Loud thoughts

Открытое окно, чай с малиной, лёгкий весенний ветерок и Джош, сидящий напротив. Тайлер пытается запомнить каждый фрагмент этой прекрасной картины, впитать в себя все краски, лишь бы не забывать. Лишь бы не забыть. Джош – лучшее полотно мира, шедевр мирового искусства. Им восхищаются, он вдохновляет на теплое и светлое Тайлер – хулиган, который любуется этой картиной, принимает все изящное, что она может передать, трепещет перед ней, а потом рвет на куски, ломает, оставляя после себя лишь грязь, клочки бумаги, на которые никто не посмотрит, все забудут. Дан острым маленьким ножичком чистит апельсин – он видит, что младшего одолевают какие-то страшные мысли, что он терзает сам себя изнутри, но молчит, не помогает, ведь ещё рано, ещё не время. Джозеф поднимает голову и взглядом цепляется за то, как корка фрукта постепенно удлиняется, а позже и вовсе падает на стол. Он любит апельсины. Безумно любит. Но не перед самой большой ошибкой. Джошуа хмурится и смеряет возлюбленного недовольным взглядом, от которого тот ежится, пытается сжаться в размерах или вообще исчезнуть к чертям из кухни. – Тайлер? Все в порядке? Роберт слабо кивает, а после отводит взгляд к окну позади старшего, пытаясь не смотреть на пушистые жёлтые волосы, пухлые губы и в до бесконечности добрые глаза. – Ты же знаешь, что всегда можешь поделиться тем, что у тебя в голове. Я приму всех демонов. И мы подумаем, что можно сделать, чтоб избавиться от них. Уильям вздыхает, ведь его продолжают игнорировать. Апельсиновая кожура точным броском попадает в мусорное ведро, стоящее недалеко от стола, с глухим звуком. С таким же звуком сейчас разбилось сердце Тайлера, чей взгляд остановился на ангельской улыбке Джоша. Глубокий вдох и подъем из-за стола. Кажется, это так легко. Будто ты каждый день делаешь такое. Будто то, что ты собираешься совершить – рутина, пересекающая изо дня в день. Руки прячут за спиной пистолет, а пальцы отбивают грустный ритм по стволу. Это все неправильно. Неправильно. Но так надо. Так будет лучше. Дан смотрит на младшего с прищуром, пытается понять, что тот хочет сделать. Вдруг сейчас будет очередная шутка его бойфренда? Но нет. Сердце обливается кровью, а слезы чертят мокрые дорожки по щекам. Внутри все бунтует, ему плохо, отвратно, он ненавидит себя. Ко лбу старшего приставляется дуло пистолета, а дрожащие пальцы мечутся у курка. Один выстрел – адская боль на всю оставшуюся жизнь. Уильям сначала усмехается, думая, что Тай взял муляж, но когда его взгляд скользит по оружию, то дыхание спирает, а мерзкий комок встаёт поперек горла. – Малыш..? Роберт начинает рыдать сильнее, его руки трясутся, но пистолет все ещё у лба, а пальцы маячат у курка. Положишь оружие – адская боль на всю оставшуюся жизнь. В глазах Джошуа – уверенность и решительность вытесняют доброту. Он не боится умереть, не боится получить пулю в лоб от любимого человека. Он боится, что Тайлер не выдержит, сломается. Ещё не всё потеряно. Шанс есть всегда, даже самый малый. Джозеф ещё минуту держит пушку, но после кидает ее куда-то в угол кухни, и падает на колени перед старшим. Он гадок. Он ничтожен. По его венам течет сладкий яд, отравляющий все прекрасное. Внутри страшная пустота. Ничего живого. Дан поднимает младшего с колен и выдыхает в лицо того сигаретный дым, а Тайлер насыщается им, наполняет лёгкие и плавится, плавится, плавится. Теперь в глазах Джоша – похоть, искорки блуда и черти пляшут. Раз Тайлер может выпускать своих демонов, то почему ему нельзя? Старший хватает Джозефа за бедра и, сжимая на тазобедренных косточках пальцы, отталкивает к подоконнику. Парень несильно ударяется о его выступ, но возмутиться или выплеснуть боль ему не дают чужие (но такие родные) губы на собственных. Дан целует грубо, крышесносно, до звёздочек перед глазами и дрожащих коленей. Руки скользят под футболку и гладят бока, поднимаются выше, пальцами пересчитывая выпирающие ребра, якобы нечаянно задевая соски, и опускаются вниз, к поясу пижамных штанов. Тайлер толкается бедрами, но Джош тут же вжимает его в подоконник, выбивая из глотки младшего задушенный стон. Теперь Тайлер – беспомощная жертва, а Джош – злой хищник, готовый перегрызть глотку в любой момент. Дан ловит на себе загнанный олений взгляд и усмехается, облизывая губы. Джозеф выглядит сейчас так жалко, разбито, но старший залечит каждый порез, каждую рану. Лебединая шея притягивает, поэтому уже в следующий момент на коже расцветают красные и багровые цветы, переплетаясь алыми стеблями друг с другом. Мужчина слышит высокий стон, ударяющийся о стены кухни, и ухмыляется как гребаный Дьявол, разворачивая жертву к себе спиной, нагибая над подоконником. — Джош? – слабый и дрожащий голосок только дразнит хищника. Тай тяжело сглатывает, понимая, что вывел всегда спокойного и умиротворенного старшего. Он понимает, что сейчас поплатится. – Ты хочешь..? – Да. Прямо здесь. Выбить из тебя всю дурь. Родные (чужие) пальцы небрежно и быстро стягивают футболку, и Тайлеру кажется, что Джош сейчас отыграется за все, сорвётся с катушек, но, к его удивлению, тот держится стойко и не теряет свое каменное самообладание, проводя безумно горячими ладонями по телу младшего, довольствуясь всхлипом. Пальцы якобы нечаянно задевают твердые соски – Роберт шипит, жмуря глаза, ведь в паху болезненно ноет, а голова трещит по швам от чёрных мыслей. Старший ворчит что-то вроде «Блять, ты слишком громко думаешь» и теперь о стены кухни ударяется звук хлопка ладони о ягодицы. Горячо. Порочно. Стыдно. То, что нужно им обоим, чтобы избавиться от смолы, стекающей по шее, рукам и мелодичным пальцам, и грязи, в которой они утопают с головой. Пижамные штаны оказываются у щиколоток, а пальцы, обильно смоченные слюной, скользят внутри, растягивая, обнажая и раскрепощая. Джозеф – открытая книга, он стонет и подается назад, когда старший находит что-то, что заставляет закатывать глаза и буквально видеть другие Вселенные. — Джо-ош! Пожалуйста, избавь меня от- Речь Тайлера прерывается, потому что Дан рывком входит сразу на всю длину, выбивая из возлюбленного задушенный хрип. Боль застилает разум, а слезы копятся в уголках глаз, грозясь скатиться к щекам, но после нескольких первых размеренных толчков приходит то самое чувство, когда младший на стену лезть готов, лишь бы быстрее, лишь бы Джош был как можно ближе, лишь бы метил, кусал, присваивал себе. Кожа к коже, шлепки обнаженных тел друг о друга, стоны, царапающие глотку – эстетика, а они – полотно, жаждящее буйства красок, и художник, творящий шедевр, который всех сведёт с ума. Всё новые и новые цветы появляются на теле младшего, толчки становятся быстрее и беспорядочнее, а то заветное счастье кажется так близко-близко, что протяни руку и дотронешься. Но это «заветное счастье» обжигает. Джош изливается в Тайлера, а тот помогает себе рукой, после дрожа всем телом от оргазма, который накрывает с головой. – Хэй? – голос старшего хрипит, он стал чуть ниже, но по телу всё также исправно пробегают мурашки. – Теперь всё в порядке? Джозеф хмыкает, чувствуя как белесая жидкость стекает по внутренней стороне бедра. Он снова не чувствует тупой боли, он снова не слышит мрачных мыслей. Рядом с ним Джош, и он понимает, что вот оно – его спасение, его спокойствие. Тай разворачивается к Дану лицом, ловя на себе смущенный взгляд. Губы растягиваются в усмешке, ведь «ты серьезно? Мы только что занимались любовью, а ты краснеешь при виде обнаженного меня как школьница». Джош слишком милый, поэтому улыбается и коротко смеётся, пожимая плечами, мол, «ну, я такой, что поделать». Младший замечает всё: взъерошенные солнечные волосы, озорной взгляд и ямочки на щеках. В груди жидким золотом разливается любовь, а язык царапают стебли шиповника, потому что за Джозефом никто не следил, никто не защищал, он был похож на богом забытого странника, но появляется старший, и тот расцветает. — Я люблю тебя. Тайлер хмурится, когда Дан смеётся, ибо «Эй! Я тут вообще-то тебе в любви признаюсь!». На плечи падают ярко-малиновые лучи закатного солнца, а весенний ветер все также врывается в их общую квартиру через окно. Джош спешит успокоить возлюбленного, чувственно целуя в губы. – Я знаю, Тайлер. Ты слишком громко думаешь.