Grab a cop gun kinda crazy She's poison but tasty Yeah, people say, "Run, don't walk away" 'Cause she's sweet but a psycho A little bit psycho At night she's screamin' "I'm-ma-ma-ma out my mind"
По всем канонам жанра они должны друг друга ненавидеть — бывшая и нынешняя не могут не то, что дружить, а просто мирно сосуществовать. Таковы правила Вселенной. Особенно, если все втроем (она, она и он) оказываются в одной комнате. Можно сделать много чего — соперничество впитывалось с молоком матери и отцовскими приказаниями быть лучшей и никогда не уступать. Можно ввалится в комнату с бокалом мартини и сладким, как мед «привет, милый, я дома», совсем как раньше (будто не было этих девяти месяцев), чтобы сразу показать, что Лена без пяти минут жена (была, но ситуацию все еще можно переиграть в ее пользу, они расставались и сходились двадцать раз, будет и двадцать первый), а Джульетта никто и ничто, даже если смогла убить Андерсона и попыталась устроить революцию (довольно провальную, в свое время Уорнер справлялся с такими задачами куда лучше, размяк что ли?). Они (она и она) могут (ему на потеху) устроить драку в грязи, могут долго решать кому принадлежит больший кусок (от его сердца и наследства), могут грубить и дерзить, доказывая, кто здесь круче, могут пройтись по недостаткам (заносчивая сука с комплексом брошенки и красивая пустышка, получившая положение регента через постель — дерьма столько, что топи — не хочу), можно подкладывать кнопки на стул, лепить жвачку в волосы и обливать зеленкой вещи (привет прямо со школьной скамьи девчонок-пятиклашек, которые отлично разбираются в мести за украденные вещи). И это будет даже правильно. Ожидаемо. Согласно сценария. Это (очередной конфликт, очередная драка, которые в их компании будничнее приветствий и дружественных объятий) примется их маленьким государством на ура. Улей будет гудеть и полнится сплетнями, папараци — акулы почуявшие свежую кровь — ожидая комментариев будут дежурить у окон, в кругах второстепенных приближенных ставки будут 10 к 1 в пользу Джульетты. Но поскольку Вселенная сошла с ума и явно сбилась со своей траектории, Лена решается соперничать не с «новой зайкой Уорнера», а с (раз у них пошла мода на революции) устоями общества и коллективным приказом родительского комитета. Может ее не вовремя посещает желание поиграть в альтруистичную куклу Барби и выполнить свою норму добрых дел, а может ей слишком знакома боль на лице этой девочки, которая явно не понимала во что она ввязывается (и Лена имеет в виду Уорнера, а не пороховой заговор и свержение Андерсона). Поэтому она протягивает умирающей от похмелья Джульетте оливковую ветвь: бокал холодного «Кристалла», припрятанного Леной в мини-холодильнике еще в последний визит, возвращает мадам Главнокомандующую к жизни лучше любого аспирина и холодного кофе. — Легче? — Намного, — в зелено-голубых глазах мелькает искренняя благодарность, когда мир перестает казаться одним сплошным комком тошноты и боли, — никогда бы не подумала, что похмелье можно приглушить влив в себя еще этой гадости. — Клин вышибают клином. Только не пей больше, иначе станет хуже. Теперь чай без сахара и «Алказельцер». До обеда будет легче. — Ей кажется, что остальная компания выдыхает с облегчением, поняв, что шампанское не было отравлено (в свое время мама с помощью яда древесных пауков отправила два десятка человек на тот свет, а в их мире яблоко от яблони далеко не укатывается). — Делалью, в моей комнате на полке лежит синяя коробка с лекарством, разведите одну порцию горячей водой, но не кипятком, и принесите сюда. — Хорошо. — И скажите, чтобы принесли мне мескаль. С каенским перцем и... — Солью, я помню ваши предпочтения, мисс. Делалью в принципе много чего помнит. Лена уверенна, что половину из всего длинного списка, он бы с радостью забыл. — Хоть уровень обслуживания здесь остался тот же, не может не радовать. — Не удерживается от реверанса в сторону Уорнера, напоминает о том периоде в их жизни, когда прилетала к нему (часто) и с хозяйской уверенностью заставляла всю прислугу (и его лейтенанта в частности) исполнять свою любую блажь. Хорошие были времена. — А ты, — пальцем просто Стефану по его красивому ровному носу, — пошел вон с моего кресла. Если Лена собирается быть милой(?) с Джульеттой, еще не значит, что она будет такой со всеми остальными. — Вам лайм или лимон к мескалю? Заботливый-заботливый дедуля. — Лайм. Вы, как всегда, чудо, Делалью. Присаживается прямо напротив новой управляющей Северноамериканского континента, осматривает ее краем глаза и приходит к выводу, что надетая на нее одежда вместе взятая стоит втрое меньше, чем самая дешевая пара обуви Уорнера. Да уж, правду говорил Хайдер, это какой-то новый уровень благотворительности. Руки проходятся по подлокотникам, знакомо сжимают кожу, оставляя едва заметные следы ногтей (когда-то она сжимала их куда сильнее, задыхаясь от миотонического оргазма; когда-то здесь было весело). — Как ты вообще догадалась? Личный опыт? Лена решает не откладывать все в длинный ящик, все равно узнает рано или поздно, так что лучше сделать первый шаг самой. Раз уж все говорят, что «эта психопатка вообще без тормозов» нужно оправдывать репутацию. Помощь нынешней своего бывшего вполне вписывается в схему. А потом она вспоминает, что Джульетта не такая уж и нынешняя. — Не ты одна запивала расставание с ним «Дивижн Белл». В глазах мелькает сначала удивление, потом осознание, и, наконец-то, полное понимание ситуации. — Лена? — Лена. На какое-то время замирают все: ее верные собаки, их с Уорнером «друзья», даже Делалью не решается выйти вон, словно в комнате активируется граната, что реагирует на малейшее движение взрывом. Джульетта (мадам Главнокомандующая) смотрит Лене прямо в глаза. Ищет то же, что пытается найти в ней Лена: схожесть в чем-то кроме длинных ног. К печали или радости не находит: грозная и ужасная Джульетта, убившая Андерсона, за все несколько дней наблюдений, показала себя скорее наивным и не в меру любопытным котенком, но никак не опасной змеей. Сейчас Лена скорее готова поверить в то, что Уорнер убил отца сам и подставил ее, нежели в то, что она и вправду могла кому-то навредить. — Он тебе лгал ради твоего же блага? Внезапно так, при всех, в лицо (и ей, и ему, и невольным зрителям). Лена поднимает глаза и натыкается на горящий злобой взгляд Уорнера, в котором явно читает «не смей». Следуя советам своей терапевтки о том, что полезно в голове разыгрывать сценарий встречи-разговора-телефонного звонка, чтобы смоделировать ситуацию и понять свою в ней роль, или предугадать свою реакцию на реальный диалог, или понять чего на самом деле ты хочешь от другого человека, Лена создает два разных варианта развития событий. Первый: вернутся к тому, что было чуть меньше года назад и опять начать лгать (себе и всем окружающим), о том какими были эти отношения, в надежде, что рано или поздно мечта воплотится в реальность. Второй: заявить в голос, публично, в присутствии самого близкого круга общения о том, что госпожа Антонова смогла вытащить из нее только через шесть месяцев терапии, признать, что это было насилие, которое нельзя оправдывать ни абсолютной любовью (со стороны Лены), ни ее абсолютным отсутствием (со стороны Уорнера), ни извращенностью внутренних связей в их мире (где понятие нормальности стерлось еще когда они были детьми). Лена делает свой выбор (впервые в жизни не в его пользу — черти в Аду начинают плясать под Аве Марию) и улыбается сладкой, как гречневый мед, улыбкой, видя, что у Уорнера сжимаются в кулаки руки. Восьмичасовой перелет наконец-то не кажется совершенно бездарно потраченным временем, а день начинает играть буйством красок и звуков, будто вместо утреннего чая Лена проглотила особенно качественный лизер — ей хочется творить, жить и болтать. Ведь сколько же грязи она может рассказать, сколькими «романтичными» историями поделится со своей преемницей (как же быстро ты нашел замену, любимый). Хватит на благополучное захоронение любой симпатии так глубоко, что ее уже будет не воскресить никакими мольбами, подарками и обещаниями, а ему ведь впервые в жизни не плевать на то, кто и что о нем думает. Вишня на торте — это понимают абсолютно все. Делалью спешит поскорее убраться прочь, подальше от очередного скандала с битой посудой; Хайдер, Стефан, Вал и Ник застывают с одинаковыми выражениями на лицах (что-то среднее между ужасом и жалостью). Каждый в комнате может что-то о нем рассказать (друг о друге вообще-то, просто Уорнеру в системе координат Лены отводится особенная роль), но самый сок, вся кропленная колода в ее руках. Если Лена правильно разыграет карты, к концу партии у нее будет не просто стрит от туза, а блядский роял стрит флэш, который оставит Уорнера ни с чем. Как и учил ее (так и не ставший тестем) Андерсон: «38 закон власти гласит: “поймать рыбу можно только хорошо замутив воду„». Чем Лена и планирует заняться в ближайшие полчаса. Тихое «блять, ну сейчас начнется рассказ о том, сколько раз они трахались на заднем сидении Понтиака», сказанное Ником Валу, не касается ушей Джульетты, потому что для нее его слова лишь шелуха — она не распознает ни один из языков, кроме родного английского — но все остальные слышат. И, кажется, никто кроме Уорнера не понимает, что сейчас произойдет, ведь они не виделись целых девять месяцев, ведь они привыкли к «мы так прекрасно провели вечер на побережье, что я бы оттуда никогда не возвращалась, а уж что он делал со мной на яхте», а не к: — Он лгал моей маме ради своего блага, такое считается? Я даже его не виню, он же не самоубийца, чтобы на семейном ужине заявлять, что я ему только девочка для потрахатся. — Раз-два-три-четыре-пять, вышел зайчик погулять. — Это констатировалось уже за закрытыми дверями спальни, мне в лицо. И, не давая оправится ни ей, ни остальным, ни себе самой, добавляет: — Моя очередь задавать вопрос. Он когда-либо стрелял в тебя? — Что? Вена на виске Уорнера так и бьется от напряжения, потому что он прекрасно осознает, что никак не сможет повлиять на то, что сейчас произойдет, сколько бы глазами не обещал ей кровавую расправу, если она осмелится хоть что-то рассказать. Знает ведь, что слова Лены могут быть не менее смертоносны, чем его собственные руки. Знает, что «я тебя уничтожу» в ее случае не угроза, а, как минимум очень твердое обещание, как максимум констатация факта. Знает, что ей никогда не было равных в разрушении чужих жизней\браков\карьер (список исчисляется десятками жертв). Знает, что «смешивать людей с грязью» ее любимое хобби, а «отступать от задуманного» не входит в список перманентных привычек. И сейчас, после парочки относительно слабых невербальных угроз, она даже не подумает остановиться. Уорнер знает Лену так же хорошо, как себя, так что он абсолютно бессилен. — Лена, что ты делаешь? — Стефан, которому очень-очень не нравятся конфликты и раздоры, пытается ее образумить, чтобы не дошло до рукоприкладства. Он и раньше часто выступал в роли кота Леопольда с этим своим «Ребята, давайте жить дружно», но в этот раз Лена не уверенна в том, что замолчит, даже если ее об этом сам Уорнер попросит. — Просто знакомлюсь с Мадам Главнокомандующей. — Хлопает ресницами, улыбается самой милой из своих улыбок, разыгрывая доброжелательность. — Мы же здесь для этого собрались? Короткое знакомство за бокалом мартини и милые девчачьи разговоры вполне входят в список «втереться в доверие». А учитывая нынешние обстоятельства и свои личный опыт, придется взвалить тяжелою ношу на свои хрупкие плечи. Лена видит, как все напрягаются (так происходит всегда, когда в раскладе появляется шальная карта), они отчаянно не могут понять, почему она (громче всего кричавшая, что нужно оторвать наглой выскочке голову и забыть, что что-то вообще случилось), начинает играть на другой стороне. Эффект неожиданности (во всем, что не_касалось Уорнера) всегда оставался за ней — они никогда не могли предугадать, кто попадет под раздачу в следующий раз. — К тому же, кто, как не я, сможет ей рассказать какими последствиями может обернутся любое сотрудничество с этой семьей. Я, в отличие от мисс Вселенной, понимала во что ввязываюсь, и меня все равно пропустило через мясорубку. Ей лучше сейчас понять, что вот это только начало. Если она продолжит... эти отношения, то будет только хуже. Будь здесь Назира, такой поворот событий, который, судя по всему, портит ее собственные планы на Мадам Главнокомандующую, не нравился бы ей особенно сильно. — Так это месть Уорнеру? Серьезно? Почти год прошел, а ты никак не успокоишься? Лена (хочет сказать, что никогда не успокоится) взвешивает в голове «за» и «против», пока все терпеливо ждут, не решаясь ее подгонять, потому что боятся, что сейчас рванет так, что снесет все здание. — Наверное ты прав. Это месть. И к ней уже на чистом английском, прежде чем кто-либо сможет помешать: — Ну так что? Стрелял? — Нет. — В глазах Джульетты искренний ужас. — А в тебя? Лена слышит в ее голосе тихую мольбу. Пожалуйста, скажи, что нет, не стрелял, скажи, что все было нормально, что он был нормальным. Как хорошо, что Лена никогда не умела слепо следовать чьим-либо просьбам. — Несколько раз. И однажды даже намеренно ранил. Пуля прошла навылет, и я выжила потому что он не задел печень, но все же дыра от девятого калибра просто так не заживает даже при работе лучших хирургов, — поднимается на ноги, показывает розовую полоску шрама над тазовой косточкой, — так что пока-пока мечта стать ангелом Виктория Сикрет. Вообще-то в тот день нам всем от него досталось, да, мальчики? — Лена видит, как вся компания одновременно вспоминает тот злополучный день, который отправил их всех (кроме него) на больничную койку — все, как один, поворачивают к Уорнеру лица. — Родители, вместо обеда на свежем лесном воздухе и наблюдения за красотами юго-западного Тянь-Шаня, решили устроить репетицию игры на выживание. Каждый должен был ранить как можно больше соперников. Кто смог дольше всего избегать поражения, тому конфетку. Никто из нас не успел даже схватить оружие, как мы ровненьким рядом тут же и легли, прямо возле стола, схватив по девять граммов свинца. Потому что пока мы, как сороки, рассматривали весь арсенал, выбирали кому что больше нравится и, как послушные дети, ждали начала, слушая родительские приказания о том, что нужно в первую очередь делать, если тебя ранили, Уорнер взял первый попавшийся под руку Вальтер (РРК с магазинов на семь патронов (интересный факт, нас тоже было семеро — семь ведь счастливое число), он взял эту рухлять, которую никто из нас и не подумал бы использовать, да и зачем, когда там рядом блестящие новенькие Магнумы и Беретты последней модели?, и не дожидаясь никаких сигналов, положил нас одного за другим, как консервные банки. — Выражение лица Джульетты в этот момент просто бесценно — смесь неверия и истинного ужаса. Хотя Лена предполагала, что, после известия о сестре, она не будет так удивляться жестокости своего ненаглядного. — В тот день мы узнали, что иногда нужно нарушить правила, чтобы победить. И что если ты ударишь первым, неожиданно, то сможешь одолеть врагов, даже если ты один, а их — великое множество. — Чем Лена и планирует заняться. — Особенно, если бить будешь в спину, особенно, если эти люди тебе доверяют. Или недооценивают. Лена знает, что закапывает его без лопаты и ей от этого так хорошо. Здесь, сейчас, сидя напротив Джульетты, которая оказывается не такой уж и… ужасной? заносчивой? тварью? она внезапно чувствует, что возвращает контроль в свои руки. За считанные минуты то, что казалось потерянным годы назад снова оказывается с ней. Словно вдруг домой возвращается канарейка, которую, как Лена свято верила, еще черт его знает когда съел слишком проворный кот. Пощечины, истерики, попытки убить его, причинить хоть какой-то вред не идут ни в какие сравнение с этим. Видеть его бессилие, его стыд, его злость, которую он не может прямо сейчас выплеснуть на нее, да на кого угодно, потому что здесь сидит его драгоценная девочка, в которую он по уши влюблен. Эта благодетель воплоти, видящая в нем мальчика, которому всего лишь нужно было помочь стать добрее. Этот концентрат человеколюбия, неравнодушия и альтруизма. Джульетта, которая хотела наставить на путь истинный его заблудшую душу, хотела привести его, отбившуюся от стада овцу, в правильную паству. Джульетта, которая только сейчас начала понимать, что Уорнер такой же волк, каким был его отец. Разница лишь в цвете шерсти и среде обитания. — Он волевой, целеустремленный, обязательный, дисциплинированный и абсолютно безжалостный. — Лена продолжает копать ему могилу, рассказывая о том, что ей в нем нрави(тся)лось, что она искренне люби(т)ла. — А еще профессионал своего дела и прекрасно закапывает чужие проблемы и вражеские фракции в землю за символичную плату, которая, должна заметить, редко выплачивается в денежном эквиваленте. Уорнер никогда не был фанатом военных режимов и «Восстановления» в частности (я бы даже сказал, что он демократичен до мозга костей, вот такой оксюморон), но в свое время у него было больше всех контрактов на постройку и оснащение жилых кварталов для гражданского населения. Он помогал создавать регламенты по которым сейчас живут солдаты и был частью группы разработчиков программы по моделированию реальности (в проект кстати вбухали бешеные деньги и, учитывая успешность, комиссионные за патент наш гениальный мальчик получил в виде чека с семью нолями). Лена видит, как с каждым предложением глаза Джульетты округляются все больше и больше, пока не начинают походить на два чайных блюдца, ведь в последние три минуты она узнает от совершенно незнакомой женщины о своем любимом мальчике больше, чем за все время их знакомства от него самого. Лена бьет Уорнера его же картами: не гнушаясь грязной игры, выдает инсайд с неприятными фактами вроде плотного сотрудничества с корпорациями. Учитывая упомянутую в досье принципиальность мадам Главнокомандующей, большие деньги за грязную работу тоже не приведут ее в особый восторг. — Поверь, ты никогда не захочешь узнать, что он может сделать с человеческим телом, и я сейчас отнюдь не о «двенадцати способах довести ее до оргазма», — Джульетта краснеет, глаза сразу в пол. Стеснительная маленькая ромашка. — Мне раз пришлось наблюдать за тем, как он трупу кости ломал, чтобы тот поместился в багажник, где уже лежали три очень мертвых товарища, и зрелище было… не из приятных. Когда мертвецам ломают кости, то криков уже нет. Есть только хруст и глухое чавканье, когда рвется кожа и сухожилия. Будто откусываешь мягкое яблоко. Я этот звук это еще две недели слышала в кошмарах, а вот яблоки не ем до сих пор. Лена понимает, что Уорнер сейчас справедливо сможет стать на свою защиту и сказать, что если бы не он, Лену бы обезглавили, а тело оставили валятся в канаве среди мусора, пока не сгнило. Что Лена сама виновата в том, что произошло; что она разозлила не тех людей, а значит не должна была вообще вернутся из Каира живой; что ее отчаянное желание привлечь к себе внимание, ее слепота, неспособность рационально мыслить и анализировать риски, ее глупая беспечность привела к тому, что кучка боевиков захотела с ней расправится. Она была на волосок от смерти и он ее вытащил. Его жестокость и способность действовать спасла ее жизнь и она будет должна ему за это до самого последнего своего дня. Он мог повторить ей свою длинную тираду, которую выдал, когда она пришла в себя в больнице и был бы прав сейчас так же, как был прав тогда, но Уорнер молчит, потому что здесь, как при аресте: «Вы имеете право хранить молчание, все, что Вы скажете может быть использовано против Вас в суде». Заговорить значит признать, что все сказанное Леной — правда; значит признаться не только себе, но и Джульетте в том, что на самом деле он чудовище, для которого убивать так же естественно, как дышать. Какие бы оправдания он себе не придумывал. Сунь-Цзы явно бы ей гордился. — В рукопашке Уорнер может справится даже с Назирой, которую, на секунду, обучали крав-маге лучшие спецназовцы Моссада и Дувдевана. Я уже не говорю о том, как виртуозно он создает бомбы, с завязанными глазами может безошибочно определить модель огнестрела и по одному только запаху за минуту отличит оригинал «Гардении» Тома Форда от подделки, даже если она будет очень хорошей. Правда с искусством соблазнителя у него просто швах, даже это красивое лицо его не спасает. — Не все же хвалить. — Пытаться научить его играть в денди все равно, что объяснять черепахе математику — впустую тратить время, хотя инструкторы пытались. Я думаю, что проблема в том, что он не просто ненавидит, но и совершенно не умеет очаровывать людей. Вот выводить их из себя это на раз-два. Не мне, конечно же, осуждать, я сама не очень приятная в общении, но все же Уорнер это какай-то новый уровень неумения налаживать контакты с другими представителями своего вида. В общем секс-шпионаж явно не его стихия. И водитель из него средний. Лена смешивает коктейль «Заставь ее его ненавидеть» в идеальный пропорциях — от грязных подробностей и финансовых махинаций до кровавых кишок и трупов, закопанных на заднем дворе. Как говорится, взболтать, но не смешивать: она оборачивает скрытность, замкнутость, жестокость, мизантропию, грубость (даже его первоклассное умение убивать) себе в пользу; то что всегда служило Уорнеру щитом, превращается в отравленную стрелу просто в сердце его лелеемой девочки. И весь коктейль вливается в Джульетту без единого приступа тошноты по одной просто причине: это правда. А ведь Уорнеру совершенно нечем крыть эти факты, потому что плохих дел в его списке явно больше, чем хороших. Одной (не совсем удачной) революцией не перевесишь десять лет хуевого отношения ко всему человечеству. Ни в одном из своих многочисленных мечтаний, которым Лена придавалась дрейфуя в одиночестве на тридцатиметровой белоснежной яхте среди бескрайней синевы Атлантического океана, ни в одном из сценариев, придуманных в уютном кресле на очередном приеме у госпожи А., месть не была такой удовлетворяющей и полной, как сейчас. Потому что раньше у Уорнера не было слабых мест. Это был не человек, а цельная глыба гранита, которую пытаться уничтожить было себе дороже. В своей голове Лена проигрывала это снова-снова-снова и каждый раз оказывалась на коленях, в слезах, умоляющей забрать ее назад, уповающей на его милосердие, на то, что она хоть что-то значила, что они хоть что-то значили. Каждый раз она оказывалась разбитой и поверженной. И никакие долгие разговоры с мамой, никакие доводы, о том, что это плохие отношения, что он плохой, что нужно забыть, вычеркнуть и идти дальше, а не хоронить себя, не могли помочь с тем, что творилось внутри ее собственного сердца. Никакие деньги (которые она тратила с фантастической скоростью, выбрасывая десятки тысяч буквально на ветер), никакие наркотики (хоть экстези, хоть кокаин), никакие бары-клубы-вечеринки-толпы людей не помогали. Лена проебывала дедлайны, съемки, инвесторов, встречи, совещания. Лену тянуло на глубину с ужасающей скоростью. Однажды все зашло слишком далеко и ей пришлось (метафорически) собирать себя по кускам (в итоге гордость впихнуть обратно в грудную клетку оказалось особенно трудно, но она справилась, не без (метафорического) хирургического вмешательства, но все стало на место). В результате заживления ненависти внутри осело больше, чем любви. Лена расплачивается с ним за два года пренебрежения и даже не пытается это скрыть. Ведь зачем пытаться сделать ему больно физически, если можно устроить моральную пытку (Андерсон бы одобрил стратегию). По счетам приходится платить даже таким, как он. — Ли, для тебя «средний» это тот, который не пытается убить себя и всех, кто с ним едет? — Вмешивается Хайдер, в слабой надежде хотя бы оттянуть публичную казнь, потому что он (как и все остальные) понимает к чему Лена ведет. — Он ни разу меня не обогнал. Намекает на их бесчисленные гонки по пустынными трассам Милана-Кувейта-Москвы-Калькутты-Шанхая-Карачи-Дели-Мумбайя. Тысячи брошенных городов, сотни тысяч километров дорог, десятки часов проведенных за рулем. И ни одного проигрыша. Потому что точно так же, как Уорнер на ты со своими винтовками и самозарядными пистолетами, Лена с детства дружна с акселераторами и автоматическими коробками передач. В свое время на пассажирском сидении ее крошки Мазератти побывали все мальчишки, и каждый, вылезая из салона, был готов целовать землю обетованную под своими ногами, потому что они оказывается плохо переваривают езду со скоростью двести пятьдесят в час. Слабаки. — Потому что ты водишь, как полная психопатка, для которой есть одна педаль: газ. — Поддакивает Николас. Слабаки. — Езда со скоростью меньше сто шестидесяти — скука. К тому же вы не видели мою новую девочку. Она разгоняется до четырехсот километров в час за сорок две секунды. Тысячу пятьсот лошадей под капотом. — Все дружно делают нервный вдох. Лене кажется, что они мысленно обещают себе никогда не садится на пассажирское ее новой любимицы. Не то что бы она планировала хоть кого-то подпускать к Широну достаточно близко. — Это Шагал от мира автомобилей. — А что с прошлой? Ты все-таки ее разбила? Стефан, наверное, единственный человек в их компании, которому правда не наплевать. Блятский кот Леопольд. — Почти угадал. Мазератти действительно попала в ремонт. Я села за руль в не совсем адекватном состоянии ума и тела (что не удивительно), а в результате слетела с дороги из-за черного льда. Опережая все ваши охи-вздохи и фальшивое беспокойство — бампер и боковое стекло пострадали больше, чем я. Но главное здесь ведь не это. Главное, что папочке все равно пришлось разгребать после него бардак. — Показывает пальцем в сторону Уорнера, ловит себя на мысли, что не хочет видеть в его глазах беспокойство — если двух лет не хватило, чтобы разбудить в нем даже это, то сейчас чувства (любые) будут тем более лишними. — Опять. Андерсон прилетел извинится за очень нехорошее поведение сына, когда узнал, что я попала в больницу. И, как символ примирения, прихватил с собой небольшой подарок выполненный по личному заказу. Так что я предпочитаю думать о Бугатти, как о моральной компенсации в три с половиной миллиона евро, завернутой в красивую карбоновую оболочку. — Ну, это многое объясняет. — Бормочет себе под нос Хайдер. — Может уже хватит, а? Голос у Уорнера такой же, каким был всегда, если его выводили. Злой. Предостерегающий. Как хорошо, что на Лену такие фокусы перестали действовать еще в первые два месяца их… регулярных встреч. — Ты правда думал, что после того, как ты оставил моей маме записку о том, что нашей помолвки не будет, я не захочу оторвать тебе голову? Попробуй еще раз. — В этот закипающий котел заходит Делалью с чашкой теплого лекарства для Джульетты и с мескалем Лены. На дне стеклянной бутылки темнеет мумифицированный червь. Точно так же на дне ее сердца темнеет не совсем умершая любовь. — У мамы на руках была бумага, которая подтверждала, что инициатором разрыва был ты и, поверь, папуле пришлось пойти на довольно большие уступки, чтобы избежать неприятностей. Ведь его сын, — всхлипывает, во всю разыгрывая убитую горем, зажимает ладонями рот, будто все еще не может об этом говорить без боли в сердце (что практически правда, поэтому получается очень по-станиславски), — разбил мне сердце и что еще хуже, у него даже не хватило смелости все сказать мне в лицо. Мa chère mère выдавила из него довольно много приятных бонусов. Я бы даже сказала, что расставание с тобой для экономики Европы оказалось выгоднее, чем… изначальное сотрудничество. Улыбка Глинды-доброй волшебницы Юга буквально приклеивается к лицу, когда Лена видит в глазах Джульетты то, ради чего все и затеяла, ведь та осмеливается взглянуть в сторону Уорнера всего лишь на какие-то пару секунд, но даже этого хватает, чтобы поймать в ее глазах осуждение. Лена сама себе генерал — отвоевывает территорию за территорией, проставляет новые границы своего государства, оккупирует внимание Джульетты так быстро, что остальным в этом дискурсе просто не находится места. Да и о чем им говорить? Это вон у будущей и нынешней мадам Главнокомандующих тем для разговора на три года вперед — полтора из которых уйдет на обсуждение общего бывшего. — Так на чем я остановилась? Ах да, его многочисленные таланты. В целом можно сказать, что есть всего три вещи в которых он по-настоящему хорош: мода, убийство людей и секс. — Лена, ты можешь хоть в одном разговоре не упоминать его член? В ответ на реплику Нику достается лишь средний палец. — Поэтому он отличный вариант для «переспала-поставила галочку-забыла» и очень хреновый для «отношения дольше недели». Я бы сказала, что в этом плане другим девчонкам повезло больше, чем нам с тобой. — Другим? Лена совмещает приятное с полезным: хоронит Уорнера и предостерегает Джульетту, которая уже не просто на крючке — она вся внимание, уже не просто напугана — она в ужасе, ведь откровения сыпятся на нее, как из Рога Изобилия. — Ну да, тем которые не подходили для длительных рандеву по статусу: дочки рядовых регентов, дипломатов, журналистки (пока их профессию не упразднили), модели (куда без них, у него явно фетиш на длинные ноги), танцовщицы бурлеск-клубов (даже не спрашивай), студентки из факультета иностранных языков, — выдерживает драматическую паузу, размышляет нужно ли назвать парочку имен, а потом понимает, что для Джульетты и без них картина достаточно кошмарная, — официантки. Папа бы не одобрил. А еще в большинстве своем эти девочки были нормальными, а нормальным от него нужно бежать, как можно дальше. Пока еще не поздно. Ну, теперь на эту могилку для красоты осталось только цветы принести. Розы из того же французского цветочного магазина, где он заказывал Лене букеты. Две чертовы дюжины красных со срезанными шипами. За эту же могилу Лена выпивает первую за день стопку мескаля. Медленно, запоминая вкус, не спеша — наслаждаясь выпивкой, как практически выигранной партией. Слух улавливает чужое: — Вот о чем я тебе говорил, бро. Они говорят, формируют у тебя за спиной альянсы, а потом бум! и ты уже мертв! Сделай что-нибудь, пока они вдвоем не оторвали тебе голову! Шикарная идея. Но для этого Джульетту нужно еще немножко подтолкнуть. — Хочешь бесплатный совет? Как бывшая бывшей: не повторяй моей ошибки, не прощай его. Ты избежишь многих проблем. — Тебе пора. — Бум! Лена успешно одолевает Рубикон его терпения. Наверное с самого начала нужно было начать с советов. Уорнер хватает за локоть, поднимает к себе, готовый снова выбросить ее вон из своей жизни, как делал десятки раз до этого. А Лену едва не трясет от этой близости. От сильной хватки пальцев, от повелительного тона в голосе, от знакомого запаха духов, от желания снова пройтись носом по его шее, чтобы почувствовать его еще сильнее, полнее, глубже. Как раньше. — Мне надоело разыгрывать радушного хозяина и выслушивать твои жалобы. Собирай вещи и улетай отсюда сейчас же. Если Анна будет возмущаться, передай, чтобы присылала кого-то нормального. Но сейчас я хочу, чтобы к началу симпозиума тебе здесь не было. Лена смотрит ему в глаза (такие родные, такие холодные, такие жестокие,You're just like me, you're out your mind I know it's strange, we're both the crazy kind You're tellin' me that I'm insane Boy, don't pretend that you don't love the pain