Пошехонская Голубизна Часть Вторая

Устоять перед напором и страстью Алексея Михаилу всё же не удалось. Исключительно лаской, нежностью и сладкими речами, как вода камень точит, Алексей уговорил таки Михаила поехать в Польшу, а потом и дальше в заграничное путешествие. Посмотреть как люди живут, поучиться. Учинить эдакий Гран-тур, как ещё недавно у всех уважающих себя европейских юных аристократов заведено было. Как только весенняя хижа улеглась, собрались в путь. Поехать в Варшаву поначалу думали было всей поместной гурьбой да с прислугой в мальпостах, на почтовых лошадях. Ведь йезировский экипаж, в котором пан прибыл в сопровождении своих двух помощников, хоть и удобен был, но маловат размером дабы всех в него вместить. Но Алексей из-за своей брезгливости, по характеру от маменьки своей унаследованной, настоял свой собственный экипаж снарядить. Он для путешествий приобрёл два новых дилижанса, по его личному заказу произведённых аж у самих Демидовых, - со специально предусмотренными детскими удобными кроватями. Белая кожаная отделка удобных сидений добротного, утеплённого салона с печкой пахла новизной и лаковой свежестью. – Муха не еблась! - выдала Матрёна, с восторгом рассматривая вместе с Ангелиной Васильевной внутреннее убранство их нового транспортного приобретения. – Красота-то кака! И ни одна сволочь своей грязной жопой в засаленных портках на энтих креслах ещё не сиживала. Комфорт для Алексея был не просто прихотью, а гигиенической необходимостью. Ежели б без детей малых ехали, он, может, и согласился бы на мальпост. Но чтоб его принцесса Василина ехала в какой-то общественной тачке – не бывать тому. И поскольку в деньгах не было уж у семьи лимитаций, то и преград для такого необходимого комфорту, соответственно, не имелось. Путь, по которому пришлось ехать семейству в сопровождении дюжины своих верных крестьян, служащих возницами и телохранителями, проходил через Ржев, Вязьму, Смоленск, Оршу, Минск, Бобруйск, Несвиж, Кобрин и Белосток, где меняли лошадей, прямо под самую Варшаву, где и простирались Йезировские владения, и куда прибыли они в самый расцвет мая месяца. Расстояние свыше тыщи верст отмотали с удобствами да с необходимыми остановками. Путь преодолели в пять дней, проезжая, следовательно, около двухсот верст в сутки. Имения Йезировского оказались очень обширными, богатыми. Поместье пана встретило их свежей сочной весенней зеленью да с хлебом-солью. Усадьба пана была не и усадьба вовсе, а истинно замок под стать князьям. Самим старинным Радзивиллам такой и не снился. - Вот, ни хуя себе, сказала я себе! – Матрёна кратко и ёмко ословесила за всех уж удивление всего семейства. А Алексей и вовсе остолбенел, увидев во всей красе поместье польское. Не хилый тесть-то у него, оказалось! - Всё Мише и Анджику в наследство пойдёт, – довольный произведенным на всех впечатлением радовался пан. Гостили пошехонские помещики у пана Йезировского в Мазовии до середины июня. В чистом бодрящем озере с ключевой водой купались, на природе свежим воздухом дышали, вкусно и жирно лакомились местной кухней, по замку Йезировского гуляли. Семейная летняя вакация удалась на славу. Пару раз даже в Варшаву съездили для культурного впечатлению. Андрюшу покрестили, на радость пану… в католики. Матрёне пришлось подчиниться, раз уж и Миша сам согласился сына к Костёлу приобщить. - Ну и ладно, раз за то такие владения в наследство перейдут сыну и внуку, то пусть так уж. Видать, судьба у внука такая – панская, шляхетская, католическая. - Вот же ты, Матрёна Фёдоровна, какая продажная. Быстро от принципов своих отступила, - упрекать её не со зла стала было Ангелина Васильевна. - Барыня, я не продажная, а как вы сами часто выражаться изволиваете – пирог-матичная! Да и Мише перечить мне проку нет. Раз он согласился, то я уж, знай только, поддакиваю. Прагматичность – та, что Матрёна ввиду имела – чаще всего лучшее средство от всяких глупостей. Только дураки упираться рогом станут ради нелепых дремучих своих убеждений, истинной выгоды компромисса не признавая. Отдохнувши и набравшись сил, оставив пана с маменьками, детьми и мамками да многочисленной прислугой в Польше дальше прохлаждаться, из Варшавы отправились Алексей с Михаилом в дальнейший путь со взрослым шапероном, которого пан им подогнал, и который и на французском, и на италийском изъясняться мог ладно. Вида он был потёсанного, пожившего, но миловидного. Высокий, седовласый и худощавый, губки узкие, но добрые, а лоб был у него на пол лица – ума, видать, – палата. Да ещё лишь с двумя польскими услужниками, чтобы было кому бельё постирать, чай подать да с кофрами подсобить. Добротные они были поляки – дюжие мужички работящие. С оными в компании и почти без остановок доехали по железной дороге до самого свет-города Парижа. Переезд по железной дороге был приятным. Германия, которую они увидели из окна поезда, произвела на них первое истинно заграничное впечатление. О том в тот же день написал Алексей в своём journal de voyage: «Германия промелькнула мимо нас, но то, что мы успели заметить, очень понравилось нам. И, возможно, мы на возвратном пути проедемся с Мишенькой и по ней, не торопясь». Алексею показалось, что с приездом в Париж начинается какая-то новая полоса в их жизни: - Сердце радуется новым впечатлениям! Новый город, новые люди, предвкушение прекрасного и летнее парижское солнышко. Непременно новая для нас эпоха, Миша!