Бутерброды, простыня и вино

День выдался тяжёлый. Не такой тяжёлый, чтобы быть самым тяжёлым из всех тяжёлых дней в жизни Хенрика, но и не достаточно лёгким, чтобы таковым считаться. И теперь, достаточно себя уважая, Холм добирался домой на такси, решив, что сэкономит на энергии побольше, но пешком или автобусе сегодня не поедет. Дома должен быть Тарьяй. По крайней мере, он обещал ему, что появится не позже шести, а сейчас шёл восьмой час, так что деваться Сандвику было некуда. Если он, не дай бог, не окажется перед Хенриком, когда тот зайдёт в квартиру, то старший не знает, что с ним сделает. Действительно не знает, ведь ему едва хватает сил не уснуть на заднем сиденье такого удобного такси. Добравшись до пункта назначения, он заплатил, поблагодарил за приятное обслуживание (манеры, что поделать), подошёл к подъезду и набрал свою квартиру. Первый гудок не встретил ответа, это Хенрику не понравилось. Да, возможно Тарьяй не успел подбежать к двери. Пусть будет так. Затем был второй гудок. Ответа, как и ожидалось, не последовало. Старший проговорил про себя, что если на третий гудок Сандвик не откроет дверь (не говоря о том, что он сейчас должен быть дома), Хенрик больше ждать его к себе не будет. Дела делами, театр театром, а в родную квартиру явиться обязан. Родная квартира (пер. язык любви — одна квартира на двоих) — квартира Хенрика, в которой Сандвик появляться должен не реже четырёх раз в неделю, за исключением исключений и проблем с проблемами. Третий гудок пошёл, и Холм уже полез за ключами, как внезапно на домофон ответили. — Кто? — Кто-то, кто успел, кажется, отморозить свой зад, пока ждал, когда ты откроешь. — Да не ворчи ты, Холм, — пробурчал Тарьяй, открывая дверь. «Теперь я ему задам», — про себя подумал Хенрик и умеренным шагом направился на нужный этаж. Что же, Тарьяй перед Хенриком у входа в квартиру образовался. Но отчего-то был в одних лишь шортах. И футболки, рубашки, любой существующей тряпки, что могла бы закрыть его торс, на нём не было. — Неужели спать в семь вечера собрался? — это было первое, что спросил Хенрик, ставя сумку на табуретку около двери и неспешно разуваясь. На такой вопрос Сандвик лишь фыркнул, скрещивая руки на груди. — И тебе привет, Хенрик, я тоже соскучился и рад тебя видеть, — съехидничал он. Холм вздохнул. Ну конечно! Как же он мог, о ужас, забыть поздороваться с Тарьяй Сандвиком Му! Тот, значит, ждал, готовился, дверь ему открыл в конце концов. А он даже не соизволил оставить на щеке младшего лёгкий поцелуй! Хенрик приблизился, осторожно обхватил лицо Тарьяй ладонями и нежно коснулся его губ. Это был недолгий поцелуй, немного вялый и совсем неспешный. Когда Хенрик отодвинулся от покрасневших губ, он увидел, что хоть Тарьяй и пытался делать из себя глубоко ущемленного, тем не менее, был уже мягче и довольнее. — Как дела? — якобы без интереса спросил Сандвик. — Ой, даже не спрашивай, — ответил старший, — далеко не здорово. Я дико устал за сегодня и всё, о чем я думаю сейчас — это об ужине и сладких объятиях кровати. — То есть сладкие объятия твоего парня для тебя уже ничего не значат? Хенрик взглянул на Тарьяй, попутно снимая шарф: неужто тот вновь издевается и делает вид, будто Холму не важен? Кстати, оба понимали, что это ложь, но так хотелось услышать пару приятных слов в свою сторону, не правда ли? Старший снял с себя пальто и повесил его на вешалку, но ничего не сказал в ответ Тарьяй. — Всё ясно, — заключил тот и ушёл в гостиную. Что ему ясно? Вот что ему вдруг стало ясно? Холм этого не понимал. Хоть объясняй ему весь день эту технику «всё ясно», он всё равно не понял бы, что там ясно Сандвику, ни в жизнь. Хенрик решил, что Тарьяй явно выкобенивается, а значит что-то ему надо. Что может быть нужно Сандвику? Вроде не маленький ребёнок… Хотя, может ему нужно внимание? Немного приласкать словами, губами, нежными касаниями, и вот: добрый, приятный Тарьяй, который не ведёт себя как злобное дитя в пубертатный период. Честно сказать, Хенрик не мог быть уверен в том, что ему хватит сил даже на это, но он должен был попытаться. Вздохнув и придумав пару приятных комплиментов для этой задницы, он поплёлся в комнату к Тарьяй, расстёгивая по дороге пуговицы на рукавах. Не успел и пересечь проём, как увидел парня на полу с разложенной простыней — она была застиранная и явно не самая любимая в квартире — с вином и бутербродами. «Романтично», — подумал Хенрик про себя и уселся на простынь. Сандвик молча, не спрашивая, налил в бокал Хенрика красного полусухого и пододвинул большой бутерброд поближе. Потом долго смотрел как Холм пытался выудить пуговицы, в итоге легко перехватив его руки и расстегнув рукава. Хенрик закатил их для удобства и уставился на Тарьяй: не будет же он весь вечер молчать. — Что? Ничего не скажешь? Я думал, ты хоть немного удивишься, — немного разочарованно начал Сандвик. Точно, ужин! Как это могло вылететь из головы? Он ничего не сказал вслух про ужин… Не каждый же вечер они едят на полу. — Это очень… интересно, ты здорово придумал. Может, не самая удобная поза для еды, даже вредная отчасти, но… уютно. — Интересно и уютно, понятно. — Не бубни, Тарьяй. Ну что ты? Что такое? — Я просто почувствовал, что последние пару дней… — он ненадолго остановился, задумался. — В последнее время ты совсем чёрствый. Тебя крайне трудно вывести на разговор, а если и ответишь, то односложными фразами. Я понимаю: ты устаёшь на работе и это здорово, что у тебя всё идёт в гору, но мне кажется, что ты как-то… Отдаляешься что ли… — до этого пялясь на простыню и больше подсознательно пытаясь выцарапать пятно на нём, Сандвик теперь смотрел Хенрику в глаза и ждал, когда тот ответит. — Прости… — всё, что придумал Холм. Ну что, молодец! можешь ещё хоть слово придумать? Давай же! — Я не замечал… всего этого. Ну, того, что я отвечаю односложными фразами и типа того. Мне казалось, что всё нормально: ты со мной, я с тобой. — Ты со мной почти ничем не делишься, когда приходишь домой. Только спрашиваешь что-то шаблонное, не углубляясь в детали… — Извини… — Не извиняйся, — перебил младший. — Типа, это нормально, ты обязан в принципе всё это делать, к тому же, бывает временами сложно, сил не хватает на всё и так далее, — продолжал он. Затем заговорил поживее, — Поэтому я решил, что если поменять обстановку ужина! Ты должен был обратить на это внимание, так сказать, немного даже заполнить свой мозг новой информацией, заставить его думать о чём-то типа: «Почему мы едим на полу?» или «Почему именно эта простыня? Она же отвратительна!» или «Это итальянское вино или испанское?» — Хорошо. Я максимально настроюсь на этот нестандартный ужин, — улыбнулся Хенрик. — Тебе не холодно случайно? — Нет, — звонко ответ Тарьяй, явно радуясь, что Холм реагирует эмоциональнее обычного. — Ты уверен? Просто я мог бы закрыть окно или… — Всё в порядке. — Хорошо. Хенрик задумался. Если честно, он не знал, о чём именно задумался, — это был один из тех моментов, когда ты перестаешь принимать информацию внешнего мира, но в то же время вроде ни о чем и не думаешь. Просто зависаешь на какое-то время и… — Ты чего не ешь? Вроде говорил же, что голоден? — вывел его из мыслей Тарьяй, откусывая следом бургер, хрустя свежими листьями салата и измазываясь в соусе. — Просто вылетел из реальности, извини, — хихикнул Хенрик и сам взял бутерброд в руки, — тёплый… — Да, их привезли недавно, — ответил Тарьяй, чавкая. К слову, вкус у бутербродов был великолепный. Все продукты свежие, тёплые и хрустящие. Говядина сочилась так, что все текло по подбородку, а булочка была такая мягкая, что таяла во рту. С вином это было ещё вкуснее. Конечно, не идеальное сочетание, но очень даже неплохое. — Чёрт, это очень вкусный бургер, — промычал довольный Хенрик. — А вино? — Вино тоже вкусное. Кто изготовитель? — Мой дедушка, — посмеялся Тарьяй. — Можно сказать, один из его домашних «опытов», очень недурно. Подарил мне на днях бутылку, вот решил налить. — А твой дедушка настоящий винодел, — заметил Холм, немного поиграв бровями. — Ты научись у него тоже, будешь мне регулярно вина делать. Тарьяй рассмеялся, вытер рот салфеткой и пододвинулся к Хенрику. — У меня бокал опустел, немного тише произнёс Сандвик, заглядывая в глаза старшему. — Так налей себе ещё, в чём проблема, — непринужденно ответил Холм, вытираясь от соуса. Тарьяй закатил глаза и взглядом показал на его бокал. — Аа, понял. Хенрик протянул бокал Сандвику, следя за тем, как кадык «вздрагивает» каждый раз, когда Му делает глоток. Это… завораживало. В какой-то момент вино полилось мимо губ Тарьяй и украсило бордовыми струйками торс, а затем закапало на бедную простыню. Ещё одно пятно, которое, скорее всего, не отстирает ни один порошок в Норвегии. Не то чтобы Хенрик сейчас много думал о порошках, гораздо интереснее было смотреть на пьянеющего Тарьяй, просто нужно было сразу дать понять себе, что тратить время и силы на эту простыню больше не стоит. — Ты всё продумал, — начал Хенрик, когда отнял опустевший бокал от губ Сандвика. — Потому ты не надел ни футболки, ни рубашки, ничего. Тарьяй не дал больше разглагольствовать Хенрику и завладел его пухлыми губами, постепенно перебираясь к нему на колени, расстёгивая рубашку и отталкивая посуду ногой. Бокалы звякнули, упав, но не разбились — и слава богу. Хенрик водил руками по мокрому телу Тарьяй, «впитывал» вино с его губ и буквально растворялся в нём. Сандвик улыбнулся и навалился на Холма, дабы тот улёгся на пол. «Так вот зачем нужна простынь», — подумал старший. Тарьяй Хенрика целовал, целовал и целовал, а Хенрик отвечал, и отвечал, и отвечал. Возможно, не так яростно, как младший, но с желанием. И всё шло как нельзя лучше, их ожидала, возможно, долгая бессонная ночь, проведённая в объятиях друг друга, в таких доводящих до исступления ощущениях и в то медленных, то быстрых движениях. Но кто знал, что Хенрик умудрился уснуть, не успев возбудиться?