — Ну, и манеры у тебя, — слышит он за спиной, а потом она начинает смеяться. Скуало оборачивается и видит, как Орегано трясётся от смеха и даже утирает слёзы. Он подходит ближе. — Ты чего, дура? Всё ещё смеясь, она выдыхает: — Сам идиот. Стоишь тут, орёшь, хочешь, чтобы тебя загребли в участок? — Кто же меня загребёт? Орегано сегодня странная — без очков, с распущенными волосами, а ещё её рубашка не застёгнута на все пуговицы, и вместо брюк — длинная юбка. Скуало закусывает губу. Орегано странная, и её всё ещё хочется схватить за острый подбородок и заставить улыбаться так же мило, как в тот раз — Луссурии. Какого хрена. — Блюстители порядка! — выдаёт она и снова коротко смеётся, потом успокаивается и смотрит на него серьёзно. Точнее пытается так смотреть. Девчонка явно выпила. — Развлекалась, значит? Орегано подходит чуть ближе. Теперь расстояние между ними совсем небольшое. Надо бы отодвинуться, но Скуало почему-то стоит на месте и смотрит на неё, ждёт ответа. Ну, скажи, ради кого это ты так вырядилась? Почему мне это вообще интересно? — Угу, — наконец выдаёт она. — Так развлекалась, что разбила нос одному идиоту. Потом она потирает костяшки пальцев на правой руке. Скуало следит за её движением. Что-то непривычное разливается по его телу, затуманивает мозг. Вроде бы надо наорать на неё — зачем вообще куда-то попёрлась, кто вообще ходит в таком развратном виде по клубам, — но он не может. Скуало вообще, кажется, впервые в жизни толком не знает, что делать. И почему Орегано так на него смотрит? Без холода, а даже как-то… нежно? — Я найду идиота и убью, — наконец выдаёт Скуало, потому что нельзя же так долго молчать. Он почти срывается с места, но тут чувствует ладонь Орегано на своей руке. — Не надо, — говорит она и улыбается, очень тепло улыбается. — Лучше пошли домой. И Скуало слушается её, и сам этому удивляется, и пытается ворчать, но выходит фальшиво. Они молчат, потому что сказать нечего, потому что всё ясно и запутанно одновременно. Потом, прежде чем уйти к себе в комнату, Орегано вдруг оборачивается к нему и произносит: — Спасибо. Скуало ничего не отвечает. Это «спасибо» обволакивает его. Оно странное, непривычное и совсем ему неподходящее. Скуало даже радуется, когда на следующий день Занзас вызывает его, и они уезжают в Испанию по делам. Правда, «спасибо» преследует его и там, а ещё — тепло ладони Орегано. Она дура, конечно, но есть тут что-то сложное, неизведанное. От этого Скуало не по себе.***
Орегано не ждёт их следующей встречи. Босс приезжает в Италию, и Орегано засасывает работа. Правда, по ночам ей порой снится та молчаливая прогулка со Скуало, но вряд ли он вспоминает о ней. Скуало где-то в Испании. Орегано не удивляется тому, что знает об этом. Сюрпризом становится другое — маленький свёрток, который однажды оказывается у неё на столе. От охраны так и не удаётся добиться, кто его здесь оставил и когда. Нужно поговорить с боссом о системе безопасности. Орегано думает об этом и подносит свёрток к уху — вроде ничего не тикает. Да и в целом нечто небольшое, завёрнутое в коричневую бумагу не выглядит опасным. Посомневавшись ещё немного, она разрывает упаковку и видит браслет из небольших розоватых жемчужин. В лучах закатного солнца, которые тянутся к украшению из открытого окна, браслет переливается. Не сразу она замечает, что на обратной стороне свёртка выцарапано: «На тебя похоже». Она охает. Вот бы не подумала. Так странно. Может, ему подсказал кто? Представить Скуало, который советуется с кем-то по поводу подарков, ещё сложнее, чем вообразить, что это — его идея. Впрочем, какая разница? Орегано подносит браслет к губам, краснеет и — украдкой, точно опасаясь, что за ней подглядывают — целует каждую жемчужину. Это всё может ничего не значить, но сейчас ей очень тепло.