Она

Вначале он принимает ее за морок, когда перед затуманенным болью взором возникает пугающе-красивое лицо, обрамленное иссиня-черными волосами. Но прохладные пальцы, коснувшиеся его щеки, кажутся слишком реальными – и в измотанный пыткой разум закрадываются первые сомнения. Отрезвляет лишь кажущееся непоколебимым знание: он висит на неприступных скалах Тангородрима. Не может здесь никого быть. Но она приходит снова и снова, и в душе Нельяфинвэ против его воли крепнет уверенность: она – настоящая. И, как бы странно это ни было, но от ощущения ее присутствия ему становится… лучше. Несмотря на все доводы рассудка и четкое понимание: здесь не может быть никого, кроме слуг Врага. А пугающе-красивое в своем холодном совершенстве лицо кажется все более живым и родным. И в один из дней он сам вытягивает вперед свободную от оков левую руку – и осторожно касается загрубевшими на жестоком ветру пальцами ее щеки. А она улыбается – впервые за все время. Улыбается так, словно всю свою жизнь ждала лишь этого прикосновения. Измученный болью и истощением разум не в состоянии отмерять дни восходами и закатами Анар. Но Нельяфинвэ отсчитывает время встречами с ней. Даже тогда, когда сознание почти ускользает, не выдерживая страданий хроа, хрупкая дымка забвения не в силах вытеснить ее образ из его путающихся мыслей. Пугающе-красивое лицо словно выжгли на внутренней поверхности его век, любовно сохранив каждую совершенную черточку. У нее удивительные, изменчивые глаза, цвет которых невозможно определить. В них – свинцовая серость грозового неба, кровавое пламя зимнего заката и ледяная предначальная Тьма. И когда он встречается с ней взглядом, ему кажется, он падает – падает в переменчивую бездну ее гипнотизирующих глаз, и ничего более не желает, кроме этого падения. С каждой новой встречей они прикасаются друг к другу все чаще и свободнее. Переплетаются пальцы ветвями замерзающих деревьев – и даже на фоне ее белой, практически лишенной румянца кожи его рука кажется рукой мертвеца. Это помогает помнить, почему он здесь – и помнить, кто она такая. Но ненавидеть ее он не смог бы, даже если бы она сама замкнула на его запястье проклятый железный браслет. Что было до? Что будет после? И то, и другое постепенно теряет свою значимость, вытесненное ожиданием новой встречи. Он обхватывает ее единственной свободной рукой, нежно перебирает густые волосы цвета ночи, бережно касается огромных кожистых крыльев, едва замечая, как вспарывают его истончившуюся кожу венчающие каждое сочленение шипы. Она прижимается к нему вплотную, обвивает ногами его талию – наклонная, нависающая над землей скала позволяет некоторую свободу движений – и в какой-то момент просто виснет на нем, сложив крылья. Железный наручник сдирает кожу на запястье, а сустав с хрустом выворачивается на грани вывиха. В глазах на несколько мгновений темнеет от боли. Нельяфинвэ до крови закусывает пересохшие губы, сдерживая крик. Но не может даже помыслить о том, чтобы оттолкнуть ее. Она никогда еще не была так близко. Он напрягает закованную руку, не позволяя плечу окончательно выскочить из сустава. Заставляет себя медленно вдохнуть и выдохнуть, справляясь с болью. Осторожно опускает голову, касается щекой темных кудрей. Ее волосы пахнут холодом и пеплом. Она по-прежнему обнимает его, впившись ногтями в обнаженные плечи и уткнувшись лицом в его шею. Ее дыхание ласково щекочет кожу, и это ощущение создает странный контраст с непрекращающейся болью. Ветер сплетает их волосы – выгоревшая на последнем осеннем солнце палая листва и беззвездная синяя ночь. Вопреки всяческой логике, Нельяфинвэ хочется, чтобы эти мгновения близости и боли длились вечно. Он осторожно обнимает ее в ответ, крепче прижимая к себе левой рукой. А по прикованной правой при каждом движении прокатывается жаркая волна боли. И она, судорожно вздохнув, прислоняется к его груди. И расслабляет руки, почувствовав, что он не даст ей упасть. А над Тангородримом, укрывая двоих от всего мира, стремительно смыкается купол ранней северной ночи.