С любовью и жестокостью во взгляде его

Медб смотрит на мужчину перед собой и не может сдержать вздоха. Практически расточительство — кровь её дорогого Кухулина падает в пыль под ногами, и было бы правильнее, если бы он проливал её в защиту её чести. Вместо же этого он примчался сюда спасать своего Мастера, похищенного ею всего лишь час назад. Кухулин без своей верности — не Кухулин. Медб невольно хихикает тому, с какой лёгкостью он попал ей в руки. Прохладный ветер проскальзывает в душную ночь, шуршит в волосах и тонкой траве; подхваченные дуновением рубиновые капли угасают на ближайшем кусте шиповника. Нехороший знак — он уже начинает исчезать. Почему-то его кровь даже не представлялась ей такой заурядно красной — чёрной в этой полутьме, — она должна была быть скорее как вино, густая и опьяняющая... ... но ладно. Благодаря жалкому Мастеру Кухулина Грааль наконец-то находится у неё, и скоро под сверкающим куполом звёзд останутся только они вдвоём. — Я должен был догадаться, что это была ты, — бормочет Кухулин, пробираясь мимо воинов, безуспешно пытающихся раскроить его руки на ленты. — Всегда была падка на чужое. Медб надувает губы в самой прелестной своей манере: — Ох, перестань, Ку! Все сокровища этого мира и так уже принадлежат мне. Бисерины пота исчезают с его прекрасного лба одним движением руки, оставляющей за собой лишь алый след: — Разве? Извиняй, но сегодня я тебе этого не спущу, — его мрачная улыбка поразительно сладка. — Теперь верни мне моего Мастера, и мародёрствуй дальше сколько хочешь. Этот прелестный дурачок никогда не изменится. — Схватить его, — нараспев произносит Медб и достаёт Грааль. — Бросайте в него своё оружие, всё до единого, мои воины! Она прекрасно знает легенду о Псе Ольстера, рефреном бьющуюся в её сознании, и не только моменты со своим участием. Что бы ни пронзило его — мечи, топоры, да даже магия — он вынесет всё и будет бороться, он умрёт за своих любимых земляков... и теперь за своего Мастера. Что выигрывает ей достаточно много времени, чтобы загадать желание. По наитию она поднимается на небольшой холм для лучшего обзора. В конце концов, кто знает, какую форму примут её грёзы? И если создаваемый ею Кухулин будет подобен ей, то преимуществу лучше быть на её стороне: она хочет, чтобы он бросился прямо в её распростёртые руки, с любовью и жестокостью во взгляде. Когда Медб держит в руках Грааль, наблюдая за отражением звёзд на неестественно тёплом металле, она в последний раз размышляет над формулировкой, хоть в этом и нет никакой необходимости — она жаждала этого с тех пор, как Кухулин, взяв её в заложницы, смотрел на неё с небрежностью, не попав под её очарование. Этот мужчина мог быть королём, должен быть её королём. И теперь она его получит. Она произносит вслух своё желание, наполовину прислушиваясь к Кухулину: тот кричит, чтобы она сейчас же остановилась, что бы не делала. С широко раскрытыми глазами Медб наблюдает, как что-то тёмное, густое, как смола, зарождается вихрем в недрах чаши, наполняя её и переливаясь через края. — Какая красота, — воркует она и выпускает Грааль из рук. Пусть льётся вволю. Ей плевать на то, поглотит ли эта грязь её воинов, земли, да даже весь мир — лишь бы она сожрала Кухулина, искупала и сокрушила её воплощённой в жизнь мечтой. Даже если он умрёт — а такое очень может быть, — то станет идеальной жертвой, ознаменовывающей появление достойного её короля. Скверна бьёт ключом, течёт, сжигает всё на своём пути. Последнее, что она видит от Кухулина — его протянутая и расплавленная до кости рука, пытающаяся найти в бурном потоке опору. Почти что разочарование, да не совсем — создаваемый ею Кухулин будет намного более выносливым. Всё заканчивается довольно быстро: чёрное месиво тает, оставляя после себя его бессознательное, увеличившееся тело — окружённое костьми и пламенем, оно готово к перековке под её прихоти. Широкая грудь поднимается и опадает в успокаивающем ритме; он прекрасен: её взгляд скользит по каждому обнажённому для неё сантиметру, по каждой мышце, крепкой, гладкой... и предназначенной убивать. Но он должен быть больше, да, чуть выше и плотнее в бёдрах. И, наверное, ей стоит дать ему хвост, чтобы он разрывал им врагов на кусочки и оборачивал его вокруг её ног, словно одуревший от холода кот. Её ум наэлектризован идеями, каждая из которых одурманивает сильнее предыдущей. Когда король просыпается, первой, кого он должен увидеть, должна быть его королева. Медб скользит вниз по холму и проносится стрелой по белоснежным костям и черепам прямо к нему навстречу — как бы то ни было, сначала нужно завершить кое-какие дела: внести пару коррективов, провозгласить его верность, обласкать его сердце в своих руках. И ей уже не терпится начать.