Пошехонская Голубизна Часть Вторая

С утра послал я было за Якубом, чтобы обговорить с ним отъезд до Италии да распорядиться проездные билеты приобрести и прочая. Но Яшка – один из наших польских мужичков-помощников не достучался до него. Что за неладное! Сам пошёл проведать не случилось ли чего. Только и я не достучался. Спустился в фойе, обратился к приёмщику гостиницы. Говорю, проверить бы, не случилось ли чего с нашим шопероном. Дверь своих номеров не открывает. Он годов-то уже серьёзных, мало ли чего. А меня метрдотель в ответ обескуражил, как обухом по голове: - Мсьё, илэ парти се матан! - Чего?! Куда оно парти? – уехал он, значит, сим утром ещё! Сбежал наш шоперон. Вот же чудны дела. Когда мы уж пропажу семейных ювелирных украшений обнаружили, которые я вчера на комод вместе с мешочком монет после похода в ресторан положил, так уж дошло до нас с Мишей, что обокрал нас Якубчик – старая шельма – и слинял до нашего пробуждения. - Как же пан Йезировский такого нам в сопроводители снарядил? Вот уж не ожидал от Якуба такой подставы. Запьйэрдолил цацки и спьйэрдолился шляхетский холоп, - артистично передразнивал я польский говор, а Миша в смятении смотрел мне в ответ, только плечами пожимая. Благо я все яйца в одно лукошко не складываю - тестем в том году ещё умно наученный. Был у нас с Мишей основной мешок с деньгами припасён от глаз подальше. И украшения, что я с собой в путешествие взял, слава богу, не все из саквояжа своего достал. Но больно уж мне и те несколько семейных бриллиантов, Якубом сворованных, жалко стало. Так вот он чего советами докучал мне вчера, что, мол, снимите, свои украшения и в номерах оставьте, по улицам в них, де, не ходите. Он ещё вчера, видать, хотел их свистнуть и слинять от нас. Но всё равно нашёл, как к рукам добро прибрать, сволочь престарелая. Да, чего тут не понять. Решил на старости лет пожить, как человек, а не в услужниках бегать. Денег-то он не много своровал, но вот, ежели те бриллианты продать, то надолго ему хватит без заботы и работы жить, как бог на юге Франции, и, как сыр в масле, кататься. Вот же природа людская паршивая какая бывает. - Ладно, Мишенька, не расстраивайся, а то я смотрю, ты хуже меня вскручинился, совсем цветом лица побагровел. Сие всего лишь побрякушки. У нас дома их ещё немерено. Бывают в жизни огорчения – хлеба нет, едим печенье. - Да как же такое можно делать? Папенька же ему доверял, а он такое сделал. Найду его, убью, гада! - Не говори так, Мишенька! Грех на душу такой из-за камушков брать. Пусть радуется жизни, сколько ему ещё там осталось-то. - Так я не только за камушки, а за такой подлый поступок, за то, что обманул нас, доверие наше так растоптал. Мне хоть и жаль было расстаться со своим любимым перстнем с сапфиром и бриллиантами, которым я с Мишей на свадьбе же венчался, но шибко сильно расстраиваться я не стал. Бог дал, Бог взял! Тут я по театральному, как актриса из французского спектакля, встал на колени, перед Мишей лицедействуя, и выдал: - Ох, благодарю тебя, Господи, что только деньгами да камушками взял, и что живы-здоровы мы с Мишенькой! – и нарочито перекрестился три раза, поклоны отбивая. Миша прыснул смехом, рассмеялся в голос. Того я и желал! Чего нос вешать-то по пустякам.