Сердце забьется на рассвете

Василиса пришла к нему сама. Честно, кто в здравом уме будет похищать умную княжну? Нет, она так же была хорошо и ладно сложена: густые русые волосы, заплетенные в две толстые косы, добрая улыбка, умные глаза — все, что нужно любому княжичу от прекрасной девы на выданье. Да вот только никто не звал Василису Премудрую разделить с ним дом и брачное ложе, не присылал сватов с караваем и солью. Васька при своей красоте была еще и слишком умна: любого княжича за пояс могла заткнуть. Бабки во дворах говорили: "Проклятье на ней, вот те зуб, не выскочит замуж до двадцати трех годков — все, пропала девка". Василиса только отмахивалась да запиралась в библиотеке. Что эти старухи, не видавшие в жизни ничего, кроме стирки и готовки для грубых неопрятных мужиков, смыслят в мире? Она хочет свет повидать да насладиться жизнью, не хочет зачахнуть под бытом семейного "счастья". Так она и решилась. Чего боится любая прекрасная, да и не очень, дева? Правильно, быть украденной Кощеем, коего кличут Бессмертным, мол, похитит девушку младую, да сотворит с ней всякие непотребства, да умертвит потом на заднем дворе, забрав всю горячую девичью кровь на свои зелья. Однако, просматривая летописи за последние годы, Васька пришла к выводу: что-то обленился Кощей, не терроризирует больше округу, за последнюю дюжину лет всего одну деву выкрал, да и то она потом вернулась, бледная и пуганая, не помнила толком ничего, но вполне живая и здоровая. Люди уж и забывать стали, думали, что умер тот, кому удалось спрятаться от самой Смерти. Но Василиса решила пойти да разузнать. Коли и помер старый колдун, уж лучше она продолжит свой путь, да хоть на Восток, откуда батька иногда привозил чудные вещицы и ткани. А нет, так попробует договориться со старым колдуном, может, примет ее до двадцати трех лет пожить. Потом женихи сами отвалятся, нечего им искать у переспелой языкастой девицы счастья. И вот одним жарким летним днем, когда на улице, казалось, воздух дрожал от знойного солнечного света, Васька завалилась на порог несчастного Кощея Бессмертного, что тоже страдал от жуткой июльской духоты, в расписном сарафане и грузной котомкой за хрупкими плечиками. — С чем пожаловала, княжна? Давненько эти стены не слыхивали девичьих страданий, но чтоб эти девы сами ко мне заявлялись… — и вылупился большими почти черными глазами на Ваську. А та глаз отвести не могла, не того она ожидала от злобного колдуна: не старый вовсе, а молодой, словно подлеток, тощий, бледный, закутанный в черную бесформенную хламиду, волосы темные, длинные, спутанные. Смотрел на нее, не мигая, и отходил дальше и дальше от солнечного света, падающего на порог. — Не страданий у тебя искать пришла, а спасения. Разреши остаться у тебя до двадцатитрехлетия, тогда смогу вернуться в отчий дом, а там батька благословит меня на дальнюю дорогу: мир посмотреть да себя показать. — А сейчас чем тебя родная усадьба не устраивает? Никак, отец не того цвета платок привез из дальних стран? — и хмыкнул, явно довольный своей шуткой. Васька только густые бровки приподняла, одним лицом показывая, что думает о чувстве юмора Кощея. — Не хочу замуж выходить, Бессмертный. Старухи на улицах быстро весть разнесут, что вышла я из брачного возраста, никто не пойдет свататься к проклятой девице. А я тебе хоть статистику по княжнам подниму, люд бояться снова станет, - Кощей задумался. Давно не выходил он из своего дома, не устрашал людей. Да как тут выйти, когда от воя последней девицы ("чтоб тебя самого на хуй натянули, пидарюга ушастый"), что он осмелился украсть на Коляды, его полностью покинула мужская сила? Какими только зельями себя не пичкал, какими протираниями не пользовался, даже к Бабе Яге ходил, думал, поможет старая подруга по доброй памяти. Та похохотала, довела насмешками до мигрени, но смогла разузнать, что послала эта девка на него проклятие, случайно, по незнанию. Слова ж всегда вес имеют, а с таким зычным голосом, еще и магическую мощь набирают. Ведьмы у нее в родословной затерялись, не иначе. — Тебе, милок мой, поможет теперь только добрый молодец, от которого твое бессмертное сердце дрогнет. Да не советую тебе обольщаться: коли разделишь постель с ним — оживешь, как пить дать, оживешь. А Смерть живых всегда быстрее найти может, станешь смертен, как и я. Так что сразу после веселой ночки, — на этом старая карга расхихикалась пуще прежнего, глядя в расширенные от ужаса глаза Кощея, — убей своего суженого, коль серденько не дрогнет. Впал в уныние Кощей. Стер проклятой девице память да пустил на все четыре стороны. Вроде та даже сумела найти дорогу до деревни. А сам заперся на добрый десяток лет в своем логове, нос не совал наружу. Позабыл про кражу девиц, сидел в библиотеках и искал способ избежать позорной "ночи любви, от которой дрогнет сердце". Тьфу, черт бы побрал всех этих ведьм с их прародителями. И вот на пороге его дома стояла девица, избегавшая такой же навязанной любви, и просила приютить на пару лет. — Как звать тебя, юродивая? — отступая от порога и впуская в темный коридор княжну. — Василиса Премудрая, Кощей. Зови меня Васькой. *** Так и стали они жить вместе. Как только Васька вошла в дом да увидала такой смертельный бардак, ахнула, всплеснула тонкими руками. — Я сбежала от возможности жить с одной свиньей, а попала к другой. Живо тряпку давай, — колдун и рта открыть не успел, как уже намывал пол в гостиной, пока Васька скакала рядом, вытирая пыль с полок и начищая искусную резьбу на деревянных бортиках. Целые сутки провозились. Кощей и хотел возразить, да княжна руками всплескивала, сахарные губки надувала и уже придумывала новое задание: снять паутину с углов комнаты (где, на минуту, уже лет пять жила семья презабавнейших членистоногих, они скрашивали его одинокие вечера!), вымыть окна или принести все книги обратно в библиотеку, пока сама, стоя на стремянке, расставляла их по местам. Кощей медленно, но верно уступал комнату за комнатой, открывая в них портьеры, наполняя светом и звонким девичьим смехом. И во время одного из наполненных уютом вечеров у камина под дивное вино из личных погребов выложил все как на духу: и про ведьму-недоучку, и про неизвестного молодца, и про нежелание делить с ним постель даже в мыслях. Васька только головкой умненькой покивала, поохала-поахала да вроде и думать забыла про пьяные откровения Кощея, как он надеялся. А Василиса не забыла. Решила, раз уж она столь нагло захватила жилище колдуна, надо бы отблагодарить его. И в русоволосой голове начала зреть мысль. Был в ее деревне, — не к ночи будь она упомянута, до чего ж там все-таки косные нравы! — юноша: молодой, красивый, волосы светлые торчком стоят, брови густые над голубыми глазами делают взор таким греховным, что ни одна девица не устоит. А тело! Ба, что за тело. Васька как-то раз видала, как этот красавец воду таскал да снял рубаху, когда опрокинул на себя полное ведро. Сильный, мощный, широкоплечий торс, темные соски и густая светлая поросль чуть с ума не свели юную княжну. А уж когда наглец наклонился, выпятив аппетитные ладные ягодицы… В общем, красив, стервец, да только умом не блещет: ходят слухи, что, какая б красавица не позвала его на сеновал теплым вечером, не понимает намеков, хоть ты тресни. А прямо скажешь, мол, пойдем, Ванька, с тобой греху сладострастья предадимся, так и вовсе смеяться начнет как юродивый. Ни одной девке такой вроде и не сдался. Так и звали его в деревне — Иванушка-дурачок. Только Васька знала, что не при чем здесь ум. Гуляла она раз по лесу, сбежав от гувернантки в глубоких раздумьях, план побега составляла. И тут слышит стоны: приглушенные, будто сквозь зубы, частые и хриплые. Сунулась на звук к полянке около могучего дуба, а там Ванька с местным молоденьким пастушком развлекаются: Иван с силой вбивался в покрасневшую от ударов задницу пастуха, зажимая ему рот сильной рукой; мокрая светлая челка прилипла ко лбу, мышцы на животе сокращались в такт толчкам. У Василисы аж рот приоткрылся от удивления: мужеложцев нынче увозили в город, где показательно вешали на центральной площади, а эти два оборванца, так близко к деревне… Под ногой громко хрустнула ветка. Иван резко обернулся, заметил обескураженную Ваську и только тогда перестал двигать бедрами. Пастушок тоже прекратил подвывать на каждое движение, прильнул спиной к широкой груди Ваньки, повернул черноволосую голову. Они так быстро отскочили друг от друга, что у Василисы перед глазами круги цветастые замелькали. Мальчишка убежал сразу в сторону деревни, а Иван остался, тяжело глядя на Ваську. У той мелькнула мысль, что он ее этими сильнющими руками и придушит, чтоб не разболтала кому, да кинет в овраг, где протекала глубокая и быстрая река. Найдут ее потом только русалки да Водяной. Потому, когда Ваня двинулся в ее сторону, княжна дернулась и быстро, боясь упустить момент, сказала: — Помоги мне, Ванька. Никому не расскажу, что видела сегодня, только помоги сбежать отсюда. — Откуда, княжна? С полянки дорогу найти не можете? Так я проведу, не переживайте, — попытался прикинуться дурачком, как с местными девицами, а сам смотрит задумчиво, будто примеряется — верить аль не стоит? Да Василиса Премудрая не лыком шита, сама не одного мужика вокруг пальца обвела. — Не прикидывайся, Ванька, мне правда помощь нужна. Каких барашков ты тут с пастухом пасешь мне знать без надобности. — Куда ты намылилась, княжна Василиса, коль не большой секрет? Аль жениха уже подыскала себе, а батька против? — весело протянул Иван и почесал мужественную грудь. Васька даже залюбовалась на мгновенье. — Хочу к Кощею Бессмертному в гости наведаться, — захохотала она, почувствовав, что напряжение между ними спало. — Так что, поможешь, добрый молодец? — Отчего ж не помочь. Помогу. *** Месяц они продумывали план. Пастушок за это время смылся в соседнюю деревню, где успел очаровать небедную вдову и более не знал горя. Ванька оказался вовсе не глупым, обычный парень, веселый и разговорчивый. В запланированный день проводил Василису к окраине леса, отдал припасы и обнял как старого и доброго друга. Теперь Васька надеялась, что Иван не откажется от приглашения в гости на чай с ароматными плюшками. *** — Кощеюшка… — колдун на это только поморщился. Если Васька начинала называть его так ласково, значит ей что-то было нужно: передвинуть всю мебель в гостиной, сотворить новое зелье или завести котенка, который, между прочим, сейчас грызет тесемки на его рубахе. Такой лохматый и чернявый, он вызывал то ли умиление, то ли раздражение, постоянно путался под ногами, но ночами, когда некому было согреть холодную постель Кощея, кот ложился рядом, вытягивался длинной косматой колбаской и мурчал. Ладно, иногда Васькины идеи можно было и потерпеть. — Чего тебе? — сегодня Васька решила составить перечень книг, поэтому гордо восседала на стремянке, положив на округлые коленки толстый журнал и водя в нем длинным тонким пером. Кощей же был у нее на побегушках: подавал чернильницу, иногда приносил чай и убирал уже записанные книги. — Ты знаешь, я убежала из деревни уже так давно… — Прошел всего месяц. — Не суть. Я соскучилась по своему другу. Он помог мне сбежать, и я не хотела бы, чтоб он меня забыл. Можно он приедет погостить? На пару дней, не больше, — горячо убеждала княжна. — Вася, мой дом — не проходной двор, а я — не местный трактирщик. Я не должен привечать твоих друзей и давать им приют. — Не должен, конечно. Но таким образом ты можешь сделать мне приятно, — Василиса закусила кончик пера и растянула пухлогубый рот в улыбке. — Я привык делать девам приятно другим образом, — и ухмыльнулся, подлец, когда щеки княжны покрылись густым румянцем. Однако та не пронялась: — Кому ты врешь, Кощей? В твои года ты не вспомнишь даже как юбку задирать на пышногрудых молочницах, куда тебе княжна русская? — Если ты так хотела меня убедить, то у тебя плохо получается, — разобиделся колдун. Словно барышня кисейная, ей богу. — Если Ваня останется на две ночи, ты можешь месяц не помогать мне в уборке. — И ты разберешь мои записи за прошлый месяц. — Нет. — Договорились. *** Письмо к Ваньке шло неделю. История умалчивает, как долго он решался на столь дальний путь (пару часов от силы, как пастушонок ускакал, совсем скука замучила), но объявился он на пороге Кощеевского дома как раз к середине сентября. И открыв ему дверь, колдун словно ослепнул. В лучах закатного солнца, еще не по осеннему теплого, Ванька казался богом, о которых слагали легенды древние греки. Глядел из-под своих густых светлых бровей, улыбался ярко и беззаботно, а Кощей смотрел на это олицетворение ангела и не мог вымолвить ни единого слова. Спасла Васька. Пихнула в спину, оттесняя с порога да кинулась на шею красавцу, сжимая в объятиях. — Чего так долго? Никак Иван-дурак не мог прочесть письма? — Ага, бегал в соседнее село в приходскую школу, искал букварик, — они одновременно рассмеялись, открывая вид на ровные белые зубы. — Знакомься, Ванька, это Кощей Бессмертный. Он меня и приютил, — Васька ловко отскочила в сторону, махая рукой на Кощея. Под заинтересованным взглядом Ивана колдун почувствовал себя неуютно, однако не подал виду. — Здравствуйте, Иван. Как добрались? — Ванька только весело фыркнул. — Чай не у царя на приеме, Кощей. Все Ванькой зовут, так и ты не мучайся. Добрался хорошо, по дороге, правда, задержаться пришлось, ну да это ничего. Васька вытаращила глазки на это: — Что это тебя задержало в дороге? — Да вот, Баба Яга, карга старая, сказки мне рассказывать удумала… *** Ваню разместили в гостевой опочивальне, прямо напротив Кощеевой комнаты. Уже вечером, когда погасили все огни в доме, Васька тихо прошмыгнула к Ивану и уселась в мягком резном кресле. — С чем пожаловала, красна девица? Не пристало княжнам по мужским опочивальням бегать, — Васька улыбнулась на это, вытянув точеные ножки. — Это если юношу интересуют княжны, а не хозяева дома. Аль скажешь не ты глаз отвести не мог от Кощея сегодня? Ваня поспешил отвернуться, но Василиса успела заметить широкую улыбку на его губах. — Да, ладного ты себе друга нашла, Вася. Красив, черт, да не больно ли холоден для тебя? Он будто из мрамора заморского высечен. За вечер даже не улыбнулся ни разу. — Холоден, как же не холоден. Постель согреть ему некому, вот и мерзнет, бедняга. Какие уж тут улыбки. Я тебя и позвала потому, может, сможешь… развеселить моего Кощеюшку? — и прищурилась хитро, словно на базаре кобылу пыталась продать по двойной цене. Да видела, что покупатель давно уж созрел, еще с порога заглядевшись на узкие черные глаза, острые, и правда будто высеченные из камня, скулы и тонкие губы. — Ты же такой добрый и понимающий, Ванечка, чуткий, ласковый. Что Кощеюшке еще нужно? — Да тут Баба Яга, хоть и хотела меня в печи запечь к ужину, успела рассказать, что, как отведает твой славный Кощеюшка мужской любви да ласки, сведет своего избранника в могилу, чтоб снова живым не стать и не помереть как обычный люд, — Ванька подозрительно прищурился, окидывая взглядом Василису. — Уж не хочешь ли ты меня, Васька, отдать на заклание, как ягненка малого? — Ерунды не мели, Иван-дурак, — Васька аж ноздри раздула от злости, — хотела б убить — зельем бы снотворным за ужином опоила, а не сидела тут с тобой, — Ваня лишь примирительно поднял руки и улыбнулся, явив очаровательные ямочки на щеках. — Премудрая я княжна, аль нет? Не тронет он тебя, зуб даю: взор от тебя, также как и ты от него, отвести не мог. Смертная жизнь в обмен на счастье познать любовь — честная мена. Иван сидел задумчивый и хмурый, не отводил взгляда от огонька свечи, которой освещалась комната. Причудливые танцующие тени плясали на его прекрасном лице, делая его образ загадочным и таинственным. Что ж делать? Кощей был так хорош: весь тонкий и будто бы хрустальный, волосы черные и блестящие, глаза черные и манящие. Не чета деревенскому пастушку, который и не прочь был поразвлечься, да всегда с ленцой подходил к этому делу: и подготовь его, и приласкай, и добрым словом приголубь, а как ответной ласки ждешь - смылся голубчик, только и лови его по деревне среди молодых телочек. Кощей таким не был, Ванька уверен. Этот острый горящий взгляд обещал такое удовольствие, что Иван тонул только в его предвкушении. Но, с другой стороны, как бы не утонуть насовсем: проснуться хотелось наутро, одарить благодарной лаской отзывчивого любовника, а не быть закопанным на заднем дворе среди скелетов похищенных молодых дев. Эх, выбор есть, да можно ли выбрать? *** Ранним утром, когда еще солнце едва-едва начинает показываться из-за горизонта, Кощей Бессмертный был не в духе. Спалось на привычном, родном месте ужасно: всю ночь мучили томные образы, касались неудовлетворенного тела, оставляя лишь слабый намек на полноценное возбуждение. Одеяло то мешалось, казалось слишком жарким, то спутывало по рукам и ногам, стесняя движения, а то становилось необходимым орудием: колдун обхватывал плотный ком всем телом, плотно прижимался пахом и тихонько стонал, уткнувшись в подушку. И хоть не было полноценного горячечного жара, не мог Кощей обхватить вставшую плоть, лаская ее быстро и сильно, но чувство чего-то зыбко знакомого присутствовало. И он терся мягким естеством об одеяло, гладил прохладную кожу ладонями и до кругов перед глазами вглядывался в темноту, до звона в ушах вслушивался в тишину… Никто не пришел. Никто не побеспокоил радушного хозяина дома, не прижался ладным жарким телом, не согрел загривок горячим дыханием. Так, плавая в душном неудовлетворении, провел ночь Кощей. А наутро сверкал бледной кожей и темными кругами под глазами. После сытного завтрака Ваня и Василиса ушли в сад, а колдун направился в библиотеку, чтобы продолжить поиски решения своей проблемы. Старые книги, древнее наследие его родителей, хранили массу неизведанного и интересного. Стоя у полки и листая фолиант, пропитанный пылью насквозь, Кощей скользил взглядом по буквам, не разбирая смысла и чувствуя любопытный взгляд. — Что-то случилось? Ваську никак потерял, Иванушка? — Васька в саду, — Иван оттолкнулся плечом от стены, на которую до этого опирался, скрестив руки на груди, и подошел к Кощею со спины непозволительно близко. Колдун мог буквально чувствовать жар его мощного сильного тела. — Ты ждал меня ночью, чародей? — С чего бы мне ждать тебя? — все еще стоя спиной к Ивану и боясь повернуться, Кощей внезапно почувствовал легкое прикосновение к острым выступам лопаток. Дрожь галопом пронеслась по телу, дыхание сбилось, а душа, казалось, ушла в пятки. Сильные загорелые руки с по-крестьянски широкими ладонями обняли хрупкое бледное тело, сжав пальцами тонкие запястья, а к шее прижались губы в опаляющем кожу поцелуе. Колдун выронил книгу и позволил себе на мгновение прикрыть глаза; прямо как хотелось этой холодной мучительной ночью: горячие сухие губы, сильные руки, плотная грудь, согревающая спину. Иван нежно ухватил острый подбородок и повернул к себе бледное лицо, покрытое испариной. Первое соприкосновение губ — будто пером по коже. Столь ласково и бережно, что перехватывало дыхание. Кощей судорожно вздохнул и сам углубил поцелуй, почувствовав, как наглые руки прошлись по всей груди, остановившись на бедрах, и забрались под черную свободную рубаху, приласкали плоский живот. Так хорошо от человеческого тепла, так приятно! Как же давно были потеряны эти ощущения. И пускай проклятье мешало полноценно возбудиться, все равно было до одури прекрасно: подставляться под новые и новые глубокие поцелуи, скользить языком в приоткрытый рот, чувствуя ответные ласки, ощущать поглаживания рук на животе и груди. Внезапно Иван плотно прижался пахом к ягодицам, давая почувствовать твердое сосредоточение своего желания, отчего Кощей слабо трепыхнулся и отстранился. Так они стояли в библиотеке среди старых пыльных книг и смотрели друг другу в глаза, тяжело дыша и опаляя выдохами губы. — Сегодня приду. Хочу тебя, мочи нет, да Васька скоро прибежит, — Ванька еще раз прижался в быстром поцелуе и отстранился совсем. — Жди меня, Кощеюшка. *** Вечер выдался томным. Все трое сидели в гостиной за столом, попивая горячий ароматный чай, рука Ивана провокационно поглаживала внутреннюю сторону Кощеевского бедра, отчего тот покрывался сочным румянцем, но не одергивал зарвавшегося мальчишку, подставлялся под чувственную ласку и широко ухмылялся, слушая веселые Васькины байки. Княжна только радостно улыбалась: эти двое даже сами не замечали, как смотрят друг на друга. Словно насытиться не могут взглядами, будто готовы кинуться в жаркие объятия как в библиотеке. Да, случился за Васькой грешок — подглядела украдкой в распахнутое окно за откровенной сценой. Вдруг раздался звон разбитого стекла, и все трое обернулись. — Вань, глянь-ка, что там Басик разбил. Кощей не переживет, если это та жуткая ваза из странного стекла, — Вася хитро стрельнула глазами в надувшегося колдуна. Ванька быстро пружинисто вскочил и унесся из комнаты. А как только Иван вышел, из глаз Василисы пропало все напускное веселье. — Что ты решил, Кощей Бессмертный? Вижу я, как ты на Ваньку смотришь, да и он от тебя глаз оторвать не может. Чего ты удумал с ним сотворить? Увижу ль я его на рассвете? — Кощей задумчиво глядел на нее, собираясь с мыслями. — Я и не сразу понял, зачем ты позвала его в мой дом. Моя благодарность за твою заботу, — колдун легко склонил голову в поклоне, — но поделать ничего не могу: я надежно укрыт от Смерти, пока мое сердце не бьется в тайнике, который никому не удастся отыскать. И только потому, что ты просишь за Иванушку как за друга, я не приму его ночью, — Кощей прикрыл глаза, словно это решение далось ему с трудом. — Пущай идет своим путем, вернется в ваше родное село да забудет про дорогу в мой дом. Васька только нахмурилась: — А ты, Кощеюшка? Неужто твое серденько не забилось от его жарких взглядов? — Мне столько лет, Василиса. Я знавал многие взгляды самых распутных красавиц. Одного юнца, пусть и такого прекрасного, мало, чтоб оживить мое сердце. Если он придет ночью, я не открою ему. А назавтра он должен уйти. — Ты не хочешь этого, лишь врешь самому себе! — Васька почти кричала от скрытого переживания. — Неужто бессмертие не стоит возможности любить? — Откуда мне знать, Василиса? Ты забываешь, с кем имеешь дело: я — Зло, не должен ведать ни любви, ни тоски, ни жалости. Моя смерть не должна быть от любви, ее мне принесет слишком удачливый княжич, нашедший мое сердце и пронзивший его насквозь боевым мечом, — и как только Вася захотела возразить, добавил: — Оставим разговор, пустое это. Да и Иван скоро вернется сюда. Спешите наговориться вдоволь, Васька, другая возможность может представиться нескоро, — и споро покинул комнату, оставив Василису в одиночестве, та лишь посмотрела ему вслед и издала тяжкий вздох. "Что ж, раз Кощей сам не идет к своему счастью, отправим счастье к нему", — хитро прищурилась княжна, повертев в руках сверкающий золотой ключ. *** Если чего Кощей Бессмертный, само Зло во плоти, губящее людей направо и налево, и не ожидал, так это увидать на своем спальном ложе абсолютно нагого Ивана, прикрытого лишь в области паха краем простынки. Откуда этот оборванец мог взять ключ от спальни? — Васька! — не хуже змеи зашипел Кощей, на что Ваня только шире растянул рот в улыбке. — Обознался, Кощеюшка, староват, видать, стал. Да ты не стой на пороге, проходи поближе. Можешь даже потрогать, коли захочешь. — Убирайся отсюда, наглый оборванец! Я изволил отпустить тебя с миром, а ты так пренебрегаешь моим даром, — говорит, а сам глаз оторвать не может: от наглой усмешки и улыбчивого взора, от смуглой кожи в свете свечей, от густой поросли светлых волос на груди и внизу живота, которая спускалась ниже и коварно пряталась под простыней. Кощей мысленно простонал. Так хотелось подойти к мягкому ложу, снимая по пути темное одеяние и оголяя собственное тело, забраться сверху на этого мерзавца и отпустить страхи и сомнения, дать себе почувствовать мимолетность жизни. — Вот расскажи мне, Кощеюшка, если зло никогда не дремлет и, судя по всему, не ебется, то как оно развлекается? Неужто только книжки свои почитываешь целыми днями? — такого жирного намека на свое вынужденное воздержание колдун стерпеть не мог, взвился весь, кинулся на Ивана. А тот словно только этого и ждал. Ухватил, скрутил по рукам и ногам и прижал изо всей силы к себе, давая почувствовать стоящий колом член. Кощей затрепыхался как птичка в клетке, а твердая плоть только удобнее улеглась между ягодиц, скрытых плотной тканью. — Хорош, чудо как хорош. Чуть разуму меня не лишил там, на пороге дома: бледный, тощий, а глаза горят - хоть свечи зажигай, — чужие ладони улеглись на бледные ягодицы и раздвинули их, позволив члену прижаться плотнее, а затем снова с силой сжали, создавая такое необходимое трение. — О-о, вот так чудно. Никогда так сердце не билось, будто остановится сейчас же, — рядом с ухом пронесся поток горячего воздуха, а следом прижались губы. — Хва-атит болтать. Коли взялся за дело — делай с умом, — Кощей не знал, что случится на рассвете, не мог мыслить здраво и принять решение сию же минуту, но никто и не требовал от него этого. Страстный и нежный любовник, прижимающий его к себе, ласкающий тело и услаждающий душу сладостными речами, — то, чего не хватало все эти годы колдуну. — Я найду твое сердце, — на грани слышимости, но заставляя кровь бежать быстрее. — Куда б ты его не спрятал, я отыщу его. И тогда ты будешь моим навеки, — навалился сверху, вдавив в перину, и заткнул поцелуем. *** Ближе к рассвету, когда изнеможденный Иван лежал в его объятиях, Кощей вертел в руках острый кинжал и размышлял. Что же может быть проще? Разрезать податливую плоть, не дать своему сердцу ожить, спастись от Смерти и… прожить всю бесконечно долгую жизнь в одиночестве. Колдун обернул руки вокруг чужих плеч, прижался щекой к мягким волосам и мечтательно вздохнул. Как же было сладостно ночью. Иван долго ласкал ртом его мягкий член, буквально высушивал до дна движеньями языка и губ, руками огляживая живот и грудь, выкручивая нежно острые пики сосков. Иван гладил его изнутри пальцами, заставляя судорожно сжиматься и просить большего, находя в его теле такие точки удовольствия, которые были неведомы Кощею до сего дня. Иван входил в него нежно и трепетно, внимательно глядя в лицо и горячечно целуя сухие губы. И наконец-то получая ответ от его тела: слабый до этого член окреп, поднимаясь из негустой поросли волос в паху. А затем, когда прошла боль первого проникновения, Ваня, его дивный Ванечка, двигался размашисто и глубоко, держал руками под коленями, лаская чувствительную кожу подушечками пальцев и кротко прикасался губами к лодыжке, прилизывая короткие темные волоски. Кощею не хотелось думать о рассвете. Сейчас под Иваном было так хорошо и сладко, до невыносимости. Даже когда этот наглец, несносный зарвавшийся мальчишка, запыхавшимся голосом рассказывал: — Знаешь, Кощеюшка, свет моего сердца, одна вдовушка в нашем селе как-то сказала, что я похож на породистого скакуна. Не хочешь оседлать меня? Ну же, обучим тебя верховой езде, — захохотал хрипло, утер вспотевшее лицо и подхватил под поясницу, переворачивая и заставляя член войти глубже. Кощей тогда вскрикнул совсем по-девичьи, растерялся поначалу. Но Иван помог: вскинул бедра, и правда словно норовистый жеребец, поддержал за бока. Кощей уж и не мог остановиться потом. Объезжал Ивана, с азартом двигаясь на крупном члене, стонал и кричал, потел всем телом, дрожал от первых предоргазменных судорог. — Давай же, Кощеюшка, кончи для меня. Как думаешь, твое семя тоже волшбой наделено? Смогу обращаться уткой? Или зайцем? Аль еще каким зверьем? — даже не вслушиваясь в этот бред, Кощей продолжал свои скачки, все равно не получая долгожданной разрядки. Его ноги уже стали уставать от перенапряжения, бедра сжимались в судорогах. Тогда Иван уложил его обратно на спину, двинулся жестче, приласкал плоть рукой. — В-ванечка, а-ах, да-да-да, я уже почти… — Кощей в последний раз всхлипнул, гибко изогнул покрытую пряным потом спину и кончил, усеяв каплями спермы собственный живот и грудь. Иван ухмыльнулся, слизнув капли над верхней губой, легко отстранился и поцеловал выступающую на щиколотке косточку. — И кто сказал, что зло не дремлет и не ебется? — Кощей только поморщился и пнул хохочущего Ивана в плечо. — Ты и сказал, Вань. Не зря тебя все же дураком кличут, — Всемогущая Тьма, как его угораздило? Он Бессмертный Князь, ему неведома любовь и жалость, слезы и смех, но… глядя в эти яркие глаза, на лучики морщин, белоснежную милую улыбку, он забыл наконец о долге, о проклятии, сковывающем все его существо. Черт, Кощей он или кто, он не должен находить ничего "милым". Еще немного и враги вместо разящих мечей и секир будут приносить ему котят, чтобы убить умилением. Вспомнился ласковый черный котик, которого Васька притащила в начале августа и обозвала Басиком, и бессмертный колдун тяжко вздохнул. Вот она старость, то, от чего бежал он всю жизнь. — Эй, Кощеюшка, не засыпай. Я еще не кончил, — и мягко толкнулся по чувствительным после пережитого удовольствия мышцам, вызывая тонкий неконтролируемый вой. — Вот та-а-ак. И двигается, двигается быстрее и реще, на что Кощей только прикусил ладонь, заглушая все звуки, и зажмурил глаза... Когда все стало так сложно? *** Или нет в этом ничего сложного? В любви, страсти, дружбе? То, что заставляет сердце биться и жить, а не просто существовать. Смерть не страшна, если прожил жизнь так, как хотел... Но так говорят романтичные натуры, вроде Васьки. А что должен говорить Кощей Бессмертный? Колдун еще раз прижался губами к чужому мокрому виску, вкладывая в поцелуй всю нежность, скрывавшуюся в его душе, и отложил кинжал. Глядя на первые лучи рассветного солнца, Кощей почувствовал, как опустел его тайник и в груди забилось, затрепетало новыми чувствами горячее сильное сердце. Тук-тук, тук-тук, тук-тук…