Достаточно

— Я тебя так люблю! Клаус безбожно пьян. Ничего незаконного, просто лишний шот-другой, и вот уже граница, за которой ужасное похмелье и жалость к себе на утро далеко позади, но сейчас-то совсем не плохо, даже хорошо. Клаус смеется заразительно и ярко, белые зубы блестят в свете неоновых вспышек с танцпола; какой-то невнятный мужик пытается обнять его за талию и что-то шепчет на ухо — Диего звереет моментально, даже секунды не проходит, как он уже тычет заостренным кончиком ножа этому ублюдку под ребра, обещая гораздо большие проблемы, если тот не отвалит. А Клаус улыбается глупо и счастливо, обнимает Диего за шею, и целует чуть ниже линии челюсти, мягко и почти незаметно. Диего не знает, что с этим делать. Он продолжает обнимать Клауса, даже прижимает к себе сильнее — совершенно машинально, без задней мысли, но Клаус понимает это по-своему. Он снова касается губами шеи Диего, целует около уха, под самой мочкой, осторожно и ласково, будто не хочет испугать. А Диего уже не то, что испуган, он в ебаном ужасе, потому что это ведь Клаус, мать его, его брат, с которым они росли под одной крышей. И не должны братья целовать друг друга подобным образом, не должны прижиматься всем телом, обвивать руками за шею, ничего подобного. Диего думает, что должен остановить происходящее, но не может и пальцем пошевелить. Потому что, черт, это слишком приятно. Слишком хорошо. Клаус будто знает, что делает. Будто знает, как прикоснуться и как поцеловать, чтобы по коже будто волна жара проходила. Хотя, учитывая его опыт, возможно он просто слишком наловчился. Мысль отрезвляет, скидывает дурманящий морок, Диего пытается отстраниться, но Клаус неожиданно крепко хватает его за локоть и не дает отойти. Смотрит своими густо подведенными глазами, бесконечно темными и глубокими, смотрит прямо в душу, и конечно же видит там слабость. Червоточину. Гадкую мелкую мыслишку «а почему бы и нет?» — Я знаю, что ты подглядывал за мной. Клаус на соседнем сиденье машины выглядит слишком худым и бледным. Диего косится на него, стараясь не слишком отвлекаться от дороги, но в ответ на последнее признание пялится так долго, что выезжает на встречку — благо, поток не слишком оживленный. Клаус же не смотрит в сторону Диего совсем. — Я не был против, если что, — тон у него ровный, почти скучающий, но лицо в отражении болезненно кривится. — Я всё ждал, когда ты осмелеешь. Диего никогда бы не осмелел достаточно. Он прекрасно знает себя, свои принципы и свои слабости, чтобы признаться — не смог бы. Не смог бы однажды войти к Клаусу, разглядывающему себя в зеркале в очередной шмотке с плеча Эллисон, и озвучить свои полувзрослые мысли. Ты достаточно хорош и в своих вещах. Ты достаточно хорош без них вовсе. Ты просто достаточно хорош. Я тебя люблю. — Но пришлось убежать раньше, чем ты решился. Клаус великодушно оставляет Диего маленькую лазейку. Будто позволяет вообразить, что однажды это всё-таки бы произошло. Что Диего выполнил всё то, что так старательно прятал в своей голове, стыдясь и боясь — подошел бы, притянул к себе и… Да хотя бы обнял. Так, чтобы все стало понятно. Диего обнимает Клауса. Неловко и как-то слишком порывисто, в темном холле звенящего тишиной дома. Прижимает к себе, пробежав ладонью по выступающим позвонкам, второй рукой зарывшись пальцами в густые кудряшки. Обнимает, кажется, слишком поздно и уже не к месту, но дышать становится чуточку легче. Особенно когда Клаус уверенно обнимает его в ответ. — Пришлось подождать всего плюс-минус пятнадцать лет. Клаус, уже почти трезвый, сидит на краю кровати, поджав ногу к груди, и выглядит действительно счастливым. Как будто Диего смог что-то починить и наконец-то сделать правильно. Как будто простого объятия было достаточно. И вот сейчас Диего стоит с колотящимся в горле сердцем, потеющими руками и действительно не знает что делать. Потому что все запасы решимости он потратил в темноте холла. Зато Клаус, похоже, знает. Он снова улыбается ласково и мягко, позволяя себе потерять пять лет возраста, и протягивает руку ладонью с «hello» вверх. Почему-то эта деталь запоминается отчетливо и ярко, будто отпечатавшись в подкорке. И Диего делает шаг, а затем второй и третий. И оказывается, что он еще может делать что-то правильно.