Сказка про принца

      — Принц Людвиг дает бал! — голос глашатая, чуть приглушенный расстоянием, был первым, что услышал Винсент по пробуждении.       Из груди Винсента исторгся вздох, горше которого не было ничего, даже целое поле полыни стало бы вмиг слаще цветочного меда, услышь оно этот печальный вздох влюбленного сердца. Да, вечно черный от чистки закопченных котлов, чумазый хромоножка-прислужник любил своего принца так, что, не задумываясь, отдал бы ему свое сердце, если б Людвиг хоть взглядом намекнул об этом. Но что принцу за дело до жалкого слуги?       Такие балы были совсем не редкостью, принц не жалел денег, чтобы на пышном приеме познакомиться с девушкой, надеясь, что та полюбит его и сумеет разбить старинное проклятье, из-за которого Людвиг напоминал передвигающегося на задних лапах льва, зачем-то облачившегося в нарядный человеческий костюм. Чудовище, как шептались за его спиной. Однако принц не спешил унывать, памятуя, что некогда прабабка разбила заклятие на прадеде.       — И где-то есть та, что полюбит меня всей душой, — утверждал принц.       Если б только Винсент мог хотя б приблизиться к возлюбленному. Но кто же пустит такого вот покрытого сажей парня в красивые палаты дворца?       — Не плачь, не грусти, Винсент, повеет южный ветер, принесет тебе судьбу на крыльях, — говорила ему старая кухарка, давая парню сладкий пирожок.       — Ну что ты, фея-крестная…       Феей-крестной Винсент как-то раз назвал ее в шутку, намекая, что кухарка заботится о нем так же, понемногу и прижилось. Но даже она не могла помочь парню приблизиться к принцу.       — Я ведь не настоящая фея-крестная, мальчик мой. Могла бы я, старая жаба, превратить вон ту тыкву в карету, а тебя в принца, разве не сделала бы это? — и совала ему очередной пирожок. — На, поешь, такие же твой принц сегодня кушать изволит.       Винсент грустил и чистил котлы на кухне так, что те сверкали. И боялся, что уйдет его принц к той, что снимет заклинание.       Но ни одна из тех дам, что приезжали к принцу в надежде, что их поцелуй разобьет заклятие, не могли снять чары. Дошло уже и до того, что многие из приезжавших проводили ночь с Людвигом, а наутро уходили с богатыми дарами, хвастаться перед подругами нарядами и украшениями.       — А мне и так неплохо, — посмеивался принц. — Чего не хватает? Может, сказки только про поцелуй любви, да у меня и так не жизнь, а мед.       Винсент не знал, плакать ему или смеяться. А однажды утром позвала его старая кухарка:       — Ну, мальчик мой, кареты пышной не дам, туфель хрустальных не обещаю. А вот тебе наряд слуги придворного да ванна воды. Будешь теперь в коридорах дворцовых служить, может, где и принца увидишь.       Обнял Винсент фею-крестную и побежал сажу смывать, платье новое надевать. Перевели его повыше, гостям прислуживать, закуски им в комнаты таскать. Слышит, плачет в одной из комнат девушка.       — Не реви, дура, один раз с Чудовищем ляжешь, — другой голос ее честит. — Даст он тебе богатства, сыграешь свадьбу со своим милым другом.       — Но как же я его обману, матушка?       — Не мать я тебе, а мачеха, дура ты златокосая, косищу отрастила, а ума не нажила. Ступай к Чудовищу, без денег на глаза не показывайся. Сказал же твой жених, что не возьмет бесприданницу, а где мне денег взять? Ступай да поулыбайся ему ласково.       Пожалел Винсент девицу Златовласку, решил, что сам заклятие снимет, а на нее скажется. Сбегал вниз к фее-крестной, о беде своей рассказал, мол, не ведаю, как девице помочь, а жалко ее, мачеха на злое дело гонит.       — Мышей в коней вороных не превращу, крысу толстую кучером не сделаю. А дам я тебе зелье сонное да платье побогаче, за столом принцу прислуживать станешь.       Подлил Винсент принцу да девице Златовласке зелья сонного, дождался, пока уснут оба, да над Людвигом склонился, поцеловал крепко, слезу уронил да прочь убежал, не глянул, что сотворил, так сердце знало, что расколдовал любимого. Снова в саже весь перемазался, опять посуду чистит, наверх идти не хочет, вестей о свадьбе ждет да слезами котлы моет.       А нет о свадьбе вестей, уехала девица Златовласка с дарами богатыми, а принц у себя затворился. Не ведал Винсент, что проступили браслеты брачные на обоих, все на руке у него сажей закрыто. А принц об условии заклятия ведал — коль не найдет он ту, что сняла заклятие, до седьмого заката, станет навеки чудищем диким. Только кого искать? Златовласка клялась, что целовать не целовала. А Людвигу одно и запомнилось, как слезой сердце обожгло. Мрачнеет принц, всех дам в замке оглядел, ни у одной метки колдовской нет. Пошел принц дальше, слугам велел рукава закатать, верному своему царедворцу всех оглядеть. Коль был сословия низкого, станет высокого, мужем принц назовет, никому слова худого сказать не даст. Нет метки ни на ком.       — Всех ли осмотрели?       — Всех, ваше высочество.       А за окном закат подступает. Седьмой да последний.       — Всех да не всех, — кухарка старая горбатая торопится. — Есть на кухне слуга один, вечно в золе испачкан, в углу сидит, словом не перемолвится.       Сам Людвиг вниз побежал, к Винсенту подступил, на руки смотрит, да не видать ничего за сажей. Схватил принц воды черпак да плеснул, смылась сажа, засверкал золотом браслет брачный. Наверх принц Винсента повел, сам в ванне теплой с раствором мыльным вымыл — заблестели у Винсента кудри золотом, засияла кожа как перо лебединое. Сшили портные ему наряд богатый — совсем принцем стал, никто глаз оторвать не может, а пуще всех сам Людвиг не налюбуется. Да и хромать совсем Винсент перестал.       А кухарка старая из замка пропала, только одна собака дворовая плешивая и видела, как обернулась старуха молодой красавицей да улетела прочь на облаке.