Пошехонская Голубизна Часть Вторая

Без шоперона путешествовать по заграницам, безусловно, не сподручно, коли нам обоим ещё двадцати одного не стукнуло. Но спасибо Якубу хоть на том, что паспорта он наши не тронул. Мы уж в главный департамент парижской полиции обратились. Разъяснили передрягу. Нам французский начальник документ на Яшку – мужика выписал, что, мол, он, как совершеннолетний, нас далее сопровождать право имеет. Пришлось, правда, из-за этой бюрократической волокиты ещё на пару дней в Париже задержаться. Между делом отправили мы весть самым модным образом – не письмо, а телеграмму – в Польшу папеньке польскому и маменькам, что так, мол, и так: съебался от нас шоперон – проказник, обворовав своих подопечных. Но деньги у нас ещё имеются зпт и едем мы дальше беспрепятственно до Риму со слугами Яшкой и Матеушом тчк. Приобрели билеты на железную дорогу на четверых персон до… какого-то французского заставного городка. А хотели-то ведь ехать до самого Рима на поезде. Но, к моему удивлению и жуткой досаде, выяснилось, что Италия в транспортном отношении совсем отсталая от остальной Европы, и что туда никакой железной дороги не было и в помине. Да и в самой Италии поезда, дескать, не ходят, и что, мол, железная дорога там имеется только коротенькая: от Неаполя до какого-то приморского курорту. Посему, доехав до юго-восточных рубежей Франции, пришлось нам искать уж по старинке конный экипаж дабы добраться до места назначения. Эх, знал бы я заранее, что дорога будет такой непростой – словно на Голгофу добираться до этого Вечного Города – то сто раз бы ещё подумал. Ну, или своим дилижансом лучше сразу бы с самой Польши поехали. Соблазнились же мы железной дорогой до Парижа, а о том, что в Рим оттуда прямиком таковой не имеется и не знали даже. Ехали мы муторно, медленно, с остановками, пересадками и без особого комфорту. Но чем ближе к Италии продвигался наш экипаж, тем всё интереснее и красивее были виды. Но и жара уж докучать стала. В середине июля прибыли мы наконец-то в Рим. В самый солнцепёк! Жара стояла такая, что семью потами мы уж обливались, как будто в нашей баньке. Поселились недалеко от Пантеона на Via del Gesu. Мы без особых затруднений нашли известного домовладельца со смешным именем Мазуччи, и сняли у него просторную квартиру в большом каменном доме, похожем на старый запущенный дворец. Наша квартира располагалась под самым куполом сего дома. Длинная винтовая лестница из старинного потемневшего камня испытывала моё терпение. Гостиная напоминала больше залу с картинами и статуями, но кроме неё были ещё и две большие спальные комнаты. В одну из них мы поселили своих помощников. Рим своей неторопливой, размеренной жизнью, с бесчисленными архитектурными памятниками и обилием живописи понравился нам сразу. Тут, куда не плюнь - везде, как в музее. На каждом шагу церковь, через каждые два шага - собор, поражающий воображение и заставляющий чувствовать себя совсем маленьким и ничтожным. А уж всяких статуй да фонтанов и не перечесть. А Мишеньке моему фонтаны очень уж нравятся. Он ещё в Версале мне поведал, что, дескать, статуи брызжущие водичкой – ему милей всего для глаз. Видать, они ему наш собственный сад в Смородиновке напоминали. Ежедневные ранние прогулки по Риму и близлежащим окрестностям позволили нам неторопливо рассмотреть и прочувствовать былое величие древнего города. С благоговейным восторгом осматривал я творения античных зодчих, художников и скульпторов эпохи Возрождения. По правде говоря, я всегда с большим вниманием прислушивался к оценкам Миши. Его простая и чуждая возвышенной высокопарщины натура определяла удивительную способность к порой резким, но справедливым наблюдениям, которыми он со мною искренне делился. - Да что за радость смотреть на сии развалины? Груда старых накиданных камней весь этот их романский форум. Сколько земли впустую пропадает. И никому дела нет, что Колизей вот-вот обрушится. Подлатать его никому и в голову не идёт? Вот, как наша бабка Матвеевна все покоцанные чашки и блюдца хранит, как зеницу у ока, так и они тут – носятся со своими разбитыми колоннами и колоссами, как с писаной торбой. К живописи, впрочем, Миша был более терпим. Особенное восхищение вызвали у нас полотна Рафаэля, перед которыми я стоял безмолвно и обращенным весь в глаза. А про моего любимого ангельского Мишеньку – Микеланджело упомяну я особливо. Недаром и супруг у меня Михаил! Знак это. Из-за своих монарших пристрастий меня жутко интересовала и государственная, показная сторона жизни Рима – города, издавна служившего основанием и защитным окружением для Святейшего престола особенного монарха – Папы. Мы с Мишей отдали честь Пию Девятому, посетив в одно из воскресений его обращение к пастве на площади. Ватикан поразил меня особо. Снаружи более всего понравился микеланджеловский купол Святого Петра. А внутреннее убранство и великолепие главного католического собора вовсе лишило меня всех слов и вызвало религиозный трепет, хоть я и православный. Мишу же в Риме влекло иное. Он с увлечением знакомился с повседневной жизнью и бытом простых людей, их обычаями, их едой. Ему, к слову сказать, чрезвычайно пришлась по вкусу итальянская кухня. И мне, впрочем, тоже. Вот же настоящая толковая еда, не то, что во Франции! От Рима у меня установилось стойкое ощущение не простого праздного путешествия, а некоего истинного паломничества - гораздо более ответственного, чем давеча поездка в лёгкий и изящный Париж. Меня с каждым днём всё более поражала степень непознаваемости Вечного города. Даже мелкая сторона Рима – его узкие старые улицы, порою грязные закоулки и бездомные собаки – не умаляли моего восторга от великолепия многих художеств, доступных на каждом углу. Ко мне пришла вдруг мысль, что величие Рима – в его почти мистической бесконечности. Рим – сей нескончаемый кладезь – творение из травертина с таинственным оттенком, который так явственно отражен в иероглифах на его многочисленных обелисках. Но есть тут много и зловещего: кругом гробницы и кладбища. Они постоянно напоминают о смерти и скоротечности человеческого бытия, но в то же время, словно, делают из Рима вечный памятник бессмертия и празднования самой жизни. Повсюду просачивается особое, необыкновенно могущественное ощущение подстерегающей человека смерти – пронзающее изнутри, но при том подсвечивающее и саму жизнь, многократно усиливающее любовь к жизни, которая именно на контрасте со смертью и доведена тут до исступления. Посему и видна повсеместно сильно преувеличенная праздничность и щедрость замыслов, и насыщенность эротичной оголённой телесностью изящных художеств. Даже мраморный Христос тут красив и привлекателен своею внешностью. Видели бы вы его ноги! Микеланджело знал толк в мужских ногах. Статуя Христа руки Микеланджело в церкви Святой Марии над Минервой – чудо из чудес! Грешным делом я даже поймал себя на мысли, что с радостью отдался бы такому Христу, встреть я такого во плоти. И обцеловал бы его ноги! Не был бы я так влюблён в себя и не знал бы себе цены, то, наверное, сошёл бы с ума от ощущения ничтожности перед величием великих мастеров, когда-то творивших в этом городе. Впрочем, нынешнее городское население Рима резко контрастировало с образцами человеческой красоты, запечатлённой в статуях предыдущих его поколений. Словно, старинный град великих римлян вымер, и в его останки вселились какие-то более мелкие духом и телом людишки. Итальяшки – мужчины в своей массе внешне меня разочаровали ещё более забавных французиков. Если даже простые парижане были одеты со вкусом и принимая во внимание последние моды, то римляне-простолюдины одеты совсем бедно, ростом малы, чернявы, но не так прекрасно, как шевелюра моего Мишеньки, а больше – как цыгане из табора. Помню, когда ещё жив был мой батюшка, как-то заезжал к нам в вотчину цыганский табор. Цыгане предлагали купить у них разную ненужную мелочь: по большей части блестяшки и сахарные леденцы. Управляющий Тихон их тогда быстро выпроводил. А мне было жутко любопытно посмотреть на сей народец. И вот, я, словно, сызнова увидел их в Риме. И многие торгуют точно же, как цыгане - повсеместно: цветами в корзинках и всякой всячиной прям на улицах да без прилавков. Но итальянцы всё же славные добрым нравом и характером - очень приветливы и услужливы. Совсем не изъясняясь по-итальянски, мы с Мишей ни разу не наткнулись на нежелание понимания, с которым порою сталкивались в Париже, даже при том, что на французском я объясниться всегда мог более, чем сносно, пусть и с акцентом. В Риме же порою на пальцах и с помощью того же французского мы легко могли заказать себе и еду, и выпивку, и купить в лавках всё нужное. При этом получая самое лучшее и приветливое отношение и даже одобрительный хохот от торговцев лавок и кофейных. Впрочем, я быстро освоил основные названия и выражения на итальянском: Синьор, дуе бутие ди спуманте, пер фаворе! Дуе кафэ э дуе корнетти! Граце милле! Прего! Чао! Аква минерале, вино бьянко и вино россо! - А что нам ещё нужно! Ах, как же прекрасен и разнообразен дивный Рим! Лабиринт суетливых улочек между старых дворцов и современных лавок парикмахеров и шляпников, где на каждом углу можно найти очередную остерию или тратторию, гостеприимно распахивающие свои двери перед посетителями. Тут же тебе и торговцы сицилийскими лимонами и фруктами, созревшими под жарким солнцем – полносочными и ароматными. Сии фруктовые лавчонки больше похожи на благоухающие беседки-оазисы. Колоритные торговцы рыбой, выставляющие свой товар, украшенный травами. Пузатые колбасники, торгующие пармской ветчиной, салями и мортаделлой – болонской колбасой, нежными сырами бурата и моцарелла. А их вкусные винные лавки! Мы с Мишей порой покупали в лавках по две корзины всякой снеди, вина и шли на берег Тибра, чтобы устроить там пикник. Сие было чудеснейше романтично. В такие моменты во мне обострялись самые неподдельные чувства к Мишеньке. Мне хотелось сидеть с ним так – бесконечно; вместе пить вино, кушать накупленные вкусности, любуясь видами величественного Рима на берегу реки и, уткнувшись носом в плечо Мише… сладко плакать от радости, обессилев перед обнимающей меня красотой. Теплое чувство любви и сопричастности заставляло сжиматься моё сердце, и я всё больше осознавал – как же я счастлив, и как бесконечно люблю его – моего собственного Михаила - ангела, моего собственного Микеланджело. Рим, словно, околдовал меня; своей красотой, щемящей моё нутро, возбудил во мне глубокие романтические переживания, которые я всецело перенёс на своего Мишеньку. Вечный Град вызывал во мне самые высокие душевные порывы и укреплял мою искреннюю привязанность к любимому супругу. Обедали сегодня в известной траттории «Заяц» недалеко от Испанской лестницы. Народу там всегда уйма. И мы еле нашли место, хотя пришли сразу по открытию. Дружелюбный камерьер в белом переднике и в белом колпаке подбежал уже с корзиночкой белого хлеба и графином с холодной водой. Заказы сыплются ему со всех сторон: кому запечённые макароны с жаренными овощами и сыром - maccherone au gratin, кому «жаренные мозги» - cervelli fritti, кому кефаль с картофелем - cefalo con patate, кому на десерт «английский суп» - zuppa inglese, кому фруктовый пирог с начинкой – crostata; все кушанья написаны мелом на чёрной доске. Мы с Мишей полюбили их макароны всей душой! Каждый день пробовали новое с ними блюдо. Мне до знакомства с итальянской кулинарией и в голову не могло прийти, что макаронные яства или, как они их тут все скопом называют – паста, могут быть столь разнообразны по своей форме, своими соусами да начинками: спагетти карбонара с ветчиной, яичными желтками и пармезаном, паста песто, пенне ригате со свиной вырезкой, болонская паста с говяжьим мясом и помидорным соусом, неаполитанская - с овощами, ньокки – итальянские клёцки с шалфеем и оливковым маслом – все их не перечесть! Мы всегда щедро давали на чай, а в ответ всегда получали громкое: grazie mille! Какие же они милые, сии итальяшки!