Где больше никогда не появится солнце

Поздний вечер, около одиннадцати часов. Настенные часы отстукивают каждую секунду, словно стараясь поглотить бесконечность. Ты размешиваешь сахар в своей кружке кофе с корицей, даже не смотря на свои руки. Смотришь на меня. Последний луч исчез ещё несколько часов назад, но на нашей кухне всё равно светит солнце. На нашей кухне всегда светит солнце, независимо от того, сколько времени, и от того, что мы живем в дождливом Петербурге. В нашей квартире всегда пахнет твоей жижей для вейпа и моими сигаретами. Этой специфичной смесью запахов пропиталось всё, начиная мебелью в доме и заканчивая нами самими. Я что-то оживлённо рассказываю тебе, а ты лишь изредка лениво киваешь мне в ответ. Пару раз шучу про кокосовое печенье, ставшее уже каким-то очень локальным мемом, затем говорю о насущных проблемах, например, о том, что у нас кончилась зубная паста. Обещаешь, что завтра же купишь новую. И я уже знаю, что это будет всё та же ненавистная мне и отвратительная на вкус, которую так любишь ты. Почему-то. Уже не возмущаюсь и не отговариваю, а лишь благодарю тебя. Так, вскользь, наверное, чтобы просто заполнить паузу, говорю, что завтра мне на работу в первую смену, и дома я уже точно буду к трём дня. Довольно улыбаешься, а мне становится ясно, что когда я приду домой, меня уже будет ждать вся наша неизменная компания. Наверное, уже слегка подвыпившая. Выпиваем кофе до последней капли, я выкуриваю сигарету до фильтра всего за четыре затяжки, и мы почти что синхронно встаём со своих мест. Я тушу окурок о дно пепельницы и оставляю его там. Теперь от меня прямо-таки пасёт красным Мальборо, что тебе так всегда не нравится. Ты всё равно подходишь и крепко обнимаешь меня на прощание. Сегодня мы спим не вместе, ведь из-за головной боли я буду беспрестанно ворочаться, а ты так и не сможешь спокойно уснуть. Поэтому я ложусь в гостиной, несмотря на многочисленные твои слова, что на утро у меня будет болеть и всё тело, ведь спать на диване — не очень удобно. Не очень удобно там спать вдвоём, как когда ты пьяным уснул на мне после нашего первого и, наверное, самого страстного секса в моей жизни. Одному, я думаю, будет куда комфортнее, хотя и это тоже спорный вопрос, ведь я слишком привык засыпать с тобой. Я руками обвиваю твою талию и кладу голову тебе на плечо. Я вдыхаю аромат твоего чёрного худи так глубоко и часто, словно это в последний раз. Начинаю нежно целовать тонкую кожу на твоей шее, а затем… Затем на моих губах и в руках оказывается пепел. Передо мной больше ничего, от тебя остался лишь неестественно чёрный пепел. Просыпаюсь. Из глаз градом стекают слёзы, пачкая воротник моей футболки. Тяжело дышу, уже не боясь того, что задохнусь. В голове только одно имя и один образ. «Руслан», — судорожно повторяю одними потрескавшимися и искусанными губами. Дыхание приходит в норму, а я уже снова жалею, что остался жив. С трудом встаю с кровати и подхожу к окну. Как всегда, я просыпаюсь от кошмара на рассвете, когда ни в одном окне не горит свет, люди ещё прячутся по домам, подобно крысам, застигнутым врасплох ободранным дворовым котом. Трясущимися пальцами я достаю из пачки предпоследнюю сигарету, всё так же безнадёжно пытаюсь поджечь её кончик. Когда наконец получается это сделать, откладываю в сторону чёрную зажигалку, которая вот-вот отживёт своё. Не забыть бы купить новую в ближайшей табачке, в которую побегу, как только она откроется. Делаю первую затяжку за день, дающуюся неимоверно тяжело. Затем всё идёт просто, как и всегда. В горле стоит ком и уже омерзенное послевкусие красных Мальборо, которые не перестаю курить вот уже второй год, потому что связаны они с Русланом. Я не меняю в квартире ничего. Я всё ещё храню его вещи, выдавая их за свои, готовлю всё то же, что любил он, в ванной до сих пор висит два больших полотенца, которые меняю каждую неделю, несмотря на то, что к одному из них даже не прикасаюсь. Я и сейчас покупаю всё ту же зубную пасту, которую люто ненавижу, потому что она связана с Русланом. В доме всё по-старому. Вот только на кухне больше не светит солнце даже в самые светлые и жаркие дни. Я даже иногда говорю с Тушенцовым. Задаю вопросы, сам рассказываю о чем-то. Словно он вот-вот ответит мне из-за спины, заключит в объятия, смыкая руки на моём животе. Есть ещё одно, что я не позволю себе никогда стереть и выбросить — наши переписки. Я постоянно перечитываю их, снова вырезая до локтя ровные длинные полосы, моментом наливающиеся кровью. Почему же я не убью себя такой же ровной, но ещё более глубокой полосой по запястью? Потому что я сраный трус. Во мне никогда не найдётся сил убить себя вот так, в один момент, приходится бесконечно потихоньку убивать себя сигаретами, алкоголем и самобичеванием. — Юлик? Юлик, ты слушаешь меня вообще? — Да, Даш, да, — стараясь изобразить хоть какую-то заинтересованность в голосе, отвечаю я, убавляя громкость на телефоне и ближе прижимая его плечом к уху. — Ты там куда-то собрался? — видимо, услышав поворот ключа в двери, спрашивает моя девушка. До сих пор меня выворачивает от этого словосочетания. — В магазин, — почти не вру я. Табачка — своего рода магазин, так что я не лгу ей, а лишь слегка приукрашиваю. — Ладно, — своим привычным спокойным тоном отвечает она и продолжает что-то бубнить про предстоящий ей экзамен. Десять минут, и вот я уже снова дома. — Может, я зайду к тебе? — уже перед тем, как положить трубку, спрашивает она. Меня словно прошивает электрическим разрядом и я, как блядский андроид из игры «Детройт», перед которым стоит выбор «солгать» или «сказать правду», всегда выбираю «солгать»: — Я плохо чувствую себя, не стоит, — а когда за последние два года я чувствовал себя нормально? Причина кроется совсем в другом. Не хочу, не могу, не буду пускать её сюда. Ведь это — всё ещё наша с Русланом квартира, насквозь пропитанная им одним. Я не хочу разрушать то, что осталось здесь после него, — буквально всё. — Хорошо, пиши мне, — просит она и прощается. Я первым сбрасываю звонок, бросая отрешённое «пока», а затем сползаю вниз, на пол, прижавшись спиной к двери. Думал, формальное наличие девушки поможет избавиться от воспоминаний о Тушенцове? Ошибался. Время близится к вечеру, а в пачке снова почти пусто. Благо, есть вторая. Всё та же стеклянная пепельница, отражающая последние лучи заходящего солнца. Конец ноября, темнеет рано. Светило только-только скрылось за горизонтом, а передо мной уже, как по традиции, стоит кружка кофе с корицей, в которой я безэмоционально размешиваю сахар, уже давно переставший быть сладким, да и вообще переставший оставлять какой-либо вкус. Я так и не написал ничего Даше, хотя от нее, кажется, приходили сообщения. Так нельзя. Нельзя плевать на чувства людей, но как я могу быть неравнодушен к окружающим, если меня не заботит даже собственное состояние? Думаю, это весьма и весьма сложно. За вечер — лишь четыре новых пореза, два пятна от крови на футболке и грязная кружка. — Я люблю тебя, Руслан, — тихо произношу я, стараясь вновь не заходиться рыданиями. Уверен, в другой вселенной, где тебя не сбила насмерть злополучная машина, ты ответил мне так же.