Flower Heart

      Верс дарит Минн-Эрве цветок. Она и не знает, откуда к ней приходит такая странная идея - но Минн ей нравится, и Верс совсем не понимает, как сказать об этом всём иначе, и немного шипастое растение с глянцевым красным бутоном в небольшом горшке кажется Верс неплохим вариантом. Она стучится в комнату Минн-Эрвы и, стоит той открыть дверь, смущённо протягивает свой неуклюжий подарок, и, кажется, нужно что-то сказать - но все слова вылетают из головы - и Верс лишь мямлит что-то невразумительное, пялясь за плечо Минн и чувствуя, как горячей волной стыда приливает к лицу кровь.       Серая металлическая дверь перед ней хлопает, скрывая за собой раздражённый смешок. Верс недоумённо моргает на свою вытянутую руку - чёртов горшок с чёртовым красным бутоном на тонкой шипастой ножке всё ещё в ней.       Нет? Нет. Нет.       Верс плетётся в свою комнату, и единственное, что ей хочется - долбануть проклятый цветок о стену, потому что - как ей вообще пришла в голову эта глупость, но она всё же крепко сжимает горшок в руках перед грудью, чувствуя, как покалывают раздражённым огнём кончики пальцев. В комнате она ставит растение поближе к окну, напротив своей кровати - и это, видимо, нравится этому шипастому уродцу, потому как через недельку он пускает вьющийся тёмно-синий отросток прямо из середины бутона, цепляясь им за край стоящего рядом стакана.       Верс думает, что, наверное, ей стоит сдать его в ближайшую оранжерею, потому что, это, вроде как, не совсем её - кажется, его нужно удобрять, чтобы он не умер, и, может быть, что-то сделать с его новоявленым ползучим элементом - но, в итоге, Верс просто заливает в горшок побольше воды и аккуратно переставляет цветок на окно, где побольше света. И тот через пару недель являет ей свой новый бутон - тоже ярко-красный, но в какую-то золотистую крапинку.       С Минн Верс почти не видится - может быть, они обе нарочно избегают общества друг-друга, но во всяком случае, сама Верс это точно делает. Потому что Минн-Эрву ей всё ещё хочется; чёртово чувство живёт в ней неприхотливо и ненавящево - подобно тому цветку - и Верс совсем беспомощна с собственным сердцем. Было бы хорошо, если бы она просто могла послать это всё в нокаут одним хорошим ударом - но, к сожалению, пока что в отключке, кажется, валяется она сама, совершенно не предствляя к тому же, как из неё выбраться.       Поэтому, когда Минн вдруг подлавливает её на тренировке, предлагая спарринг - Верс практически отказывается. На Минн-Эрве - только спортивное бельё и брюки, а для Верс - всё это слишком, и она знает, что грёбаная Минн издевается над ней: глаза той горят холодным любопытством. Но что-то внутри Верс колюче ворочается, ворчит утробно, горячим узлом вставая поперёк груди, и она гордо вскидывает подбородок, принимая вызов.       И дарит Минн синяки. Синекожая кри опытнее её, она гибкая и вёрткая, но Верс - сильнее; они долго кружат друг с другом, обмениваясь хлёсткими болезненными ударами, но Верс всё же наконец валит Минн-Эрву, извернувшись из-под её руки, прижимает ту собой к полу, не оставляя ни единой возможности к бегству. Ладони её упираются по обе стороны от плеч Минн - и Верс чувствует, как их наполняет изнутри, распирая, яростный жар.       Минн дышит тяжело, зажатая горячим телом Верс, и на самом дне её зрачков - испуг, но по грани - искры острого желания. Тяжёлое жгучее пламя внутри Верс от этого разгорается ещё сильнее, победно взрыкивая, и она почти срывается вниз - жадно и требовательно - к мягким желанным губам.       Минн не отталкивает её - но и не целует в ответ, застыв под ней, словно кукла, и Верс отстраняется сама, чувствуя грохот собственного сердца где-то в висках. Губы её жжёт этим украденным касанием, и она не смотрит Минн-Эрве в глаза, когда спрыгивает с неё - но, всё же, оказавшись на ногах, тянет той руку. И почти удивляется, когда узкая синяя ладонь цепляется за её - сильно и порывисто.       Конечно, это ничего не меняет. Нескладный колючий цветок всё так же обживает отданный ему на откуп подоконник, умудряясь цепляться своим усом за все близлежащие горизонтали, а Минн-Эрва - всё так же сидит где-то внутри груди Верс, болезненно-язвительная и совершенно далёкая.       И Верс думает, что это - какая-то невероятно особая неудача - испытывать желание к тому, кто плевать на тебя хотел. Но Минн - красивая именно этой своей какой-то недоступной притягательностью, и Верс понимает, что попала в капкан собственной глупости, когда сны её теряются среди ощущений губ Минн-Эрвы на своих - конечно, она помнит их вкус, и она просыпается ночами, дрожащая и яростно-возбуждённая, ясно представляя себе сладкую поддатливость чужого тела под собственными руками, и эхо чужих низких грудных стонов - тягучих и нежных - стоит в её ушах отвратительно-желанной явью.       Это всё похоже на пытку.       Ненавистную пытку. - Опять твои сны? - Йонн-Рогг подлавливает Верс после утренней тренировки, когда та выходит из раздевалки, и золотистые пронзительные глаза его смотрят внимательно и настороженно.       Конечно, она же собрала собой сегодня все углы во время спаринга, пока Минн-Эрва делала растяжку рядом - потому что, блять, пялилась, как полная идиотка. И Йонн-Рогг, несомненно, это заметил.       Как и Минн-Эрва, конечно.       Верс кивает головой, стремясь поскорее отделаться от коммандора - всё и без его разговоров по душам очень паршиво - улыбается натянуто: - Что-то вроде.       Ну, от Минн в её мыслях есть и плюс - несомненный. Ей больше не снится другое - всё то вечное месиво из её головы, от которого помогает только двойная доза снотворного, желательно сдобренная сверху крепкой выпивкой. Но Йонн-Роггу об этом знать совсем не обязательно.       Даже - совершенно не нужно.       Нет? Нет. Нет.       Цветок пускает три крошечных алых бутончика на своей шипастой ножке - они пахнут сладко и пряно, а Верс - напивается. Она приползает с какого-то сомнительного бара - благо, всё же сама - посреди ночи, и, пока добирается по блоку до своей комнаты, пересчитывает все стены на своём пути, пытаясь позорно не завалиться. Но, всё же, эта участь постигает её - она грохается с такой силой, что, кажется, будит весь блок (и ещё парочку соседних - в придачу).       Преувеличено внимательно изучая пол перед своим носом, Верс лениво размышляет о том, как ей влетит от коммандора, если, блять, он найдёт её такой, и она подгребает под грудь руки в упорной попытке встать, но тело - непослушное, будто чужое - уже налилось тёплой тяжестью; Верс чувствует, как болезненно подрагивают её веки, а мысли в голове - туманные и медленные - исчезают вовсе.       не спать не спать не спать - Не спать!       В поле зрения Верс возникают вдруг узкие синекожие ступни, а потом её, вздёргивая, переворачивают на спину. Она моргает, морщась, но на глазах - словно мутная плёнка, и всё, что она видит над собой - размытый тёмный силуэт; и Верс совсем не понимает ничего, мямля какие-то сопротивления, когда её, подхватив под руки, вдруг начинают тащить.       Кажется, она опять практически отключается, потому как в следующий миг уже обнаруживает, что с неё стаскивают ботинки - и дёргается с этого, пытаясь отстраниться, но всё, что у неё получается в итоге - какое-то неопределённое ползучее движение. - Лежи смирно.       Всё тот же голос. Знакомый, нужный.       Конечно, нужный.       Верс пытается сфокусироваться на происходящем - но понимание мира вокруг неё тает со сверхскоростью, и она совершенно не может уцепиться ни за одну из острых ускользающих мыслей внутри собственной головы. Последнее, что она осознаёт перед тем, как окончательно провалиться в спасительное небытие неспокойного пьяного сна - как под голову ей пихают что-то мягкое, и оно пахнет совершенно прекрасно - сладко и пряно. Ею. - Что не так? Ты - сама не своя.       Йонн-Рогг стоит перед ней, скрестив руки на груди - и Верс знает, что это первый признак раздражения коммандора, даже, если голос его обманчиво мягок. - Всё нормально, - всё же отрывисто бросает она, чувствуя себя неловко под чужим колюче-изучающим взглядом.       Конечно, нормально, если не считать того, что пару часов назад она обнаружила себя на полу в чужой комнате, пускающей слюни на ком постельного покрывала под своей щекой; и чья это комната - Верс поняла сразу: это было не сложно, потому как Минн-Эрва находилась тут же, сидя в одном спальном белье, поджав под себя ноги, на своей расправленой постели, насторожено и внимательно наблюдая за растерянно моргающей на неё Верс. А потом кривовато-насмешливо улыбаясь с того, как та, осознавая всё это, подскочила с пола - или попыталась - совершенно дезориентированная, растрепанная и намертво запутавшаяся в злосчастном покрывале.       Явно - не самое лучшее первое утро вместе.       И, исходя из всего этого, всё ещё гудящая голова Верс, что логично, совсем не готова к тренировке - особенно, к той её части, где Йонн-Рогг уже во второй раз заряжает по ней размашистым ударом. - Я в порядке, - ещё раз, стараясь звучать убедительно, повторяет Верс, и уголки губ коммандора напротив её глаз криво тянутся в намёке на какое-то подобие улыбки. - Хорошо, - отрезает он, вздыхая; между бровей его ложится раздражённая складка. - Задам вопрос иначе.       Верс, не задумываясь, растеряно кивает на это, чувствуя, как сердце её в тот же миг позорно проваливается куда-то в живот, сжимаясь болезненно и тоскливо.       Он знает.       Нет? Нет. Нет. - Вы близки с Минн-Эрвой?       Верс выдыхает так резко, что практически закашливается; кровь толчками несётся к её голове, громом отдаваясь в ушах, и всё внутри неё натягивается напряжённым звоном. Она сжимает кулаки, чувствуя, как те раздражённо, суматошно греются. - Это - моё дело.       Собственный голос кажется Верс практически взрыкиванием. Она видит, как Йонн-Рогг вздрагивает на это, смаргивая, и что-то внутри её груди от этой секунды его растерянности ощетинивается - удовлетворённо, почти язвительно-победно.       Но последующий взгляд коммандора непроницаем и пуст - и Верс вновь - ещё сильнее - болезненно ощущает всю его подминающую тяжесть. - Нет, это касается всех нас, - бросает Йонн-Рогг ей в лицо, и голос подобен взгляду - ровный и холодный, бьющийся ледяным стеклом. - Старфорс нужен боец - настоящий, и я поручился за тебя - пожалуйста, не заставляй меня разочаровываться в своём решении.       Верс кривится, чувствует, как пламя внутри её груди царапается раздражённо, и ей совсем не удаётся его унять - искры этого жара горячо покалывают ладони Верс, и она глушит себя, стараясь разжать проклятые кулаки. Пожалуйста, немного контроля.       Йонн-Рогг натянуто улыбается, наблюдая за ней - но прозрачное золото его радужки будто затянуто блеклой плёнкой абсолютной нечитаемости. - Минн-Эрва покинет Халу на некоторое время, у неё определено задание, - рука коммандора ложится на плечо Верс в доверительно-успокаивающем жесте, но та всё равно вздрагивает. Йонн-Рогг замечает это - но пальцы его лишь сильнее сжимаются на плотной ткани тренировочной футболки. - А ты - выкинешь это всё из головы. Высшему Разуму нужна твоя сила - и ты должна быть готова дать её. Это - твоя - и моя - основная задача сейчас, Верс.       Она кивает в ответ - почти дёргано, жмёт губы в тонкую жёсткую линию. Огонь под сердцем заходится ноющим рваным скулежом. - Служим Во Благо Кри, - голос Верс срывается, подрагивая, но она тянет подбородок вперёд, расправляя плечи, стараясь унять предательскую дрожь под рёбрами.       Йонн-Рогг хмыкает в ответ, но ничто вновь не затрагивает его глаз, когда он тяжело сбрасывает свою руку с плеча Верс, вторя той почти эхом: - Служим верно.       Кри? Кри. Кри. - Это ты рассказала коммандору?       Минн-Эрва дёргается от её голоса, словно от удара - и Верс почти пугается того, как на это шевелится в груди дрожащее тоскливое чувство, противно скребясь по рёбрам. Просто - промолчать. Просто - выкинуть. Просто.       Нихера не.       Они - одни в полутёмной кухне их блока, куда Верс заходит за вечерней порцией протеина - и, только стоит ей увидеть Минн, роющуюся за одним из столов в контейнере с витаминными пайками, как слова сами срываются с её языка - жалящие, злые. И Верс почти уверена, что тут же получит за них - что её так же безжалостно и резко осадят, и, кажется, это именно то, что нужно, чтобы наконец окончательно выкинуть/унечтожить/растоптать всё то, что горечью травит ей сердце, ворочаясь там с болезненным упрямством.       Но Минн-Эрва лишь вздрагивает в ответ, и глаза её - блеклые и пустые; она замирает, упираясь руками об стол, и пачки витаминов жалобно хрустят под её ладонями, сминаемые. - Иначе не могло быть, - голос её трескается в ушах Верс надломано, - пойми ты.       Тоскливое тянущее чувство поднимается под сердцем Верс тёмной тяжёлой волной - но она сдавливает его обратно, сжимает внутри груди, и лицо её - бесстрастно, когда она деревянно кивает в ответ, чувствуя, как заходится под ребрами жалящей болью пламя. - Прости, - она слышит свой срывающийся шепот будто со стороны.       Синекожая кри напротив в ответ только выдыхает рвано, опуская глаза; Верс отворачивается резко, сжимая кулаки, ощущая, как глаза застилает что-то мутное и горячее. Пламя в ней заходится жалобным оглушающим воем.       Сердцем? Головой?       Минн-Эрва улетает через несколько дней; в то утро Верс встречает её в полном боевом снаряжении в общем коридоре жилого блока, когда идёт переодеться к тренировке в свою комнату, и синекожая кри на секунду задерживает на ней - сумбурно растеряной, пялящейся - цепкий взгляд тёмных глаз. Они - спокойны и колки, почти равнодушны, но в глубине их - тоскливая жгучая муть; Верс вздрагивает, чувствуя, как слова - нужные - рвутся из её груди жаром, но лишь крепче сжимает зубы. Мерный ритм чужого шага эхом оседает за её спиной - блекло и сухо.

- Не сердцем - головой.

      Цветок осыпается ночью. Верс лежит без сна, уткнувшись в подушку, и весь мир - словно тянущая пустота, в которую она проваливается всё глубже с каждым вымученным толчком сердца. Слух её улавливает едва различимый шорох от окна - но она только жмурит глаза крепче, и пальцы её скребут грудь - тщетно и бездумно. Огонь, горевший яростно и ярко, теперь едва тлеет, растоптанный - и Верс хочется вырвать это из себя, физически избавиться, перестать нуждаться. Всё в ней не так, как нужно - порывисто, полно, горячо. Иначе. - Это - лиряриус, красивый во время цветения, но - паразит, и у вас он, увы, не нашёл, к чему прицепиться.       Оранжерейный смотритель оглядывает растение в руках Верс небрежно, почти без внимания. Цветок ещё красуется парой бутончиков на шипастом стебле, но длинный синий отросток его почернел и иссох, едва осыпав бутоны - и теперь это всё выглядит ещё более несчастно и жалко, и Верс чувствует себя виноватой. Она грустно пялится на горшок в своих руках - и ей почти хочется сбежать из этой чёртовой оранжереи прочь.       Но всё же пальцы её послушно разжимаются, когда чужие руки в тёмно-зелёных грязных перчатках протягиваются к ней. Верс смаргивает, ощущая, как пропадет тяжесть цветочного горшка из её ладоней, и всё, что она с ужасом слышит затем - нет - сочный влажный хруст безжалостно сминаемого стебля.       Оранжерейник мельком улыбается Верс, заметив, как та вздрагивает на это, и голос его звучит ободряюще, когда он кивает ей на остатки растения в своей руке: - Не переживайте, из этих красавцев выходит отличный компост.

***

      Кэрол кажется, что вкуснее пива она никогда ничего не пробовала. Точнее, конечно, она знает, что уже пила его раньше, давно - и это, скорее, похоже на встречу с добрым старым другом - но, всё же, её вкусовые рецепторы совершенно не распознают этой мягкой горечи, и она катает глоток за глотком по языку, наслаждаясь, чувствуя, как по телу её постепенно разливается приятное уютное тепло.       Дэнверс сидит на заднем крыльце дома Марии, и вокруг - чернота луизианской ночи, такая густая, что кажется почти бархатно ощутимой. Неугомонный стрекот ночных насекомых несется из этой пахучей влажной темноты нескладным хором, не замирая ни на секунду; Кэрол видит, как в ярком кругляше жёлтого света фонаря над дверью настойчиво вьются большие серые мотыльки, изредка громко и неуклюже стукаясь о нагретое стекло мутного плафона.       В доме за её спиной - тихо и темно. Кэрол знает, что Мария укладывает Монику в детской на первом этаже - и ей почти кажется, что она слышит мягкий грудной голос старшей Рамбо, шепчущий что-то о быстрых самолётах и ярких звёздах, и вторящий ему - сонно-тёплый - младшей. Дэнверс знает, что, наверное, она должна быть с ними, там, в сумраке большого тихого дома, говорить так же мягко и складно о самолётах и звёздах и, может быть, получить свою порцию тёплого шоколадного молока, которое принесёт им всем с кухни Мария, а потом поцеловать засыпающую Монику куда-то в растрепанную макушку, легко и правильно - так, как обычно на ночь целуют детей те, кто их любит.       О, Моника Рамбо - действительно твоя маленькая Лейтенант Заноза, Капитан "Мститель" Дэнверс.       Кэрол знает - но всё же сидит на крыльце, раскинув колени в уже всегда привычных рваных джинсах, тянет пиво; и, пожалуй, ей действительно проще ещё раз разорвать на клочки целый флот Обвинителей, чем быть там, в сонном полумраке детской, с ними. Воспоминания возвращаются к ней проблесками, крохами, и, на самом деле, она всё ещё немного, на самой подкорке - Верс. Совершенно сбитая с толку Верс, совсем не понимающая, почему же эти два человека с этой пропащей С-53 Земли её любят.       Она слышит шаги Марии за своей спиной, а потом - шуршание москитной сетки в дверном проёме; дерево крыльца скрипит - Рамбо садится рядом, устало скинув руки на колени, вздыхая. Кэрол тянет ей свою бутылку с пивом - это действие кажется подсознательно необходимым - и Мария, не колеблясь, с благодарностью принимает её, делает пару больших глотков, морщась со смешком. - Всегда выбираешь самое горькое, - фыркает она, сверкнув белым краем зубов; бутылка стукает донышком о деревянную ступеньку у их ног.       Денверс думает о том, что совсем не знает, какое пиво предпочла бы Мария, но улыбается в ответ: что-то в ней таится мягко и ласково, когда они сидят вот так рядом, почти соприкасаясь коленками, в неровном круге тёплого жёлтого света, и это - именно то, что, наверное, Верс всегда помнила в тех далёких туманных снах. - Здесь так хорошо, - слова вырываются сами, и Кэрол почти смущается своего порыва.       Жареная курица, мятая белая футболка, кола со льдом, рок-станция на маленьком кухонном радиоприёмнике.       Мария рядом вновь улыбается, смаргивая, мажет тыльной стороной ладони по глазам - и ДенВерс утыкается взглядом в носки собственных ботинок, чувствуя, как в груди враз всё натягивается, словно пробиваясь вверх, стремительно и почти болезненно. - Ты подарила мне саженцы лилии той весной в наши отпускные здесь: они были совсем хрупкие, и, когда мы высадили их с тобой, я так боялась, что цветы не выдержат луизианских майских дождей, - голос Рамбо звучит глухо, и она вздыхает глубоко и рвано.

Верс ощущает, как в ней что-то почти обрывается. Откуда к ней пришла такая глупая идея?

      Кэрол поднимает глаза на Марию - смотрит ровно и ясно. - Что было потом? - спрашивает Дэнверс, слыша свой голос будто со стороны, и, кажется, точно зная последующий за своим вопросом ответ.       Рамбо поворачивает к ней голову, ловя взгляд, и глаза её - горячие, чёрные и глубокие, пронзительные. - Ты разбилась. А чёртовы лилии заполонили мне весь сад за эти шесть лет.       В груди Кэрол что-то лопается, разом взрываясь колючими обжигающими искрами, она с силой вздыхает, чувствуя, как распирает огнём рёбра; Мария, пряча глаза, беззвучно утыкается лицом в ладони, и плечи её дрожат мелко и беспорядочно.       Лилии? Лилии. Лилии.

Сердце Верс влажно хрустит безжалостно сминаемым бутоном - хороший компост выйдет, правда?

      Сердце Кэрол несмело трепещет в обжигающей - незнакомой - нежности, когда та протягивает руку к плечу Рамбо, касаясь осторожно и ласково тёплой кожи под краем рукава футболки. - Если ты позволишь, я подарю тебе цветы ещё раз.