Параллельные прямые

Стив рядом. Кажется, только руку протяни, и можно будет почувствовать его тепло. Баки протягивает - и привычно загребает пустоту. Стив даже не шевелится - всё так же стоит у окна и смотрит. Курит его, Баки, сигареты, выуженные из тайника. Он-то, дурак, думал, что вполне удачно скрывает свою привычку, но разве же от Стива что-то утаишь... По широкой спине проходит едва заметная дрожь. Почему-то только сейчас Баки стал замечать такие крошечные детали - движения, взгляды, порывы... Раньше как-то мимо всё проходило... Может быть, это от сквозняка? Он сам не чувствует ветра из открытой форточки, как не чувствует и множества других вещей, доступных по ту сторону. По сторону Стива. Это всегда происходит внезапно, вспышками. Какая-то тень в уголке глаза, какое-то движение на периферии взгляда, едва видный силуэт в слепом пятне... Лишь пару недель спустя эти неясные тени превращаются в Стива - приобретают форму его тела, насыщаются его чертами... Иногда Баки даже кажется, он может почувствовать его запах или услышать шепот... Но это, скорее всего, галлюцинации. Они по-прежнему будто разделены непроницаемым стеклом. Баки понятия не имеет, где он и как это всё работает. Он помнит, как на глазах стал рассыпаться в пыль - без боли, без паники, даже без любопытства. Всё, что его волновало - это Стив. Послесмертье без Стива. Пыль, в которую, возможно, Стив превратится следом. Он очнулся в том же лесу. Один. Наугад добрел до Вакандского дворца, где обнаружил Т'Чалу, неподвижно сидящего на ступенях и смотрящего вдаль пустым взглядом... Их было достаточно много. Некоторых Баки даже знал. Но он с радостью променял бы их всех на одного единственного. Нужного. Того, без которого мир снова погрузился в серую, беспросветную муть. Никто больше не видел своих. Не чувствовал их присутствия, не ловил их отражения, не слышал их дыхания... Когда он рассказал про Стива, на него посмотрели тем самым взглядом, который уже оскомину ему набил после возвращения из ГИДРЫ - будто он неустойчивый псих с голосами в голове. Впредь лучше уж молчать. Тем более, Стив всегда "ловился" в одиночестве, когда никто не мог его спугнуть. У Баки были минуты, а то и часы, когда он просто молча наблюдал. Однажды он заснул рядом, а когда проснулся, Стив всё ещё был там. Сопел на соседней подушке, слегка хмурясь во сне, как в детстве. Баки никогда не видел никого другого. Иногда ему казалось, что рядом со Стивом точно кто-то есть - тот двигался и смотрел не бесцельно, как обычно, а с поправкой на чье-то общество - незримое, далекое... Но едва только его внимание к невидимому собеседнику включалось на полную, едва только он открывал рот, чтобы с кем-то заговорить... Он исчезал. И Баки снова оставался один. Стив всегда возвращался. В ту комнату, где они провели последний день перед битвой, или на тот диван, где они долго предавались воспоминаниям перед тем, как Баки уговорил его себя заморозить... Пару раз он даже уходил в далекую хижину на краю равнины, и Баки, как привязанный, шёл за ним по пятам и касался следом разных вещей - высокой травы, матерчатого полога, посуды... Как будто это были те же самые вещи. Как будто они могли сохранить тепло его пальцев. Как будто через них они могли соприкоснуться друг с другом. Раньше Баки думал, что жить без Стива будет невыносимо, невозможно, очень-очень больно, и даже от мысли об этом ему было трудно дышать. Но это всё оказалось детскими страхами по сравнению с той ловушкой, в которую они угодили сейчас. Жизнь медленно, но верно, превращалась в агонию, он постепенно сходил с ума и чах от горя. Он видел Роджерса, знал что тот делает, смотрел, как он сбривал бороду, был свидетелем душных ночных слёз, ловил невесомый сигаретный дым из его лёгких... И не мог быть с ним. Дотронуться. Обнять. Даже слово сказать. Баки был обречен видеть страдания любимого человека и умирать от бессилия. Сам он был готов пережить что угодно. Бесконечные обнуления и пытки током, боль, смерть... Только бы знать, что Стив в порядке. Он бы всё выдержал. Но только не это. Единственное светлое и ценное, что было в его жизни - отобрали. По ночам Баки молился всем Богам, каких только знал, о том, чтобы прекратить его видеть, прекратить заглядывать в родные глаза и не видеть в них отклика... Он так устал... Но потом, утром, он снова молился, боясь больше никогда не увидеть Стива вообще. Каждый взмах пшеничных ресниц - боль. Каждый наклон светлой головы - боль. Каждый тяжёлый вздох - боль. И так до скончания веков. Иногда Баки вставал точно туда же, где в это самое время стоял Стив где-то там. Особенно легко можно было поймать его здесь, у окна... Он каждый вечер подолгу стоял и смотрел вдаль, лишь изредка поднося сигарету ко рту. Баки сливался с ним, как с приведением, как с голограммой, и усиленно прислушивался к себе, пытаясь уловить отголоски чужого сердца на дюйм выше своего собственного. Тщетно. Он хотел наполнить Стива собой, прижаться к нему изнутри, дать ему знать, что он рядом, но все его попытки были бесполезны. Стив ещё ни разу не дал ему намёка на то, что догадывается о его присутствии. Баки тоже курил. В этой отзеркаленной реальности его сигареты всё ещё лежали в тайнике, и он таскал их по одной как раз ради таких вот случаев. В такие моменты он всегда старается двигаться синхронно, поднимать руку тогда же, когда и Стив. Смотреть туда же, куда и он. Дышать в том же ритме, в каком движется его грудная клетка с фантомной сине-красной звездой. Это даёт иллюзию единения, как будто они близки. Наверное, у Баки окончательно съехала крыша. Иногда он садится на подоконник, практически вплотную к Стиву, так, что его колени, едва касаясь родного тела, теряются в нём, как в плотном тумане. Он вытягивается - так что задевал бы носом чуть колючий подбородок, если бы мог чувствовать - и делает вид, что гладит широкие плечи, крепкую грудь, живот, вспоминая, какие они тёплые и твердые на ощупь. Судя по ощущениям, он просто водит ладонями по воздуху, но зрение говорит об обратном. Стив выдыхает дым прямо Баки в лицо, но он растворяется, так и не коснувшись его ноздрей. Стив смотрит сквозь него, как будто ему действительно девяносто лет и он по-стариковски витает в своих грезах, не узнавая никого вокруг. Баки издаёт какой-то отчаянный, яростный и болезненный звук, то ли стон, то ли рык, то ли всхлип. Ему до безумия хочется вцепиться в Стива и хорошенько его потрясти, может даже ударить, заорать так, чтобы в ушах звенело, но... Он не увидит. Он не услышит. Он не почувствует. Баки на полном серьёзе думает отклониться назад сильнее и откинуться в открытое окно, нырнуть спиной вперёд прямо в камни у основания дворца. Может быть, тогда он сможет избавиться от этого наваждения, может быть, тогда все страдания Стива по павшему другу будут не напрасны, будут оправданы, ведь он и правда упадёт... Стив подаётся ближе, протягивает руку прямо сквозь Баки и закрывает окно. Своё окно, где-то там, разумеется. За спиной Баки всё ещё пустота. Как и перед ним... Как и внутри него. Потому что Стив исчезает. Иногда они встречаются в совсем уж неожиданных местах - в коридорах или на улицах города, в комнате, где стоит криокамера, в тронном зале... Стив везде одинаковый. Понурый, похудевший, какой-то бесцветный, серьезный и мрачный. Баки даже кажется, что они сравнялись в росте, так сильно опущены его плечи. Он не хочет думать, как стал выглядеть сам - последнее время он старается избегать зеркал, потому что устал уже вместо своего отражения видеть там пустое и серое лицо Роджерса. Баки иногда даже играет в игру, ищет Стива по всем закоулкам дворца, гадая, где же случится микроинфаркт на этот раз, от чего же на этот раз кольнёт сердце - от солнечных бликов в волосах, от едва видного силуэта в тени, от красивого абриса профиля напротив окна, от какой-нибудь странной позы? Вместе со Стивом Баки побывал во всех странных дворцовых местах, в которые сам по себе ни за что не забрел бы. Особенно ему понравилось место на крыше, за вертолётными площадками, у фигурной балюстрады. Он до сих пор вспоминает о нём с содроганием. Стив тогда так переклонился через перила, что Баки весь покрылся липким холодным потом - если бы Роджерс упал, он не смог бы его удержать, не смог бы втащить обратно, и тот бы непременно разбился. И освободил бы их обоих. И Баки мог бы с чистой совестью прыгнуть следом. Он ненавидел себя за эти фантазии, лишь на мгновение мелькнувшие в мозгу. Секундная слабость, помешательство... Желание, чтобы Стив и правда упал. Мысли о его смерти впервые оказались пропитаны не страхом, а надеждой. Следующие несколько дней он мучился по ночам, вновь и вновь коря себя за такое малодушие. Стив ни в чем не виноват. Он никогда-никогда не должен умереть, особенно за тем, чтобы ему, Баки, стало легче. Желать этого мог бы только монстр. Он и был монстром. И заслужил эти муки. Изредка Стив что-то шептал, но, разумеется, в эту реальность не долетало ни звука. Он шевелил губами, говоря, очевидно, сам с собой, и Баки считывал артикуляцию: "я устал", "где же ты", "пожалуйста". Его имя. Даже молитвы. А ещё такие слова, которым было бы трудно поверить, даже если бы они были произнесены вслух. "Скучаю", "Нужен", "Не могу без тебя", "Семья". Баки так залипал на них, что не слышал контекста. Он смотрел и смотрел, как губы Стива - такие мягкие и наверняка тёплые - складываются в слова, которых он не заслужил... Может, он их выдумал. Может, он и Стива выдумал. Может, у него и правда проблемы. По вечерам Баки ежедневно сидит на кровати и ждёт, когда же появится Стив. Он всегда появляется перед сном, хотя бы на пару минут. Обычно с закрытыми глазами, уставший и измотанный, но такой родной, что у Баки болят руки и скулы от желания обнять его и прижаться щекой к груди. Как когда-то давно, в другой жизни, когда они были вынуждены греться друг об друга в особо тяжёлые ночи. Стив появляется внезапно, Баки всего лишь моргает, и уже видит его перед собой. В серой майке. С чуть влажными после душа волосами. С неизменной морщинкой на лбу, которую никак не удаётся разгладить, потому что палец не чувствует кожи. Баки больше не выдержит. Он до боли выглядывается в каждую черточку, в каждую ресничку, и четко понимает, что это конец. Он так больше не сможет. Его не просто ломает, трясет и выворачивает душой наизнанку оттого, что они так близко и так далеко одновременно... Его просто уничтожают в ноль эти сантиметры, растянувшиеся на световые годы. Он клянется себе зажмуриваться и уходить из комнаты, если увидит Стива снова, клянется, что вырвет себе сердце и сможет жить без него, клянется, что если будет слишком слабоволен, чтобы отпустить, то найдёт достаточно тока, чтобы самолично устроить себе обнуление и никогда больше не вспоминать это лицо. То самое, которое сейчас так монументально впечатывается в память. Которое уже давно стоит перед глазами, даже если их закрыть. Стив протягивает руку и опирается о матрас в том месте, где у Баки лежит бедро - видно, как его рука по запястье проваливается в него, не вызывая никаких ощущений. Баки кладет свою руку сверху, но чувствует лишь шершавую ткань собственных штанов. Стив наклоняется вперёд. Он смотрит как слепой, который точно знает что перед ним кто-то есть, но всё равно ничего не видит. Он смотрит так, будто силится увидеть в воздухе хоть что-то кроме пустоты. Кого-то. "Баки". Память услужливо подкатывает тысячу интонаций, с которой он произносил это, когда они были вместе. Радостно, грустно, расстроенно, нежно... Баки чувствует, как жарко становится глазам от поступающих слез. Снова. Стив так близко... Баки знает, что они не столкнутся носами, а просто пересекутся в каких-то эфемерных слоях бытия, но он всё равно наклоняет голову вбок, как при поцелуе, инстинктивно. Он закрывает глаза и представляет запах от лица Стива, лёгкий аромат лосьона после бритья, его дыхание на своих губах, с привкусом зубной пасты, щекотку от его ресниц на своей щеке, прямо под глазом, там, где кожа самая чувствительная... Он не задумываясь отдал бы свою вторую руку, лишь бы почувствовать сейчас движение его губ. "Люблю," — они выдыхают это одновременно. Но, конечно же, не слышат друг друга.