I smelled you coming

      Когда он без лишних слов берет в ладони ее лицо, нежно, но решительно притягивая к себе и накрывая ее губы своими, у нее на мгновение перехватывает дыхание. А уже в следующее она сама подается к нему, чтобы, позабыв обо всем, раствориться в моменте, отдаваясь на волю чувств.       Им так многое нужно обсудить, так о многом поговорить, но сейчас, когда его губы колдуют над ее ртом, а пальцы трепетно гладят щеку, единственное, о чем она может думать, – как же она истосковалась по нему за эти долгие-долгие месяцы, как ей его не хватало.       Целуя ее снова и снова, он словно стремится наверстать упущенное за весь год разлуки разом. И хоть чуточку компенсировать свою прошлую вынужденную отстраненность, свой маленький спектакль, когда ему пришлось собрать в кулак всю волю, чтобы казаться почти равнодушным, даже когда ее руки обвили его шею, а губы коснулись щеки; чтобы не выдать себя с головой, даже увидев, как в ее глазах заблестели слезы, а отвернуться и смиренно позволить ей уйти.       Теперь же, сжимая ее в объятиях и чувствуя ее ответную ласку, он совсем не уверен, что сможет так легко ее отпустить. И потому прерывается лишь затем, чтобы заглянуть ей в глаза и увидеть в них все, что ему и надо знать.       А потом их губы вновь порывисто встречаются, и его руки следуют вниз по ее телу, притягивая ее еще ближе. Отчего у нее внутри все сладостно сжимается, словно в предвкушении того, что обычно следовало за этим раньше. Вот только… только на этот раз ничего подобного не будет. Или…       Конечно, и его тело почти немедленно реагирует на ее близость. И, конечно, это полное безумие, и он тоже это понимает и даже деликатно отодвигается, не в силах, однако, выпустить ее из объятий. Прижимается лбом к ее лбу, тяжело дыша и пытаясь справиться с собой. И даже почти веря, что сможет.       Но она ловит ртом его прерывистое дыхание, и ей хватает пары секунд, чтобы принять решение. И, не собираясь медлить, пока не закрались сомнения, она слегка отстраняется – только для того, чтобы расстегнуть на своей рубашке еще несколько пуговиц. И он ничего не может с собой поделать, кроме как жадно смотреть на ее показавшуюся грудь в черном бюстгальтере, и почти бездумно, словно младенец, тянет к ней руки…       А когда и она, касаясь его страждущего тела именно там, где это невыносимее всего, заставляет его судорожно сглотнуть, ему хочется просить ее остановиться – и в то же время не останавливаться никогда.       Более неподходящее место ему сложно даже представить, но его тело определенно не считает, что какое-то место может быть неподходящим – когда она рядом, когда она целует его вот так, как сейчас…       – Они могут быть прямо за дверью, Скалли… – предостерегает он шепотом, с опаской косясь туда, откуда в любой момент может раздаться оглушительный лязг, бесцеремонно возвещающий, что их уединению пришел конец.       – А мне плевать, – дерзко заявляет она, вскинув голову и глядя прямо ему в глаза. И думая со злостью: "Не впервой".       Это он не знает еще, что за ними постоянно наблюдали, даже в самые интимные моменты. Но сейчас, когда впервые за долгое время они наконец остались одни, на удивление, это ее почти не тревожит.       Он тоже думает о том, что, может быть, это последняя возможность побыть с ней вот так, и наяву, а не в очередном кошмаре, где она будет лишь приманкой, которой демонстративно покрутят у него перед носом, только чтобы снова забрать, что бы он ни делал.       Ее пиджак приземляется на пол камеры. И он невольно провожает его взглядом, вспоминая, что она бывала не слишком-то довольна, когда ее одежда оказывалась на полу его квартиры – куда более чистом. Но теперь, кажется, ее это не слишком волнует. По крайней мере, не так сильно, как его горячие ладони и искусные пальцы, блуждающие по ее телу и заставляющие ее трепетать.       – Как же это снимается? – нетерпеливо выдыхает она, лихорадочно пытаясь нащупать на его тюремных штанах что-нибудь похожее на молнию или пуговицу, но неизменно натыкаясь лишь на нечто более интересное.       – И почему я не знал, что оранжевый так тебя заводит, Скалли? – бормочет он, наклоняясь и скользя руками вверх по ее бедрам, увлекая за собой юбку.       И, наверное, она бы объяснила ему, что ее заводит, если бы не его язык, снова оказавшийся у нее во рту. Наверное, бы объяснила.       Но едва наконец обретя возможность говорить, только произносит жалобно, подняв на него глаза:       – Я так соскучилась, Малдер…       И уже в следующее мгновение он подхватывает ее на руки и вжимает в стену, вновь овладевая ее ртом и ей всей.       Он тоже скучал, знала бы она как. И когда в ответ на резкие движения его бедер она отчаянно цепляется за его волосы, он и не думает возражать, даже если рискует не досчитаться потом половины шевелюры, лишь только хрипло стонет ей в шею, ощущая губами ее бешено бьющийся пульс.              – Тише, тише… – Его пальцы на ее приоткрытых губах, она даже прикусила один, не в силах совладать с нахлынувшими эмоциями.       Ее ноги все еще дрожат, когда он осторожно опускает ее на пол, и она пошатывается в его руках, так и не выпустив зажатую в кулаке ткань его футболки.       – Все хорошо? – тихо спрашивает он, крепко держа ее в объятиях и позволяя прийти в себя.       Но вместо ответа она лишь устало утыкается ему в плечо, пытаясь унять колотящееся сердце и восстановить дыхание.       И тогда он, прижимая ее к себе одной рукой, а другой неторопливо поглаживая ее волосы, безмятежно улыбается ей в макушку:       – Ну, теперь я могу умереть счастливым…       – Не смей так говорить, Малдер, – тут же вскидывается она гневно, – даже в шутку не смей!       И, слыша в ее голосе хорошо знакомые нотки, памятные по тем временам, когда она с жаром опровергала очередную его теорию, он улыбается еще шире.       Потом, когда они наконец размыкают объятия и начинают приводить в порядок одежду, она невольно замирает, глядя на медленно стекающую по стене сперму.       – Теперь вменят еще и порчу собственности военного министерства, – проследив за ее взглядом, вздыхает он.       В надежде, что удастся свести все к шутке; в надежде, что когда-нибудь у них еще будет шанс обсудить все невероятные вероятности и невозможные возможности гипотетического появления еще детей, особенно в свете того, что ему теперь известно. Пока же… пока он будет и дальше коротать здесь оставшиеся дни, это по крайней мере будет служить неопровержимым доказательством того, что она и правда была здесь, а вовсе не пригрезилась ему в горячечном бреду на бетонном полу этого узилища.       А ей неожиданно хочется плакать. И приходится с усилием сжать задрожавшие вдруг губы, прежде чем вновь встретиться с ним взглядом. Она должна сказать ему, только не знает как. И не знает, сможет ли он после этого смотреть на нее как прежде, как сейчас, когда кротко берет ее руку и подносит к губам, слегка касаясь, а потом прижимает к сердцу, давно, как они оба знают, принадлежащему ей, и не собирается отпускать.