Превыше золота...

      Уставший за день Сэм давно уже видел десятый сон, но Фродо не спалось. И виной тому была не гроза, разыгравшаяся на Востоке.       Кольцо все больше завладевало его мыслями. Оно стало почти живым существом, требующим душевных сил, внимания и ласки. Хоббит не отрываясь смотрел на него и гладил теплый металл словно пригревшегося на ладони котенка.       А потом сквозь далекие громовые раскаты вдруг услышал:        — Такое блестящее… Такое красивое… Моя прелесть…       Бэггинс судорожно запихнул кольцо под рубашку и вскинулся:       — Что ты сказал?       Голлум сидел в десятке шагов и, видно, разговаривал сам с собой. Он умолк, а потом не оборачиваясь проворчал:       — Хозяин должен отдохнуть. Хозяину нужно набраться сил.       Фродо подошел к нему и, глядя со страхом и даже злостью, спросил:       — Кто ты?       Голлум ощетинился.       — Пусть не спрашивают. Не их дело! Голлум, голлум!       Фродо наклонился.       — Гендальф говорил мне, ты из речных жителей.       Будто отгораживаясь от его любопытства, Голлум забормотал как заклятье:       — До сердца холод проберет.       Вдали от дома тьма и лед.       Не верь же, путник, никому,       Когда идешь ты через тьму.       Бэггинс не отступал.       — Он говорил, тебя постигло несчастье.       Бормотание стало громче:       — Не виден путь, коль скрылся свет.       Луна не светит, солнца нет!       Но Фродо не сдавался. Он придвинулся ближе.       — Ты ведь был когда-то таким же хоббитом. Верно?.. Смеагол…       Голлум медленно поднял глаза.       — Как ты назвал меня?..       — Так тебя звали когда-то. Верно? Очень давно.       — Мое имя… Мое имя. Смеагол.       Пораженный Бэггинс увидел, как меняется взгляд Голлума. Словно рассвет после долгой ночи, в нем постепенно разгоралась память о былом. И надежда. Фродо мог бы поклясться, что видит светлую и счастливую улыбку. И ему захотелось улыбнуться в ответ.       — Ты был хоббитом. Таким же как я.       Фродо протянул руку.       Голова Смеагола поникла.       — Я давно уже не он. Хозяину не нужно жалеть меня. Смеагол совершил много плохого. И стал Голлумом.       Фродо вздохнул.       — Знаешь, Смеагол, порой душа живого существа, будь-то человек, гном или хоббит, поддается темным соблазнам. Но это не значит, что она становится насквозь черной, пустой и мертвой, как Могильники в Вековечном лесу. В глубине ее остается свет. И никогда не поздно обратиться к нему.       Так говорил мой дядя Бильбо. Он понял это, когда плакал над телом Торина Дубощита и вспоминал его предсмертные слова:       «Прощай, господин Взломщик.       Возвращайся к своим книгам и своему креслу. Сажай деревья, смотри как они растут…       Если бы больше людей ценили свой дом превыше золота, мир был бы намного лучше».       Торин смог победить в себе Тьму. Он умер свободным от жажды наживы и мести, горечи обид и груза совершенных ошибок.       Аркенстон отпустил порабощенную его блеском душу. И она засияла собственным Светом, который не властна погасить даже смерть…       Леденящий вой назгула прервал речь Фродо. Разбуженный Сэм вскочил и засуетился, укрывая друга от опасности…       …Ночь выдалась тревожной. Заснуть так и не удалось. Лишь под утро сквозь полудрему в голове Смеагола всплыло вдруг воспоминание, похороненное полжизни назад и воскрешенное раздумьями над словами Фродо… ***       Уже несколько дней Голлум ничего не ел. Проклятый орк, не пожелавший стать обедом, успел сильно ранить его, прежде чем испустил дух. Последние кости этого вредителя были обглоданы до блеска. А сил оставалось все меньше.       Тогда он решил, что ночью выберется из пещер и попытается найти какую-нибудь еду. Хоть траву, если не попадется птичьих яиц.       Выйдя в прохладную темноту, Голлум пошатнулся. От свежего воздуха закружилась голова, и он едва не упал. Эта слабость, приведшая к неосторожности, и стала причиной того, что его поймали.       Голлум раньше никогда не видел гномов.       Он не знал, что выжившие после нападения Смауга подданные Трора шли через Мглистые горы на Запад, когда столкнулись с шайкой гоблинов.       Теперь, разбив лагерь в тени скалы, дети Дарина подсчитывали потери и подкреплялись перед последним рывком к перевалу.       Как раз сюда Голлум и вышел.       Невысокий бородач с тяжелой секирой схватил его за шею, легко подняв одной рукой, притащил к костру и там бросил на землю.       — Вот еще один, гаденыш. Выполз откуда-то. Хотел его сразу прибить, да вдруг знает чего.       Рядом послышались шаги. Спустя долгие полминуты другой голос устало ответил:       — Это не орк, Глоин. Разве ты не видишь?       — Ну, не орк, так орочий приживала. То-то он на них похож. Такой же красавец! — хрипло гоготнул первый гном.       — Отпусти его, он и так почти мертв.       — Чтобы он перед смертью успел привести к нам своих дружков?!       Голлум зашипел сквозь редкие зубы, оскаливаясь, и второй гном задумчиво проговорил:       — По-моему, он ненавидит орков так же, как и мы. Отпусти его, Глоин.       — Ладно. Но я предупреждал.       Тяжелый сапог врезался под ребра и хриплый голос рявкнул:       — Пошел отсюда, падаль, пока мы добрые!       Голлум собрал последние силы и рванулся прочь, царапая скрюченными пальцами землю.       — Эй, ты! — раздалось сзади.       Он испуганно обернулся, ожидая смертельного удара, и едва успел поймать на лету черствый кусок хлеба. Вцепившись в него, сорвался с места и услышал, как пленивший его гном укоризненно говорит другу:       — Ты в своем уме? Самим уже жрать нечего, а ты дохлятину эту вздумал подкормить.       — Помолчи, Глоин. Это существо еще обездоленнее нас, потерявших дом, родных и смысл жизни. Мы все же вместе. У нас еще есть надежда. А в его глазах я увидел только беспросветное отчаяние и одиночество…       — Ну, да… Мы вместе. И все еще наладится, пусть и не скоро. Мы должны верить в это. И мы будем верить, Торин. ***       Ночь, давно позабытая, так ярко всплыла в памяти, разбуженная именем, которое назвал Фродо, что старый хоббит ощутил снова дымный запах того костра. И вкус брошенного ему куска хлеба.       Сегодня Смеагол впервые за сотни лет смог наконец полностью прогнать Голлума из своей души… ***       Жаль, что не навсегда.       И теперь именно Голлум боролся с Фродо на краю огненной пропасти за вожделенное Кольцо Власти.       Все чувства обострились до предела. Он ощущал твердость камней под огрубевшими ступнями, жар лавы, струящейся глубоко внизу. И соленый вкус крови, наполнившей рот, когда редкие, но острые зубы откусили палец Бэггинса.       Кольцо было ЕГО! Снова. Спустя столько лет. Голлум истосковался по нему за минувшие годы. Радость обретения Прелести наполняла невыразимым наслаждением его иссохшее сердце и вливала силы в изможденное тело. Он готов был взлететь. Готов был бороться против всего мира. Голлум счастливо засмеялся в лицо поверженным врагам.       И увидел глаза Фродо. Пелена колдовского дурмана спала, и взгляд Бэггинса был полон отчаяния и страха. Но сквозь них — ярче и сильнее всего — светилась жалость. Сострадание к нему. Даже такому.       Старый хоббит, забывший себя, разменявший настоящую жизнь на бессмысленно долгое существование, словно увидел в этих глазах отражение другого взгляда. Взгляда давно умершего Торина Дубощита, спасшего никчемного трупоеда Голлума от топора своего друга Глоина.       И слова, что гном сказал когда-то ненавистному Бильбо Бэггинсу вдруг эхом отозвались в его сердце.       «Если бы больше людей ценили свой дом превыше золота, мир был бы намного лучше».       Не пропитались бы кровью поля Пеленнора, курганы Рохана не слышали бы рыданий отцов и матерей, не горели бы леса Средиземья и бессмертные эльфы не глядели бы в небеса остановившимся взглядом.       Не скалился бы мертвенным ликом Минас-Моргул в проклятой долине. Не глядели бы из его бойниц жуткие призраки-кольценосцы. Руины Осгилиата не осыпались бы, стоя обелиском рухнувшей империи. И пылающее Око Темного Властелина не взирало бы с ненавистью на пришедшую к Вратам Мордора горстку отчаянных смельчаков, обреченных на гибель…       Не случилось бы давно забытого преступления. Уважаемый хоббит Деагол стал бы старейшиной рода. И вместе со своим другом Смеаголом удил на реке рыбу до самой старости.       Смеагол — теперь уже точно и навсегда Смеагол — посмотрел в глаза Фродо, устало улыбнулся и сделал шаг в пустоту…