Что-нибудь такое

Дорога петляла, и Мирона бросало туда-сюда на резких поворотах, он старался концентрироваться на линии горизонта, но спустя час его начало мутить. Еще чуть-чуть и вытошнило бы прямо под ноги, в чистый Ванькин салон, но вскоре нашелся удобный съезд к реке. Он вышел из машины, привалился к ее теплому боку и вдохнул полной грудью. — Ох! Мирон Яныч, что это вы, не привыкли к русским дорогам? — послышалось сбоку, Мирон с трудом сфокусировался. Господи, этот противный учитель информатики тоже поехал. Как и вся его компания: сисадмин Ваня как-там-его-по-отчеству, миниатюрная и хорошенькая, словно куколка, новенькая учительница математики Александра Сергеевна, а за рулем старенькой праворульной хонды — Андрей Андреевич, учитель истории, который почему-то недолюбливал Мирона, хотя тот никогда не давал повод. — Мирон Янович, надо было вас на первое сидение, кто ж знал! — расстроенно сказала Евгения Викторовна, отряхивая джинсы от дорожной пыли. Непривычно было видеть директора школы в такой простой, походной одежде. Растрепанная, в рубашке, она выглядела моложе своего возраста — совсем девчонкой. Это она, Евгения Викторовна, уговорила Мирона все же поехать на этот корпоратив на выезде. Она заверила, что эти два с половиной дня будут веселыми. Тем более, что собирались ехать только молодые педагоги. Все, кто постарше упрашивали собраться просто в кабинете, накрыть стол, петь песни в караоке. Но Евгения Викторовна была непреклонна — на природу. С костром, рекой и бадминтоном. И никаких дурацких детишек вокруг, а в особенности их родителей, спешащих осудить моральный облик учителя. Сразу стало понятно, как она, такая молоденькая, руководила всей школой. Мирон согласился. Ванька, приятель Мирона ещё с универа, он же Иван Игоревич, преподаватель английского языка, согласился сразу. Воодушевился. Начал писать списки. На его машине они в итоге поехали. Что за странный интерес у него был к этой тухлой в общем-то идее провести выходные с коллегами — не понятно. Но Мирон позволил себя уговорить и вот теперь стоял и слушал подначки Вячеслава Валерьевича. Валерьевича! Много чести. — Выпейте водички? Лучше станет! — Вячеслав протянул ему открытую бутылку воды, из которой, видимо, до этого пил сам. Мирон поморщился. — Спасибо, мне уже лучше. Он огляделся. Место было красивое. Если любишь загорать — полянка, любишь сидеть в тенечке — лесок рядом, обрыв и спуск к реке. Река — светло-голубая, чистая, с умеренно-быстрым течением. Берег в круглый покатый белый камушек. Мирон спустился, потрогал воду — холодная. Но к полудню нагреется. Народ, наверно, полезет купаться. Сам он не планировал, но хотя бы просто побродить ведь тоже приятно. Он умылся, разулся. Наконец, немного отпустило. — Мирон Янович, вы что там топиться собрались? Так тяжело с нами? — закричал ему с высокого берега Вячеслав. «Господи, если так все время будет, утопиться — не такая уж плохая идея», — Мирон даже зубами заскрипел. — Мирон Янович, нам нужна ваша помощь! — запричитал Вячеслав, и его голос отдавался болью где-то в затылке. — Вячеслав, мы справимся без него! — послышался строгий тон Евгении Викторовны. — Раз ему нехорошо, пусть отдохнет. Помогите лучше поискать дрова вы! Иван, вы воду из машины не достали. Сходите. Когда Мирон поднялся на берег, народ уже суетился, подтаскивал бревна к будущему костровищу, выгружал из машин сумки с едой, палатки. Подъехали другие машины. Мирон не всех коллег ещё успел запомнить. В школу он пришел недавно. Роман Вениаминович тут же чуть не подрался с Андреем Андреевичем на почве того, как правильно ставить палатку. Причем палатки и тот и другой поставили плохо, пока Мирон с Ваней тихонько делали свое. — Забыл колышки от палатки. Мирон Яныч, у вас нет запасных? — Нет, Вячеслав. Один комплект. — Слав, хватит свои колышки подбивать к Мирону Яновичу. Помогите мне с костром, — сказала Александра. — Андрей хорошо умеет. Попроси его, Сань. — ответил Слава и снова принялся осаждать Мирона, — Я вижу, у вас вон лишние остались. Отдайте. — Они не лишние. Это вот сюда. — Ну и жадинка же вы, Мирон Янович. — Колышки можно сделать из подручных средств, — не выдержал Ванька, — я умею. Пойдем, Слава. Ванька увел Славу в лес, взяв топор. Мирон малодушно пожелал, чтоб противного Вячеслава этим топором в лесочке и пристукнули. Народу было вроде не много, и половины не поехало, а шум стоял, как в пятом классе на литературе. Кто-то плескался в холодной воде, кто-то копошился у костра, мешая Евгении развести огонь, ковырялся в припасах в поисках еды. Пока Мирон шатался среди народа, не зная куда себя деть, понял, что проголодался. — Евгения Викторовна, вам помощь нужна? Евгения Викторовна организовывала ужин у костра. Она разрумянилась и сильно измазалась чем-то темным, наверно, сажей. — Конечно! Нужна! Через полчаса Мирон пожалел, что предложил. Он почистил картошку, нарезал огурцы и помидоры, пару раз сгонял к реке за охлаждавшимися там в воде продуктами, утомился так, что запах шашлыка, который уже начал жарить Роман Вениаминович, буквально лишал его разума. Стемнело стремительно. И при свете костра, Мирон уже не обращал внимания ни на мошкару, жужжащую вокруг, ни на назойливого Славу, жужжащего как мошкара — он ел хорошо прожаренное сочное мясо и ему было хорошо. Не просто хорошо. Идеально, пожалуй. Пламя припекало ноги, со спины подкрадывался сумрак и холод. Здесь было уютно и безопасно. Так, должно быть, чувствовал себя древний человек, сидя у огня. — Мирон Янович, вот вам вино, — подал ему пластиковый стаканчик Вячеслав. — Я не пью. Спасибо. — Совсем? — Совсем, Вячеслав, — Мирон взглянул на Славу и улыбнулся. Все-таки он хорошенький, этот информатик. Волосы вот как бликуют при свете костра. А глаза — лисьи, хитрые. Хорошенький, да… В другое время бы… Впрочем, думать о таком нельзя. Не здесь. Ваня куда-то подевался. Мирон искал его глазами, но не находил. А Слава все рассказывал какие-то нелепые байки, даже принялся для убедительности пальчиком тыкать. То ли от чистого воздуха, то ли от этой болтовни у Мирона разболелась голова. — Я отойду. Слава быстро поднялся за ним, но Мирон строго на него посмотрел. — Мне там не нужна помощь! Он, стараясь быть незаметным, спустился к реке, умылся, застирал испачканные брюки и забрался в палатку. Обернул голову рукой и отключился почти мгновенно, счастливый уже от того, что никто его не стебет и не рассказывает беспрестанно шутки-самосмейки. Проснулся он резко и поначалу не понял где находится. Откуда-то снизу послышалось: — Двигайтесь, Мирон Янович. Мирон поднялся на локтях, приходя в себя. — Ваня? — окликнул он. — Я за него. Иван Игоревич беседы ведет с моим Ванькой. Спор у них надолго, а я вот спать хочу. Так что пусть эти два ночуют вместе. А я вот с вами. Двиньтесь-ка! — Еще чего! Прогоните их к костру и ложитесь спать у себя. — Костер давно затушили, Мирон Яныч. Все уже спать пошли, только эти двое все никак не расцепятся. Там у нас в соседней палатке Андрей Андреич, он за ними присмотрит. Не волнуйтесь. А я спать у вас буду. Обо всем договорился. — Меня не устраивает такой договор! — Ну идите разбирайтесь с Иваном Игоревичем тогда! Слава вполз в палатку, застегнул ее и очень ловко забрался в спальник Вани. Мирон его наглости восхитился, но подумал: вылезать сейчас на улицу и что-то доказывать наверняка пьяненьким коллегам очень не хотелось. В конце концов какая разница. Ну переночует ночку с этим назойливым Славой. Не съест же он Мирона, в самом деле! Приободрив себя этими мыслями, Мирон повернулся спиной и закрыл глаза. Сон — это то, что нужно. За стенами палатки звонко стрекотали сверчки, слышно было, как кто-то плещется в реке, может быть, рыбка, а может быть, и лесное чудище, из соседних палаток слышался время от времени приглушенный смех и возня. Сонливость схлынула. Все этот Слава! Слава дышал, как большое сильное животное, волнами от него расходилась энергия по палатке. Пахло молодым телом: чуть-чуть потом, хвоей, алкоголем и чем-то еще неуловимым, ярким и острым. Его запах заполнил все рецепторы, а звук дыхания заглушил все шумы снаружи. Сон как рукой сняло. Похолодало. Холод от земли начал тянуться к костям. Мирон почувствовал, что замерзает. Сначала терпел, старался сгруппироваться так, чтоб было теплее. Зарыться с головой в спальник и надышать тепло. Не помогло. Тогда он незаметно придвинулся к большому уютному Славе, от которого тянуло жаром, как от печи. Вдруг Мирон почувствовал на себе чужой взгляд. Но в палатке стояла темень, хоть глаз выколи. Матовые темные стены не пропускали свет. Мирон перевернулся на другой бок и случайно задел Славу плечом. — Не спится, Мирон Янович? — совершенно не сонным голосом сказал Слава. — Да. Вы меня разбудили своим вторжением! — Хм, вторжением… Очень жаль. — без единой нотки раскаяния в голосе сказал Слава. — Мерзнете? — Немного. — Дрожите так, что палатка ходуном ходит. — Спите, Вячеслав! Это не ваша забота. — Как скажете, — усмехнулся он и подвинулся совсем вплотную, так, что их ноги и бедра сквозь спальники соприкоснулись. Мирон решил не отстраняться. Так было теплее. Но ненадолго. Мирон снова забрался с головой в спальник, подтянул ноги к груди насколько позволяло пространство. — Мирон Яныч, у вас зубы стучат! — Холод! — Вы мне спать не даете! — Н-ну! Из-з-звините! Слава помолчал. Поерзал и сказал: — Залезайте ко мне в спальник. Ваш расстегнем и укроемся сверху. — Ну знаете, это как-то… — Это не предложение. Я не усну, пока вы тут дергаетесь всем телом в попытках согреться, в меня коленками тыкаете. Мирон вздохнул. Холод был сильнее стыда. Слава расстегнул свой спальник и цыкнул: — Ну, живо! Мирон послушался. Юркнул в тепло, помешкавшись, повернулся сначала лицом к Славе, потом чуть боком, потом спиной. Вышло, что соприкоснулся с ним всем, чем мог. — Мирон Янович, — как-то задушено пролепетал Слава, — а где ваши б-б-брюки? — Заляпал шашлыком, постирал и повесил сушиться! — А что у вас нет запасных? — Представьте, нет! — Конечно, вы мерзнете. С голыми ногами… Мирон чувствовал, как его лицо заливает краска. Хорошо, что в темноте этого не было видно. Как же глупо вышло. Нет, ну, а кто знал? Слава расстегнул его спальник, положил сверху, как одеяло, стараясь больше укрыть Мирона, чем себя, потом удобно и естественно прильнул к нему со спины, горячий, большой. Замер. И вдруг положил руку Мирону на голое бедро. Это касание отдалось куда-то в позвоночник жаром. Мирон окаменел. Слова застряли в горле. Слава не двигался какое-то время, а потом как-то ужасно удобно переместился, словно бы обхватывая Мирона со всех сторон, обнял своими большими руками, одну пропустив под Мироном и умостив на груди, а вторую положил на живот поверх толстовки. Задышал обжигающе-щекотно в шею. — Слава, вы что делаете… — зашептал Мирон, чувствуя, как его накрывает душной волной возбуждения. — Грею вас, вы же как ледышка. Ноги так вообще… Слава переместил руку на бедро и начал водить раскрытой ладонью вверх-вниз. У Мирона даже в глазах потемнело. Хотя куда уж больше — и так мрак. — Не надо меня греть — так! — жалобно выдавил он из себя, машинально подаваясь на касания. — Как надо? — хрипло сказал Слава прямо Мирону в ухо, чуть задевая губами кожу. Мирона затрясло. У него встали дыбом все волоски на теле, к горлу подкатил ком. Слава продолжал гладить его ноги и вдруг скользнул немного, лишь намеком, к паху, но тут же ретировался. Мирон даже ахнул — теперь у него встали не только волоски. «Самое время дать ему по морде», — подумал Мирон, но вместо этого, сам не ожидая от себя, подался назад, плотнее прижимаясь к Славе. — Мирон Яныч… — выдохнул Слава и навалился тяжелее, увереннее. Начал осыпать шею Мирона мелкими горячими поцелуями. Вот и ушел холод. Мирону стало жарко. Он честно старался включить рациональное мышление: «Черт побери, это же Вячеслав, занудный информатик. Противный, раздражающий», но что-то иное, цельное, внутри Мирона пело: «Какой он ласковый, какой теплый и нежный, давай ему разрешим! Мы так давно этого не делали! Хочется. Так хочется». Мирон сдался сначала самому себе: вполне однозначно двинул бедрами, потираясь, наклонил шею, чтобы подставить новые места для поцелуев. А потом сдался Славе: позволил повернуть себя, слепо толкнуться губами сначала куда-то в нос, потом в щеку и лишь с третьего раза нащупать в темноте губы. Слава целовался поспешно, мокро, но ласково и с каким-то ощутимым благоговением и бережностью. Пару раз они столкнулись носами, синхронно рассмеявшись, но потом подладились. И все стало так гладко, так нежно. Пока Мирон был занят поцелуем (вкус: алкоголь), сам не заметил как так вышло, что одна его нога оказалась закинута Славе на бедро и сам Слава уже во всю и по-хозяйски лапал его за задницу. Это, пожалуй, было нежелательно, хоть и ужасно приятно. К чему приведет? Мирон пытался убирать большие ладони, поднимать их выше, на талию. Пытался вербально воспротивиться: — Слава, Слава, вы что… не надо! Слава, не давал сказать ни слова. Большой и горячий, целовался так отчаянно, не желал слушать ничего. Мирон от такого напора опешил, растерялся, начал таять. Что-то такое внутри него переключилось. Быть послушным сейчас — хотелось. Хотелось подставляться и разрешать. Сдаваться под настырными касаниями. — Ноги, как ледышки, — пробурчал Слава и забрался совсем сверху. Мирон даже пикнуть не успел, не успел понять как так получилось, что он ноги раздвинул и Славу между них пустил. — Слава! Я не собираюсь, ох! — Мирона укололо таким возбуждением, когда Слава вдруг уверенно, будто всегда это ему было позволено, взял Мирона под коленками и заставил обхватить за талию. И Мирон послушался. А куда ему еще было деваться. Но сказал: — Слава, мы не будем ничего такого! — Ничего такого не будем! — уверенно ответил Слава, и полез своей наглой ладошкой прямо Мирону в трусы, и Мирон бы обязательно возмутился, если б его так бесстыдно сладко не укусили в шею. Он затрясся и сам толкнулся в ладонь. — Вот та-а-ак, Мирон Янович, хорошо же, да? А вы боялись! — Слава уверенно двигал рукой то ускоряясь, то замедляясь. — А будет еще лучше! Мирон больше не сопротивлялся. Он выгибался в спине, откидывал голову, гладил Славу по волосам, поражаясь как потрясающе было притягивать его к себе за влажный загривок. Как здорово было вылизывать его рот. Слава, судя по звуку, сплюнул себе на ладонь, и теперь задвигал рукой еще глаже и приятнее. Мирон тихонько заскулил. — Не стесняйтесь, покажите себя, Мирон Янович. — зашелестел Слава прямо в ухо, — Давайте. Хочу увидеть, как вы кончите подо мной. Мирон затрясся как по команде. То ли от ласки, то ли от грубости. Через секунду стало стыдно. Через минуту Слава чмокнул его в лоб, как ребенка. И отстранился. Сразу стало прохладно, хотелось вернуть такого теплого Славу к себе. — Не волнуйтесь, я все сам сделаю. Лежите. Мирон слушал скользкие, вполне однозначные звуки, чувствовал, как Слава трогает его грудь, скулы, губы, но не решался как-то ответить. Это была странная неподвижность, приятная и порочная. Мирон понял с ужасом, что раскрой сейчас Слава пальцами его губы, заставь взять свой член в рот, он бы не отстранился. Взял бы. Тем более, что раньше, тогда, тогда, давно он любил, ему нравилось… Но это все сто лет назад было и кто поверит, что Мирон был таким. Даже сам Мирон не поверит. Слава тяжело бухнулся рядом. Засопел как паровоз, то и дело громко выдыхая воздух через рот. — Ну все. Теперь спать. Давай под бочок. Мирон внутренне улыбнулся. Кончив, Слава перешел с ним на ты. Мирон проснулся рано. Пару минут сонный мозг не мог понять что происходит. Почему так тяжело, но уютно. А потом сознание включилось. Мирон покрылся холодным потом — все события вчерашней ночи пролетели у него перед глазами. Слава во сне обнимал его удобно и жарко со спины. Он так естественно и ловко это делал, что даже испуганный Мирон пару минут нежился в этих теплых объятиях. Но потом аккуратно освободился, выполз из палатки. У костра уже суетилась Женя и девочки. Завтрак был бы кстати. Мирон спустился к реке, застирал испачканную ночью одежду, почистил зубы, сполоснул лицо. Пару секунд наслаждался мягким свежим ветром с реки и принял решение не жалеть о вчерашней ночи. Все было. И было хорошо. В конце концов, не он был инициатором, пусть Слава себя изводит теперь. Мирон пил изумительный крепкий чай с травами, когда у костра, помятый и опухший, появился Слава. — Всем бодрое утро! — развязно поздоровался он, сфокусировался на Мироне и хитро улыбнулся. У Мирона холодок пробежал по позвоночнику. Он ждал какой-то неуместной шутки, но Слава сдержался. Плюхнулся рядом на бревно и спросил: — Че на завтрак? — Вячеслав! Умойтесь, что вы в самом деле! Вот, воды наберите заодно, а потом возвращайтесь! — строго сказала Женя. И Слава не посмел ее ослушаться. В это время из Славиной палатки вылез сонный Ваня с каким-то подозрительно довольным лицом. Потянулся. Зевнул. — Салют! — он попрыгал на одной ноге, сделал пару махов руками, втянул воздух полной грудью, — Какая красота! — Ты какой-то подозрительно веселый! — сказал Мирон. — И тебе доброго утра, Мирон Янович, а чего грустить? Сто лет на природе не был! Какой воздух. — Чай будешь? — Буду, ща умоюсь. Он зашагал к реке, и в это время из той же палатки показалась голова лохматого и опухшего Вани Светло. Он недовольно посмотрел на народ у костра, потом в сторону Ваньки. — Вот чего вам не спится с утра, а? Стучите своими ложками! — сказал он. Как неловкий медвежонок, путаясь в палатке, выбрался наружу, чихнул, сморщился и зашагал в лес. Видно, отлить. Ну и чудище! Как только Ванька с ним ночевал? Как не загрыз он его ночью? Ванька, тем временем вернулся и сел туда, где до этого сидел Слава и спросил: — Как спалось? — Нор… мально, — Мирон поперхнулся гречкой, — выспался. Прохладно только ночью было. А ты? Решили там ваш спор? — Решили, — загадочно улыбнулся Ванька и посмотрел на Светло, как раз вернувшегося из лесочка, долгим взглядом. — Интересная личность. Кажется, мы нашли общий язык. Осталось только, кхм, кое-какие моменты обсудить. Мирон заметил, что рядом вертится умывшийся и причесавшийся Слава, не находя места где присесть. Рядом с Мироном уже было никак, а рядом с дамами он, видимо, опасался и разумно. «Какой вы, Вячеслав, хорошенький! Вот вам каши побольше! А читали ли вы Платона? Кстати, какие у вас ноги красивые. Нам бы такие ноги. Такие ноги только в чулки!». Бр-р-р. Страшны умные женщины с высшим образованием. Неизвестно куда тебя беседа с ними заведет, в какой логический тупик, где ты окажешься неразумным абьюзером с красивыми лодыжками. Так что Слава стоял, с неприязнью смотрел на Ваньку, рассказывающего Мирону о древних людях и способах получения огня, пил чай и морщился. После завтрака кто-то побрел оглядывать окрестности, кто-то загорал. Мирон сидел в тени и смотрел на воду. Слава крутился поблизости, но не подходил, то перепираясь со Светло, то кидая камешки в воду, то терзая откуда ни возьмись появившуюся гитару простыми трехаккордными наигрышами. Мирон ожидал, что Слава наутро будет его стесняться, но тот вел себя как обычно. Так же хамски-игриво, со странным колким дружелюбием, которое он излучал только по отношению к Мирону одному. То подойдет водички предложит, то позовет играть в дартс на желание. И можно было бы подумать, что ничего между ними не было, что Мирону все приснилось, если б не странные горячие взгляды, которые Мирон ловил на себе время от времени. От них живот стягивало и под мышками мокло. Мирон смотрел в ответ на большого, нескладного Славу, глаза он не привык отводить, и ощущал животную почти похоть, вспоминая, как тот навалился на него настойчиво, но не грубо этой ночью. От воспоминаний горела шея и загривок болезненными вспышками — там, где вчера были поцелуи. Слава все кидал свои дротики, явно ощущая, что за ним следят. Красуясь. Мирон усердно делал вид, что читает книжку. Наслаждался солнышком, щурился. Девочки уже соображали что-то на обед. Загородив свет, подошла Евгения Викторовна. — Мирон Янович, помойте-ка чашки с завтрака. Все равно без дела сидите. Мы обед готовим. Мирон вздохнул, не откажешь ведь, взял тазик с посудой и пошел к реке. — Я помогу! — услышал он уже спиной Славино. — Вячеслав, я прекрасно сам справлюсь! — Это пока сухие, а как вымоете, станут скользкие, не удержите, — Слава усмехнулся своей обычной противной улыбкой, но теперь от этой кривой усмешки бросило в жар. — Ладно, помогайте. Они аккуратно спустились к реке по крутой тропинке. Мирон поставил тазик с посудой на камушки у берега и очень тихо заговорил, надеясь что за плеском реки их не услышат: — Вячеслав, я думаю, не стоит вам объяснять, что о вчерашнем инциденте никто не должен узнать. Мы с вами совершили ошибку, которую не собираемся повторять. — Почему же не собираемся? — Слава сидя на корточках, смотрел хитро и облизывался. Он очень ловко намыливал и полоскал тарелки в реке, передавая их Мирону. — Я, например, очень даже собираюсь. Прекрасная была, как вы выражаетесь, ошибка. — Вы же понимаете, что ваши шутки могут стоить нам работы. — Забейте! Никому это не надо. Сплетницы тоже все в городе остались. Да и мы не шумим особо. — Если еще предпримете попытку… — Вероломно над вами надругаться! То что? Будете звать на помощь! — Вячеслав, ваши детские игры — без меня, пожалуйста. — Без вас никак, Мирон Янович, — Слава передал последнюю тарелку, — Без вас никак! Идемте. И, отобрав тазик, поспешил вперед по склону. После обеда стало душно и жарко, как перед дождем. Мирон выпил, наверно, литр воды. Черная футболка оказалась не самой практичной вещью — припекало. Он присел на траву, ради шутки, нацепил на голову брошенный кем-то венок из луговых цветов и принялся наблюдать, как дамы играют в бадминтон. — Ну вы и принцесска, конечно, Мирон Янович! — прозвучало сбоку. Странная перемена произошла за эту ночь. Славины подначки совсем не изменились, остались ровно такими же: наполовину сальными, наполовину идиотскими. Но теперь у Мирона будто был шифр. Он с удивлением понял: ему эти подначки — нравятся. Не злят, как еще день назад, не раздражают. Он медленно поднял голову, улыбнулся, распрямил спину и посмотрел вверх на Славу прицельно, остро, как он умел, но, кажется, давно забыл. Медленно облизал нижнюю губу и сказал: — Не принцесса, Вячеслав. Королевна. У Славы, стоящего над ним, даже глаза потемнели. Казалось, он сейчас накинется на него, завалит на траву, прямо тут, при ни в чем не повинных коллегах. Но Слава как-то сдержался. — Подвиньтесь-ка, — сказал он. — Вам травы мало, Вячеслав? — А я хочу вот с вами, на одном пледике. — У меня нет пледа, я так сижу, трава чистая. Слава уселся рядом на траву. — Вы штаны специально мараете? Чтобы в ночь постирать? — А вы имеете что-то против? — Я совершенно точно за. — Вас мои штаны совершенно не должны волновать, они будут в своей палатке, а вы — в своей. — Так-так-так! Посмотрите кто у нас тут бок о бок. Они сошлись! Лед и пламень, стихи и проза, физики и лирики, — сказала Евгения, подойдя к ним. — Монтекки и Капулетти, — поддакнул Слава, кажется, невероятно довольный такой «тонкой» отсылкой. — Ой, Мирон Янович, вы прямо как император в этом веночке. — Да, Евгения, разрешите представить, это мой новый придворный шут! Слава не обиделся, наоборот — расправил спину и растянул губы в улыбке. — Давайте с нами в волейбол! — предложила Евгения. В волейболе было мало удовольствия. Во-первых, они со Славой оказались в разных концах круга (сетки у них, конечно, не было), во-вторых, Слава, кажется, специально кидал как попало, чтоб Мирон побегал. Понаклонялся за мячиком. «Что ж, в эту игру могут играть двое», — решил Мирон. Но вместо того, чтобы намеренно мазать, как это делал Слава, с радостью наклонялся. «Почему бы и нет, собственно. Могу себе позволить», — решил он. — Все! Надоело! 5:0! — закричал Слава, — Купаться! Народ побежал к реке, смеясь и улюлюкая. Мирон задержался у костра, вытер пот со лба футболкой и уселся на берегу. Слава плескался как ребенок. Не плавал, а так бродил, зайдя по пояс, пуская веер брызг вокруг. Вел себя настолько бесшабашно, что даже Евгения не выдержала и сделала ему замечание. Когда он вылез из реки, вода текла с него ручьями. Слава был незагорелый, сутуловатый, с круглыми бочками и намечающимся животиком. Ничего особенного, в общем. Примечательными были, пожалуй только длиннющие почти безволосые ноги. Мирон на эти ноги загляделся и не сразу сообразил, что вот эти ноги совсем перед его носом. — Мирон Янович, почему вы не купаетесь? — спросил Слава. — Не очень люблю это. Камни. — Загорайте тогда, — он нагло потянулся стащить с Мирона футболку. Мирон стукнул его по рукам и оглянулся. — Не загораю тоже! Обгораю быстро. — Какой вы неженка! Кисейная барышня! — сказал Слава ласково. — Вас солнечный или тепловой удар так хватит. — Надо, пожалуй, побродить. Только не лезьте ко мне. — Чтобы я? За кого вы меня принимаете? Я человек приличный! — запричитал Слава и осклабился. «Да, теперь не отвяжешься», — подумал Мирон и проследил, как народ начал вылезать из реки, все же вода была холодной, и подниматься на крутой берег. «Ладно, хуже не будет», — решил он и стащил футболку, брюки, кроссовки. Слава жадно оглядел его, но от комментариев воздержался. Мирон спустился к реке, чувствуя Славину поступь за спиной. «Невозможно! — усмехнулся он про себя, — Надо оторваться». И зайдя до середины бедра в воду, резко нырнул и поплыл, ускоряемый течением. Мирон вообще-то неплохо плавал, правда обычно предпочитал дикой речке бассейн. Он плыл баттерфляем, не оглядываясь, наслаждаясь водой, ее текучестью, пока она не начала ощутимо холодить. Надо было выплывать, пока не закоченел. Мирон замедлился и начал подгребать к берегу, когда кто-то схватил его за ногу и потянул на дно. Он поперхнулся, хлебнул носом, но даже не успел испугаться, как Слава обнял его за талию и дернул на поверхность. — Что за шутки! — разозлился Мирон. Течение продолжало гнать их все дальше от лагеря. — Ты замерз. У тебя губы синие, — невпопад ответил Слава и буквально поволок его на себе к берегу. Мирон попытался вырваться, но Слава держал крепко. — Ты хочешь, чтобы мы на дно пошли? Пусти! — Прости! — обескураженно ответил Слава, и отпустил его. На Славу сложно было злиться, он вёл себя как шестиклассник. Их отнесло далеко, к небольшой заводи, где почти не было течения. Стоячая вода была теплой, особенно после ледяной в реке. Слава встал на дно и вдруг снова притянул Мирона к себе, Мирон вроде попытался высвободиться, но в воде все движения ощущались странно. Так что он скорее прижался плотнее. — Ну и что дальше? — весело спросил он, приподняв бровь, полагая, что в палатке, в темноте пьяненький Слава был смелым, а на свету растеряется, если Мирон перестанет сопротивляться. О! Как он ошибался. Слава чуть ли не напрыгнул на него, прижался всем ледяным телом, схватил за задницу, потащил их двоих ещё ближе к берегу и завалил Мирона на спину, на камушки. — Что-нибудь такое, — ответил он на заданный вопрос и наклонился к губам Мирона. Мирон, если бы и хотел сказать «нет», не успел бы, но Мирон все равно не хотел, так что… Слава целовал его, все еще настырно щупая за задницу. Мирон отвечал, впрочем, Славе это будто и не требовалось. Не удивительно, что спустя минуту, Мирон уже чувствовал контуры твёрдого Славиного члена, упирающегося ему в бедро. «Ну нет!» — решил он, и не без сожаления отстранил, кажется, завороженного и потому не сопротивляющегося Славу, погладил по мокрым, повисшим сосульками волосам и вылез из воды. — Выходи, чего сидишь-то? Вода холодная! — прикрикнул Мирон на него. — Остужаюсь, — Слава поиграл бровями. — И прекращай так сексуально строжиться. Не помогаешь делу. Мирон почувствовал, как кожа у него покрылась мурашками: то ли от Славиного колкого взгляда, то ли от холода. — Какая вы козявочка бледненькая, Мирон Янович! — тихонько сказал Слава, все же выбираясь из воды, — Бледненькая лысая карлица! — Пойдем к нашим. А то это уже подозрительно. Хе! Как далеко уплыли! Они кое-как поднялись по крутому берегу без спуска. Мирон шёл чуть впереди и чувствовал Славин взгляд на себе, его неусыпное внимание. — Прекрати пялиться, Слав! — мягко сказал он. — Было бы на что! Жопа у вас плоская! — вальяжно ответил Слава, но пялиться не перестал. Вечером костер пылал ярко, как щеки Мирона, когда Слава вдруг при всех погладил его по коленке. В шутку вроде как, от того не легче. Хотя всем, кажется, и правда было не до них. Женщины были слегка растрепанные, ненакрашенные, но почему-то невероятно красивые, мужчины — чумазые, тронутые загаром, крикливые. Алкоголь. Мирон решил от него тоже не отказываться сегодня. И теперь вот глаз не сводил со Славы. Сначала он старался не пялиться, но бокал за бокалом красного дешевенького вина ударяли ему в голову. Становилось все равно, что о нем подумают. Даже если подумают — правду. Ванька что-то терпеливо рассказывал Ване Светло, и Ваня Светло, надо же, улыбался ему. Мирон пригляделся: на Светло была Ванькина футболка. Надо же. Какая духовная близость. Андрей Андреич достал гитару и затянул какую-то русско-роковую муть, путая аккорды. Кто-то начал танцевать, кто-то фальшиво подпевал. Но потом гитару отобрал Слава. Странное, поспешное, рифмовано-чистое и жизненное полилось вдруг. Мирон мгновенно понял, что это Славины стихи и Славина песня. Он играл плохонько, да и пел не так чтоб очень хорошо и чисто, но был во всем этом такой нерв. Такая жизнь. Мирон не сводил глаз с его пальцев, переставляющих аккорды. Это было словно Слава, ухвативший его за ногу тогда, в реке, до сих пор тащил на дно. Слава поднял на него горящий взгляд, завершая песню. — Так, Андрей, держи гитару. Пойду поищу че пожрать. Он встал, видимо недовольный той едой, что была с его стороны, и двинулся к Мирону. Тихонько спросил, наклоняясь к столу через плечо Мирона: — Понравилось? — Это ваше? — М? Угу, — легкомысленно ответил Слава, отрывая лист петрушки и выбирая бутерброд посимпатичнее. — Очень своеобразно. И пылко. Талантливо. Никогда бы не подумал, что вы, Вячеслав, такое способны написать. — Ну да, — невесело сказал Слава, — я же долбоеб, звать меня никак, две последних клетки мозга решают какой стороной флешку в юсб-порт воткнуть. — Я такого не говорил. Слава жевал огурец, опираясь о стол, нависал над ним. Мирон сидел с краю, но с другой стороны уже был Ванька. — Сыграйте еще, — попросил Мирон, облизывая губы. — Что сыграть? — Свое. Хочу послушать. Слава не стал препираться, доел бутерброд и вернулся на свое место. Отобрал гитару. Славино было такое яростное, беспощадное сырое и грубое, что у Мирона голова кружилась. Он подливал себе вина. И глядел-глядел на Славино лицо в отблесках костра. Песня заканчивалась и тут же начиналась новая. Слава уже охрип, путался, играл что-то одно, а пел другое, но не мог остановиться, припечатанный вниманием Мирона к месту. Вокруг все разговаривали, смеялись, ели, занимались чем-то своим, но в этот момент для Мирона у костра были только они двое. И пел Слава только для него одного. Народ начал расходиться по палаткам, время было позднее. Слава выдохся. Отдал инструмент назад Андрею и переключился на разговор с Александрой. Хрупкая, очаровательная Александра надела платье в цветочек и казалась в полумраке костра какой-то феей из волшебного леса. Мирон не стал на них смотреть. Устыдился своей внезапно вспыхнувшей ревности. Он встал и только тогда осознал, что выпил прилично. Земля была мягкая и пружинистая. Сделал несколько шагов к берегу, прислонился к дереву у обрыва. — Мирон Янович, мы спать, — сказала Евгения Викторовна. — Спокойной ночи! — И вам! Может быть вам тоже пойти? Завтра в три отъезд! А то в пробки встанем. — Да, сейчас подышу немного и пойду! — Хорошо. Рада, что уговорила вас поехать с нами. — А я рад, что вы меня уговорили. — Вы нашли общий язык с Вячеславом Валерьевичем. Безмерно рада за вас, — ее губы изогнулись в усмешке, — он так много всегда про вас спрашивал. А вы на него даже не смотрели. — Вы шутите? Он меня третирует бесконечно! — О-о-о, он хочет вашего внимания. Он тоже пишет. Но стесняется. Попросите его почитать свои стихи. Удивитесь. — Я уже. Мирон отвернулся к реке. Вода мерно шумела, омывая камни. Луна отражалась в водной глади, бросив ковер-дорогу к берегу. На душе было легко и покойно, алкоголь немного путал сознание и эта путаница была приятной. На тело спустилась невероятная легкость. Он качнулся, удерживаясь за дерево, чтобы не рухнуть с обрыва. Вдруг его кто-то подхватил со спины, стиснул за талию. — Вячеслав! — Вот вы где! Я вас потерял. — Может отпустите меня? — Никак не могу! Вы едва на ногах стоите. — Я держался за деревце. — Всегда знал, что вы любите стволы, Мирон Янович. — Да вы поэт. Слава, — засмеялся Мирон, повернул голову, задев носом Славины губы, — увидят же, отпустите. — Что такого… Слава засопел в ухо, но потом отпустил. Без него тут же стало холодно и шатко. — Я вам еще вина принес, — Слава приподнял с земли открытую бутылку красного. — Мне уже достаточно. Вячеслав, вы меня напоить хотите? — Вы и так уже пьяный. Еще немножко и блевать будете… Пойдемте. Слава аккуратно взял Мирона за предплечье и повел к палатке. К палатке Мирона. К теперь уже, видимо, их палатке. Мирон не нашел ни одной причины возмутиться на этот счет. Внутрь Слава его буквально втащил, помог снять кроссовки, застегнул вход и накинулся, нагло забираясь сверху. — Ну вот мы и снова вместе, Мирон Янович, скучали? — Безмерно, — Мирон прикрыл глаза, пространство вокруг немного кружилось, как в калейдоскопе. Константой в этой эфемерной реальности был только Слава. Так что он обнял его за плечи, чтобы остановить этот круговорот. — Я вам нравлюсь! Я видел как вы на меня смотрите! — сказал Слава уверенно. — Как? — Призывно! Мирон расхохотался. — К чему же я призываю? Слава выдохнул и схватился полы рубашки. — К греху! Мирону надоело болтать. Слава был такой горячий, дерзкий и молодой, его так хотелось. В голове все плыло от его грубоватых касаний. Он облизал губы, обнял Славу за шею и потянул к себе. — Ого, — шептал Слава между поцелуями, — да вы… сегодня… в ударе. — Не представляешь насколько. Это было то погано-манкое состояние, когда ты выпил именно столько, сколько нужно. Мирон знал себя в нем. Кожа становилась чувствительной, все рецепторы обострялись, хотелось чтобы тебя беспрестанно трогали и трогать самому. Еще тогда, в прошлой жизни, ему говорили, говорил… но сейчас не о нем. Слава справлялся отлично. Стащил с Мирона брюки, от рубахи тоже избавил. Осталась футболка и трусы. Мирону стало интересно, что он будет снимать первым. Сам он решил не помогать. Только пустил Славино колено между своих ног и потерся о него откровеннее. «По-блядски», — подсказал ему внутренний голос. Слава так дернулся от этого, что прикусил Мирону губу. «Бойкий мальчик, — подумал Мирон, — но ласковый! Большая редкость. Надо поощрить.» Мирон с трудом, но оттолкнул в бок сопротивляющегося Славу. Сел сверху, ему на бедра, задевая крышу палатки. — Ох! Все по-взрослому, да? — спросил Слава и сжал его задницу. Начал мять в ладонях как-то оптимально властно, но бережно. Мирон несколько минут с удовольствием наслаждался этой лаской. Слава дышал через рот, шумно и влажно, время от времени приподнимаясь и чмокая Мирона куда попало. Его крепкий член, все еще скрытый штанами, упирался в промежность. Мирон нащупал положение поудобней и начал интенсивно и часто тереться задницей о него. — Блять! Блять! — причитал шепотом Слава. — Охуеть! — охал он, щупая своими длинными паучьими пальцами в полумраке грудь Мирона, шею, лицо, пока Мирону не надоело это слепое исследование и он не втянул в рот сначала указательный, потом средний палец. Слава вздрогнул. Мирон даже задницей почувствовал, как отвердел его член. «Не ожидал, да?» — подумал Мирон и из желания потешить свое самолюбие и, может быть, услышать еще парочку таких же удивленных охов от Славы, плотно обхватил пальцы, смочил слюной и начал сосать их, пропуская чуть ли не до гланд. — А ты горячая детка! Кто бы знал, — задушено прошептал Слава, жадно лапая его за бок и поясницу другой рукой. Хорошо это было. Но мало. Мирон все-таки взрослый мальчик. Еще хотелось как-то приласкать Славу так, чтоб он еще больше впечатлился и стал мягким и дрожащим. Сначала Мирон стащил с него толстовку, потрогал грудь и мягкий живот, потом помог с брюками и трусами, Слава стянул их с себя как-то удивительно ловко. Выдохнул. Мокро поцеловал Славу в живот. — Ты что… — удивленно сказал Слава. Охнул. Поперхнулся слюной и потрясенно откинулся на спину. Мирон взял его член в рот. На пробу обхватил губами плотнее, вспоминая. И начал двигаться вверх вниз, практически не давясь. Рвотный рефлекс у него был всегда слабо выражен. «Ну вот. Я ведь все помню, хоть забыл», — весело подумал он. Несмотря на то, что в палатке стояла темень, было понятно, что Слава потрясен. Он гладил Мирона по щекам, плечам, норовил ощупать его губы, растянутые на члене — короче, только мешал. В конце концов, когда его рука легла на затылок и вроде как начала ускорять темп, Мирон отстранился и сказал хрипло: — Так. Либо ты мне не мешаешь, либо додрачиваешь сам. Что-то не нравится? — Мне все нравится! — Слава от страха даже шуточки оставил в сторону. — Продолжай, пожалуйста. Мирон продолжил. Он расслабил горло, набрал воздуха и впустил член глубже. Когда-то он это умел хорошо. Мышечная память работала. Слава только и делал, что шепотом матерился и комкал пальцами спальники. Потом, видимо, забывшись, все-таки начал гладить Мирона под ухом. Но это было так нежно и ненавязчиво, что Мирон не стал возражать. Погрузился в процесс, следил за техникой и за темпом. Он как раз обстоятельно обсасывал терпкую головку, когда Слава резко отстранил его, сел и начал целовать в распухшие губы. — Извини! Я бы спустил. А я. Пока не хочу. Иди ко мне. И сам начал укладывать Мирона на спину, чуть подтянув вверх. Замешкавшись на секунду, помог стянуть трусы. — Слав, — сказал Мирон, оказавшись снова на спине, прижатым сверху, только теперь с разведенными ногами и в одной футболке. — В жопу не дам, сразу говорю. Слава шумно втянул воздух. — Я знаю. — зашептал он как-то расстроенно. — Знаю, я же не дурак, не здесь, не в таких условиях. Я же не для этого. Просто. Потрогать. Хочу. Просто потрогать Мирон был не против. Слава, мокрый от пота, лег сверху и начал тереться членом о живот, попытался подрочить им обоим одновременно, у него толком не вышло. Тогда Мирон обхватил его ногами плотнее, притянул поближе за талию, понукая двигаться. Слава все никак не мог перестать целовать его. У Мирона уже челюсть не двигалась. Он уже просто раскрыл рот, а Слава все целовал, кусал, вылизывал, будто изголодавшийся по ласке звереныш. Он скользнул ладонью к заднице, больно сжал ягодицу, замешкался и провел сухим пальцем по сжатой дырке. Мирон сглотнул, под закрытыми веками все кружилось и плыло, трения о живот было катастрофически недостаточно. Но так хорошо. Так не хотелось прекращать. Слава уже был на грани, видно было, что ему не хватает чуть-чуть, чтобы кончить. Он трогал его вход, громко дышал. О чем он фантазировал не надо было и гадать. Слава ужасно хотел его, Мирона. Мирон и не помнил кто последний раз настолько был заинтересован им в постели. Слава толкнулся еще пару раз и затрясся. На живот плеснуло влажным. Футболка, которую они так и не сняли, скрутилась до груди, но Слава, кажется, и ее достал. Ужасно тяжелый, он распластался на Мироне. Мирон терпел, потом кое-как отполз вбок и решил уже самостоятельно решать проблему, но Слава пришел в себя, случайно стукнул локтем, извинился, задрал еще выше футболку. Начал беспорядочно целовать грудь, облизывать соски. Мирон хотел было пошутить, что он не девочка и его такое не заводит, когда Слава вдруг прикусил сосок, и Мирон понял: упс, кажется, заводит. Он доселе и не знал, что они у него чувствительные. Наконец, наигравшись, Слава спустился к паху. Лизнул член вдоль длины, потерся лицом. Ощупал колени, развел ноги еще шире, взял головку в рот, принялся неумело по ней елозить, задевая зубами. — У меня сейчас упадет вообще! — зашипел Мирон и оттолкнул Славу. — Извини, — искренне расстроенно сказал Слава. — У меня не получится так технично, как у тебя. — Нормально, — устыдился Мирон, — просто нужна практика. Потом. Что за «потом» и откуда оно взялось Мирон сам не понял. Да уже и не до мыслей было, когда Слава облизал ладонь и просто принялся дрочить ему. И это было хорошо. Особенно в сочетании с колючими поцелуями в шею, горячим дыханием, прикосновениями к растревоженной дырке. Мирон кончил, когда Слава принялся облизывать ухо, жарко выдыхая в него разные пошлости вперемешку с ласковыми словами. Дальше воспоминания были отрывочными. Он помнил, что Слава чмокнул его в нос. Помнил, что лежал уже укрытый и замотанный в спальники, а со спины прижимался пышущий жаром, большой и ласковый, Слава, помнил среди ночи невесомый поцелуй за ухом. А дальше уже только утро. Мирон проснулся очень рано, но птицы уже щебетали. Принял как должное и собственнические объятья, и корку засохшей спермы на животе. Как все стало таким привычным? Он выбрался из этого нежного плена. Слава не проснулся, кажется, рядом мог пойти взвод солдат, он бы не обратил внимания. В лагере все еще спали. Мирон отлил, глотнул воды из бутылки рядом с костровищем и спустился к реке. Над водой стоял густой, как кисель туман. Мирон умыл лицо. Сел на берег, спрятавшись за раскидистым кустарником, чуть поодаль. Он особенно не думал о произошедшем — мозг еще спал, а тело окутывала истома. Он смотрел на реку. И смотреть на реку было достаточным, чтобы чувствовать себя счастливым. Потом поднялся, сходил к палатке, достал телефон и сигареты и снова вернулся к своему месту. Он читал книгу с телефона, когда лагерь медленно начал просыпаться, послышались женские звонкие голоса, звук топора. Приглушенный смех. Свое место не хотелось покидать, так хорошо было тут, уютно. Хоть и зябко, конечно. Он уже собрался подняться и попросить угостить его крепким чаем, который наверняка уже вскипятили на костре, как услышал голоса совсем рядом, за кустарником. Прислушался. Говорил Слава. — Да че рассказывать? Охуеть вообще. — Ну! — этот тонкий голос, кажется, был голосом Ивана Светло. — Пиздец. Сосёт как шлюха, я таких навыков ни у одной девушки не встречал. Мирона замутило. — Выебал его? — спросил Ваня. — Неее, не дал, зато, знаешь… Мирон больше не хотел это слушать, поднялся, хрустя ветками. Голоса затихли. Как же он так мог расслабиться! Как разрешил этому произойти? Где был его разум вчера? Мирон накручивал себя: «Там, наверно, был спор! Получится ли у Славы завалить его, строгого застегнутого на все пуговицы Мирона Яновича. Вот. Получилось. Да ещё так легко! Теперь, небось, бабла срубил Славик или на что там они спорили. Вот молодец. Главное, чтоб слух не пополз. Хотя. Теперь, наверно, все равно работу менять!». Мирон остановился перевести дыхание, чтобы не упасть в реку. Тошнота немного отступила. Что ж. Надо встречать неприятности с открытым забралом. Сам напросился! Он, вскинув голову повыше, смело зашагал к костру, надеясь, что не все еще в курсе. — Мирон Яныч! Вот вы где, давайте к нам, тут у нас рисовая каша со сгущенкой! И чай! С душицей! Садитесь! Мирон хотел отказаться, каши он не любил, но ему уже впихнули в руки дымящуюся тарелку, поставили рядом чай в жестяной кружке. Каша оказалась вкусной! А чай бодрящим! У Мирона даже медленно поползло вверх настроение. — Так, коллеги, самовольно не разъезжаемся! Сейчас поедим и начнем централизованно убирать мусор, костровище в порядок приводить! Отъезд в три! Не раньше. Иван Игоревич, вы следите за тем, как выглядит дерн после палаток! Андрей Андреич, вы за костер ответственны! Я прослежу за мусором. За оставшейся едой проследит Александра Сергеевна! Всем спасибо, чудесно съездили. Сейчас пару часов отдыхаем, моем посуду, купаемся. В 12 сбор у костра! Мирон курил у реки, когда к нему подошел Вано. Про Ивана Игоревича он и забыл совсем. Где он ночевал, интересно? Неужели с этим своим тезкой опять. — Эх, даже уезжать неохота! — сказал Ванька и потянулся. — Хм. Как спалось? — Ты знаешь, нормально. — Ваня отвел глаза. — Вообще этот Светло не такой уж и дурак, как я думал. Мирон раздраженно потрогал переносицу. Не хотелось в этом разбираться и лезть туда, тем более что вокруг могли быть посторонние уши, но Ваня явно что-то не договаривал. Может он спелся с кем-нибудь из прекрасных дам и так же весело провел прошлую ночь, как Мирон? Воспоминания о прошедшей ночи снова неприятно укололи. Ладно. Было и было. Время собирать палатку. Вдвоем с Ваней они справились за пятнадцать минут. Собирать не ставить. Пока Мирон аккуратно упаковывал ее в чехол, а Ваня куда-то отошел, рядом выросла другая длинная фигура. — Мирон Янович… помочь? — робко спросил Слава. — Нет, я уже собрал все. Спасибо за предложение, Вячеслав. — Не хотите пойти чая попить, пока костер не потушили? — Я уже выпил и позавтракал, благодарю, — Мирон следил, чтоб голос не дрогнул. — Чем заниматься будете? — Идите по своим делам, Вячеслав. Не мешайте мне. Слава вдруг плюхнулся на колени, делая вид, что помогает упаковать палатку, и зашептал: — Что не так-то, Мирон? Все же хорошо вчера… Тебе не понравилось? — Вы, безусловно, хорошо посмеялись, рад за вас. — Посмеялся? — Слава опешил. Оглянулся. — Давайте отойдем поговорить к реке. — Я уже все сказал вам, Вячеслав. Слава замешкался. Хотел еще что-то сказать, но к ним подошла компания из Андрея Андреича и Вити-трудовика. Пока Андрей что-то спрашивал, Мирон сбежал. Что тут говорить! Перед отъездом Мирон зашел в лес по нужде, не успел он застегнуть ширинку, как из-за дерева вырос Слава. — Мирон, че ты как не родной-то? — Уже отлить спокойно нельзя, безумие какое-то! — раздраженно сказал Мирон и вжикнул молнией. — Я что-то не то сделал вчера? Так скажи! — Не намерен это обсуждать. — Я, конечно, не очень в этом деле, — Слава сбился, подергал себя за рукава. Мирон попытался обойти его. — Мирон! — Слава сжал его за плечи и попытался прижать к дереву. — Кому еще в красках вы намерены поведать о вчерашнем происшествии, кроме Ивана? Или уже все знают? Слава ссутулился и опустил голову, пряча глаза. — Вы слышали… Так и знал, что это не птица в кустах была. — Слышал, и думаю как скоро мне придется писать заявление об увольнении. — Заявление! Ты что! — Слава, все время старавшийся говорить тихо, даже вскрикнул, но совладал с собой. — Я не… это не то! Да блять! — Отпустите, я пойду. — Нет, сначала ты меня послушаешь! — Слава, я вас ударю сейчас! Слава внезапно налетел, прижал к дереву и попытался поцеловать. Это уже было слишком! Мирон ударил коленом в пах, прицельно и очень болезненно. Слава согнулся и взвыл. Игнорируя тропинку, Мирон зашагал к лагерю, не оглядываясь. Ваня уже сложил все, и Мирона в том числе, пожитки в машину. Евгения Викторовна инспектировала порядок на поляне. Подбирала какие-то случайные фантики, стыдила за что-то Романа Вениаминовича, как школьника, пока Андрей Андреич в стороне смотрел на них и похохатывал. Мирон сел в машину. Эти два дня его утомили. Утомила природа, алкоголь, но больше всего утомила и огорчила история со Славой. Когда уже все погрузились, он услышал, как спрашивал Слава у Ваньки не возьмут ли они его на борт, ему было по пути. Но Ванька, к счастью, отказал — с ними уже зачем-то увязался Светло. Хорошо, что теперь Мирон сидел на первом сидении под предлогом нестабильного вестибулярного аппарата. Вернуться назад к благам цивилизации было по-настоящему здорово. Горячий душ, крепкий чай, свежая одежда — все под рукой. Остаток дня Мирон провел в невнятной тревоге. Ему было неприятно и противно от произошедшего со Славой. Но все же он надеялся. Вдруг недоразумение? Хорошо хоть занятий летом нет и дети на каникулах. Можно будет спокойно заняться бумажной работой, а то накопилось. — Классно съездили, а? — воодушевленно спросил Ванька утром. — Я б повторил в конце лета. Только нашей компанией… Поменьше. Светло еще можно взять. Мирон улыбнулся. — Вы прямо сдружились. — Немного, — скромно ответил Ваня и лицо его приняло какой-то загадочный вид. — Подвез его вчера до дома. Разговорились. — Ууу, и к себе позвал тебя небось? Это любовь. Ванька вдруг как-то смутился и засобирался: — Ну ладно. Я побегу. Пиши, если надо будет тебя подбросить. — Не, я как обычно, пешком. В школе было душно и непривычно тихо. Завороженный этой тишиной, Мирон засиделся допоздна. Заработался. Он уже закрывал кабинет, удерживая стопку книг под мышкой, как словно из ниоткуда нарисовался Слава. Мирон от неожиданности выронил книги. Чертыхнулся. Торопливо поднял их и спросил: — Вячеслав, вы что-то хотели? — Хотел! Слава отобрал у него несчастные книжки. Положил на пол, оглянулся по сторонам и потащил его за грудки в небольшой укромный уголок между колонной и стеной. — Ты с ума сошел! Тут камеры! — Здесь не берут, я проверял. — Вдруг пойдет кто! — Мирон оттолкнул его от себя, задетый, что его снова, будто институтку, зажали в углу и облапали, хотя от Славы пахло так приятно, и его руки, большие и ласковые, ощущались щекотно-волнующе. — Давай пойдем туда, где никто не пройдет, — тихо сказал Слава, семеня следом. Мирон вздохнул. — Что ты хотел мне сказать? — А вот тут камеры берут, кстати. — Тем лучше. Они без звука. Говори. — Короче, — Слава помялся, — если ты психанул, что я про тебя Ваньке болтал, ты не злись… Это я, короче, просто хвастался. — Хвастался? — Бля, Мирон, ну не тут же… — Слава заметно смутился. — Идем хоть в столовке посидим. — Она закрыта. — Тогда не судьба. — Бля, ну че ты как сука себя ведешь, я же ничего не сделал! — Так! Закончили разговор. Мирон развернулся, поднял книжки с пола и быстро зашагал к выходу. Слава шел за ним след в след, держась на расстоянии нескольких метров. Даже на улице, даже когда они переходили дорогу. Мирон затылком ощущал его присутствие и не мог решить приятно это или раздражающе. Перед подъездом он не выдержал. Обернулся, дождался, когда Слава приблизится. — Все! Пришли! Свободен. — Вот так со мной, значит, да? — Надеюсь, ты что-то дельное выиграл тогда! — А? Мирон хмыкнул. Обида снова подступила к горлу тошнотой. — Ты… аааа, — начал блеять Слава, — решил, что мы со Светло поспорили? — Скажешь, нет? — Скажу, что это бред. Ты будто не знаешь… что я, как ты пришел… — Слава ухватил Мирона за плечо, больно сжимая. — Здравствуйте, Мирон Янович! Здравствуйте, Веч-слав Валерьич. Пятиклассник Данечка радостно смотрел на них снизу вверх. — Здравствуй, Данечка! — усмехнулся Мирон, поправляя рубашку, как будто она могла выдать оставленные Славой настойчивые касания формой своих складок. — А вы что тут делаете, Веч-слав Валерьич? Вы теперь тоже тут живете? — Нет-нет, обсуждаем с Вячеславом Валерьевичем рабочие моменты! А ты? Отдыхаешь? Наверно, по школе соскучился? — Нееее, — настороженно ответил Данечка и сделал робкий шаг назад. — Точно? А то мы с Мироном Яновичем тебе быстро устроим урок. М? — подхватил Слава. — Меня мама ждёт, мне пора. Данечка исчез со скоростью света. Будто его и не было. — Вот пиздюк! — Слава! — одернул его Мирон. — Что? Мат это жемчужина русского языка, ты не согласен? — Если соглашусь, ты от меня отстанешь, — вздохнул Мирон, все-таки ловя себя на том, что ему ужасно нравится этот Славин стиль общения. Колючий и игривый. — Смотря на что согласишься! — улыбнулся уголком губ Слава и прищурился. — Хорошего вечера, Вячеслав. — Я хочу к вам в гости! — А я не хочу вас к себе в гости. В дело вступило чистое упрямство. Мирон уже понимал, что скорее всего ошибся насчет Славы и насчет пари, повел себя как истеричка, но иррациональная злоба требовала выхода. Славу хотелось немного помучить. — Я тогда буду сидеть тут всю ночь! — запальчиво сказал Слава. Мирон посмотрел на небо. Весь день стояла духота, а теперь ветерок потихоньку нагонял тучи. — Ну удачи тебе. Дождь как раз собирается. — Буду сидеть под дождем! Как отверженный любовник. Встречу всех детей, обсужу с ними хорошенького учителя литературы и русского. — Как хочешь. Только никто твоей забастовкой не будет впечатлен. У меня окна на другую сторону выходят, если что. Слава слегка приуныл и снова попытался ухватить Мирона, на этот раз за руку. — Ну че ты… Мирон руку, озираясь, вырвал и ушел, плотно прикрывая за собой дверь подъезда. Он уже знал, что сдастся, что пустит сегодня Славу, если тот еще чуть-чуть надавит. В свой дом, а возможно и в свою постель. Но сопротивлялся, слушал строгий голос в своей голове, что негоже, что может быть опасно. Как тогда, тогда… Когда Дима… Он зашел в квартиру, переоделся в домашнее, тщательно принял душ. Замешкавшись у зеркала на выходе, придирчиво оглядел себя, повернувшись и так и сяк, и вышел в шлепках на лестничную клетку. Выглянул в окно. Слава, сгорбившись, сидел и читал что-то с телефона. На улице темнело от подступающих туч и порывы ветра становились все отчаяннее. Мирон закурил. Было что-то в этом Славе. Даже в его сутулой спине и длинных руках. Слава ему нравился. Тяжелые дождевые облака собирались над двором. Ветер ерошил Славе отросшие волосы. И вот, наконец, грянул ливень. Очень кстати. Мирон настежь отворил окно и прокричал: — 47-я квартира, домофон, — и тихо добавил, — Ромео. Слава за эти несколько минут умудрился промокнуть до нитки. У него даже с носа капало. — Ванная там, — сказал Мирон, пропуская его в квартиру. Тело уже ныло в предвкушении. Слава смотрел зло из-под мокрой челки. — Ты специально ждал, чтоб я промок! — сказал он, надвигаясь. — Может быть, — ответил Мирон, ежась от холодных мокрых прикосновений к спине, — тебе необходим был небольшой урок. — Малолетним долбоебам своим будешь уроки преподавать, — Слава подошел совсем близко, дернул к себе, больно сжал за предплечье. — Ты как будто не видишь, как я за тобой увиваюсь! — выдохнул Слава ему в шею, прижимая крепче. Мирон чувствовал, как пропитывается водой его одежда, но не сопротивлялся. — А? — Ты знаешь! — Не-е-ет! — Мирон сглотнул, несколько раз моргнул, пытаясь вернуть себе самообладание. — Я же давно… давно еще и читал тебя и твой «Горгород» в самиздате, потом ты куда-то пропал. И выплыл вот. Спустя столько лет. В моей, блять, занюханной школе. — Ты читал…? — Конечно, преданный ебучий поклонник много лет… — Как же… Как ты меня узнал? — Там же была твоя фоточка. Ты там совсем нимфетка, конечно, еще. Ну и ладно… Может быть, я немного сталкерил. Кто меня тут осудит? — Слав, я уже весь мокрый. Не прижимайся. — М… ты намокла, детка? Мирон даже задохнулся на минуту от такой показной пошлости. Слава так напирал, так щупал везде, не стыдясь, считая что ему уже все можно: горло, грудь, наконец, скользнул за пояс штанов, поглаживая, дразня. — Завалю тебя и прямо на коврике выебу, устроил мне… — Светло будет в курсе и этих твоих приключений тоже? — Да блять! Ты че выебываешься, у тебя хуй уже подтекает как ты меня хочешь. Не будет! Я облажался, ок? Я просто заебал его за все это время своим нытьем, какой ты красивенький и умненький. Надо было как-то… — Сосу как шлюха, да? — Это же комплимент. Мирон, это комплимент. — Ладно. — Мирон высвободился из ласкающих рук, воспоминание было неприятным. — Хочешь чаю? — Ты издеваешься? — Слава изобразил какую-то умилительно-несчастную гримасу. — Может еще в магазин меня отправишь? — Слава, я тебе и так дам. Успокойся. Предлагаю из вежливости. — Ой, как грубо. Не такого ждёшь от хорошенького глазастенького филолога. Мирону стало вдруг смешно, тридцать лет и три года мытарств по разным странам, морщины на лбу, редеющие волосы, зрение минус восемь и туда же — хорошенький филолог. — Разочарован? — Ужасно. Ужасно разочарован, мне требуется утешение. — Ну ладно. Мирон двинулся в комнату, по пути стягивая футболку. Уселся на расправленную кровать — с утра не успел застелить, а теперь вот очень кстати. Он начал снимать штаны, когда Слава буквально рухнул на него сверху, перехватил руки. — Я сам. Сам все сделаю. Не мешай. Мирон хмыкнул, откинулся на постель, зажмурился, пока Слава стягивал с него штаны довольно резко разводя ноги в стороны. Это было так интенсивно по ощущениям, что Мирон задышал через рот, борясь с жаром, приступающим к лицу. Славино внимание било вспышками электричества по коже. — Какие тоненькие у вас коленочки. И светленькие, — шептал Слава, сбиваясь на «вы», — на свету вы тут совсем другой. Не как я представлял. Слава тяжело навалился, практически обездвижив Мирона, так что ему оставалось только отвечать на хаотичные поцелуи. Вглядываясь в лицо Мирона, следя за каждой его эмоцией, Слава ласкал его. — Слав! Слав, стоп. Мирон охнул. — Ну что не так опять? — Дай я на живот лягу. — Зачем? Мирон подвигал бровями и улыбнулся, надеясь, что это выглядело достаточно красноречиво. Славино лицо целую минуту было каким-то забавно-задумчивым. Он неожиданно робко спросил: — А ты что ли... ну типа… дашь сразу… так? — Есть возражения? — Мирон снова начинал злиться. — В жопу дашь? — уточнил Слава. — А-а-а-а. — Мирон отстранил его. — У нас есть варианты по-твоему? — Ну че ты, — Слава поймал его за талию и все-таки положил, как Мирон и хотел, на живот, лёг сверху и зашептал куда-то в шею, перемежая слова поцелуями. — А тебе разве не надо там как-то… подготовиться? Типа… Ну, я читал… Не подумай, что я брезгую. Я не брезгливый вообще! — Слава! — М? — У меня сейчас упадёт, — слукавил Мирон, от этих неловких вопросов его бросало в жаркий пот. Почему-то оказаться под совершенно не опытным голодным любовником вдруг стало жутко возбуждающим. — Я тебя отпущу в душ, если что. — Какое великодушие! Только я там уже был! Слава замер на мгновение. Тряхнул головой, как лошадь и сполз с Мирона. На секунду стало прохладно и неуютно, но потом он начал опускаться вниз по позвоночнику звонкими поцелуями. Так же внезапно кожу обожгло болью. — Сучка! — это Слава звонко ударил его по заднице. — Пока я там мок под дождём, эта сучка себя в душе растягивала. Он надавил на загривок, заставляя отставить задницу. Мирон привстал на коленях, не поднимая головы, изображая покорность. — Смеёшься надо мной, пока я тут… Слава не договорил. Развел в стороны ягодицы и смачно сплюнул на зад, провел шершавым пальцем вокруг дырки. Мирон ахнул в подушку и прикусил наволочку, чтоб не начать совсем уж по-блядски стонать. Подчиняясь, выгнул спину. А Слава все трогал и трогал его, не решаясь, видимо, погрузиться внутрь. У Мирона внутри все гудело от томительного предвкушения. — Сначала пальцем… можно, — пробормотал он, удивляясь тому, как беззащитно и моляще звучит его голос. — Я тебя спрашивал? — прикрикнул Слава, но нежно чмокнул между лопаток. — Сам знаю! — неуверенно продолжил он. — А есть…? — Смазка в ванной. Презики вон лежат, — Мирон кивнул на пакет на кресле. — Закупился. Меня ждал? — самодовольно сказал Слава. — Тебя. Пусти, герой-любовник. Схожу за смазкой. А то заблудишься. Слава аккуратно двигал одним пальцем внутри, на удивление, иногда попадая по простате. С Мирона тёк пот. Властный и одновременно робкий Слава сводил с ума и лишал возможности рационально мыслить: он не разрешил дрочить себе, унизительно обозвав Мирона «девкой», но при этом часто спрашивал: «Мирон, не больно?». — Можно двумя, — не выдержал Мирон, наконец. Потому что было не больно, а совсем даже наоборот. Слава сплюнул еще раз. — Слава, ну смазка же! — Заткнись! — прикрикнул он. — Сам знаю… как лучше. Мирон почувствовал, как Слава выдавил чуть ли не весь тюбик. Да уж. Ловкость рук и никакого мошенничества. Мирон тяжело вздохнул и сварливо спросил: — Подрочить себе можно? — Нельзя! — Слава задумался и продолжил заискивающе, — Нет, ну если прям надо, то можно. — Спасибо, — недовольно ответил Мирон. Член ныл, Слава, целиком занятый новым опытом, трахал его уже двумя пальцами, а подрочить не догадался. — А можно уже членом? — спросил Слава, нетерпеливо потираясь о бедро. — Еще немножко. Давно ничего не было. — А сейчас? — спросил он через минуту. — Ладно, давай. Мирон решил: «Потерплю». Хотел еще добавить, чтоб осторожно, не на всю длину сразу, но Слава и так сделал все как надо. Толкнулся одной головкой, замер, позволил привыкнуть, потом въехал глубже, медленно, аккуратно. — Охуеть ты узенький, Мирон Янович. Хоть, конечно, и опытная детка. — Резинка! — Я же надел! Слава осыпал плечи поцелуями и начал ритмично, но нежно двигаться внутри. — Хочешь на спинке? — спросил Слава спустя несколько сладких минут. — Нет! — отрезал Мирон. Ему было не особо до разговорчиков уже. Слава трахал его ровно так, как он обожал. Внимательно, но немного грубо. — Но я хочу тебя целовать, — обиженно простонал Слава и ткнулся кончиком носа за ухом. Мирон из последних сил повернул голову, подставляясь под кусаче-голодный поцелуй. Слава притянул его ближе, удерживая за горло и начал брать быстро и ритмично, входя почти полностью. Мирон захрипел, пытаясь подладиться под ритм. Между ног хлюпало, по ногам текла смазка, которую Слава не пожалел. Слава оттолкнул его руку, двигающуюся на члене и сам начал дрочить ему, вбиваясь точно и резко, каждый раз сладко задевая что-то внутри. Мирон покорно подставлялся, тихо хрипел на одной ноте и на особенно метком и сладком толчке сжался и провалился в оргазм, как темный колодец. Колени подломились. Слава плюхнулся сверху и принялся грубовато дотрахивать его. Мирон морщился, думал, что надо бы объяснить своему незадачливому любовнику, что это вообще-то весьма болезненно, когда уже кончил, но терпел. Наконец, Слава вышел, сдернул резинку и кончил Мирону на спину. Принялся размазывать сперму вниз, к заднице. Мирон бы и хотел возмутиться, но Слава так нежно целовал и прикусывал его плечи, что он решил, что ничего. Что это даже приятно. Немного мерзко, конечно, но приятно. Технику надо еще будет отработать. В следующий раз. Слава снял с Мирона куртку. Снял ботинки. Снял худи. Снял толстовку. Взялся за футболку и спросил: — Там много еще слоев, конфетка? — М? — В карты на раздевание я б с тобой играть не стал. Когда уже будет золотинка? Слава приходил теперь раз в три дня или даже через день. Кажется, он бы и чаще ходил, да Мирону тоже надо было делать свои дела. В школе он не приближался близко, зато если доводилось встретиться в учительской или в столовой, смотрел так голодно и однозначно, что Мирон скорее убегал. Не хотелось смущать стояком коллег. Благо, хоть дети на каникулах. Стоило переступить порог квартиры, где они бы оказались наедине, Слава превращался в ураганчик. С фантазией оказался парень. Пылкий. Смешной. Нелепый. Странный. Очень любвеобильный. Мирон немного завидовал его либидо. Его желанию ебаться в ванной, у стены, да хоть на коврике у входной двери, вызывало у него ужас и благоговение. Слава его обожал, обожание это было таким заметным, что, кажется, можно было его физически потрогать. Хотя Слава предпочитал трогать Мирона и справлялся с этим обожанием, по всей видимости, как мог. То есть называл Мирона «шлюхой», «девочкой», «котиком» и даже «рыбкой». В общем, всеми теми безвкусными уменьшительно-ласкательными, от которых у Мирона выступал пот на загривке и дрожали пальцы. Он этого стыдился, он это любил. Всегда. Еще тогда, тогда, до Славы, когда Дима… Как Слава только догадался, как он мог знать? — Принеси водички, — утомленно попросил Мирон. Слава выжал из него все соки, искусал шею и раскидал одежду по комнате. Будто не было этого часового марафона, Слава резво подскочил и пошел за водой. Эта трогательная агрессивная забота тоже была невероятно приятной. Мирону нравилось чувствовать себя постоянно в центре внимания. Маленькой императрицей, которой можно и капризничать, и командовать, но при этом отпускать контроль под настойчивыми ласками. Слава вернулся, держа перед собой стакан воды. Остановился в дверях. Посмотрел на Мирона взволнованно и вдруг сказал тихо: — Какой же ты! Я не могу просто. Какой… Какой был Мирон? Да обычный. Мирон лежал на животе, откинув одеяло и согнув ногу. Он даже не специально так лег — просто было удобно. Слава же пожирал его взглядом, будто не он трахал его в рот пять минут назад, заставив опуститься на колени и шлепая по щекам. Слава поставил стакан на пол, упал рядом и прислонился к его спине пламенеющим лбом. Щекотно потерся головой между лопаток. — Как, блять, я тебя люблю пиздец просто. — Он сказал и, видимо, подумал только потом. Мирону резко стало холодно. И неловко. Неприятно. Будто ему эту воду в лицо плеснули. Он отстранил Славу и спрятался под одеяло. — Бля, извини, я не это имел в виду, — начал оправдываться он. Уже было поздно. Внутри у Мирона начал скручиваться в тугой узел страх. Слава пытался перевести тему, шутить, но шутя, все равно глядел на него глазами побитой верной собаки. Все начало рассыпаться с этого дня. Сначала Слава ходил все так же часто, но было теперь что-то преувеличенно робкое и в его взглядах, и в его ласках. Мирон никак не мог расслабиться под ними до конца, чувствуя себя фарфоровой куклой. С сентября начались занятия и то, что Слава теперь стал появляться примерно раз в неделю, казалось нормальным. Дела, заботы. Мирон внутренне чувствовал облегчение. Хоть кожа и зудела порой — жажда Славиных касаний была все еще сильной. Привычка. К концу сентября Мирон понял, что не видел Славу уже пару недель и не мог понять, что чувствует по этому поводу. Слава, очевидно, теперь его избегал в школе. Мирона это устраивало. Наверно. Только дома было пусто. Страшно даже. Слишком чисто. Никто не разбрасывал вещи, не готовил затейливой еды, заляпав все мукой вокруг. Никто не называл Мирона «девочкой в короткой юбке», когда он заворачивался в полотенце, выходя из душа. Никто не пытался разложить на грязном столе под специально включенную для этого дела русскую попсу из 90-ых. Но жил же как-то Мирон без этого раньше? Таким и должен был быть их роман. Быстротечным, вспыхнувшим словно бы от искры костра, в темноте палатки. Чудо уже то, что он так затянулся. Ведь Мирон пообещал себе еще тогда, давно-давно, когда Дима… Не привязываться. «Ты же знаешь, это невозможно», — твердил Мирон сам себе. Спокойнее от этого не становилось, но ощущение, что это все суета и пройдет, вселяло уверенность. Осень начала осыпаться листьями, когда Мирон понял, что у него нет ни одной фотографии Славы. Почему-то от осознания этого факта стало больно. Словно не было ничего. Слава вот его фотографировал часто, а Мирон не догадался. Иногда, перед сном, Славино лицо всплывало под веками отчетливо: саркастичной улыбкой, прищуренными глазами, вздернутым носом, а иногда Мирон забывал его, кажется, совсем. Мирон не искал с ним встречи в школе, но случись она спонтанно — не был бы против. Внутренний голос все повторял: «Ты же знаешь, это невозможно». Он был беспощадно логичен. Мирон сидел на скамейке в парке, между школой и спортивной площадкой. Глядел на желтеющие деревья и наслаждался последними солнечными днями, когда увидел вдалеке знакомую фигуру. Вихрастый. Высокий. Неловкий кто-то шел в сторону пруда. Все внутри Мирона перевернулось, голова загудела, он подскочил, чуть не опрокинув кофе себе на джинсы. — Слава! — окликнул он. Человек обернулся. Это был не Слава. Вообще какой-то другой парень. Даже и не похожий особо на Славу, и Мирона накрыло такое разочарование — до стыдной боли в солнечном сплетении. Мирон отпил кофе, обжег язык. «Я же специально его тут жду! — понял он. — Что я творю?» «Ты же знаешь, это невозможно», — твердил Мирону внутренний голос. «Может быть, зря я так…», — ответил Мирон голосу. Что-то не вернуть. Вечером на улице жутко выл ветер, стремясь выбить окно. Сумерки были каким-то липкими и неприятными, Мирон уснул в девять вечера на нерасправленной кровати, словно отравленный ими. Ему приснился старый колодец в деревне, где когда-то жила его бабушка. Только заброшенный, обветшалый, с подгнившими бревнами и оплетенный какими-то сорными травами. Мирона мучила жажда, он начал вытаскивать тяжелое ведро на толстой железной цепи, но вместо ведра вытащил наружу Славу. У Славы были мертвые рыбьи глаза, очень светлые, с темной каймой и узким зрачком, и трупно-зеленая кожа. Слава обнял его руками за шею и потерся щекой о его щеку. Скользкая ледяная кожа пахла гнилью. — Чем ближе к смерти, тем ближе к сути, — сказал Слава и поцеловал Мирона в губы. Улыбнулся, равнодушно и холодно, и начал обтекать как пластилиновая фигурка, меняя форму. Превращаясь в уродливо-пугающую массу. Масса стекла назад в колодец, обрызгав Мирона водой с ног до головы. Мирон, никогда в жизни не веривший ни в Бога, ни в черта, ни в Вангу, проснулся с очень плохим предчувствием и решил, что Славу надо найти. Вытащить из омута. Как можно быстрее. Он написал ему: «Надо поговорить», но никто не ответил. Тогда он набрал и так узнал, что, видимо, внесён в чёрный список. В школьном компьютерном классе теперь сидел какой-то другой человек. — А где Вячеслав Валерьевич? — тихо спросил Мирон. — А кто это? — ответил человек и неприятно усмехнулся. В учительской Евгения Викторовна посмотрела на него удивлённо и сказала: — Мирон Янович, так он уволился в сентябре ещё. Две недели доработал и ушёл. Я думала, вы с ним общаетесь. В курсе. «Ну и к лучшему… », — сказал он сам себе. Но с этого дня все стало хуже. В 6А, где Мирон был классным руководителем, пришел новый мальчик. Максим. Худющий, скуластый, коротко стриженый — птенец птенцом. В первый же день он умудрился подраться с одноклассником-Витей, потом с Олегом из параллели, в конце концов получить от 9-классника Никиты. Мирон уже устал оставлять его после уроков и проводить душеспасительные беседы с его мамой. — Максим! — сказал он взвешенно и спокойно. — Ты умный парень и способный. Но если будешь себя и дальше так вести, не будешь стараться, нам придется перевести тебя в другой класс после осенних каникул. Класс слабее. Максим поежился и этот жест так напомнил Мирону Славу, что заныли зубы. — Как в другой класс? Зачем? Родителей лучше вызовите… — пробурчал Максим. — Родителей ты не боишься. Я для тебя не авторитет. — Вы авторитет! — перебил его Максим и посмотрел на Мирона, взволнованно хлопая белесыми ресницами. Как когда-то смотрел Слава. «Да ла-а-адно, — сказал себе дома Мирон, — накручиваешь сам себя». Но Максим после этой беседы пересел на первую парту, принялся тянуть руку и во всем его поведении так отчетливо читалось желание впечатлить Мирона, что ошибиться было сложно. «Надо идти на поклон к Светло, — решил Мирон, внутренне умирая от отвращения, — просить Славины контакты. А то мерещится уже невесть что». Светло, впрочем, вполне ожидаемо послал его нахуй. Что-то не вернуть. От Славы не осталось ни вещей, ни фотографий. Мирон вел каждый день перед сном сам с собой нудный диалог: — Ты же знаешь, это невозможно… было бы. — Но можно было хотя бы попробовать! — Ты уже попробовал один раз. Не понравилось. Максим стал караулить его после уроков, как некогда Слава. Правда не решался подойти никогда. В один из дней Мирон не выдержал и окликнул его. — Максим! У вас же давно уроки кончились, что ты тут делаешь? — Вас жду, Мирон Янович. — Зачем? Ты что-то натворил? — Нет. Хочу… — он замешкался, — помочь вам книжки донести. — Он кивнул в сторону стопки тетрадок вперемешку с книгами у Мирона в руках. — Спасибо, Максим, это очень трогательно. Но тебя, наверно, родители ждут. Беги домой. Я как-нибудь сам. Максим помялся, оглянулся по сторонам, вытер ладошки о брюки и вдруг выдал: — Я помогать вам буду. А то вам тяжело, наверно. Вон вы какой-то худенький. Мирон чуть тетради не выронил. Медленно повернулся. Уши и шея у Максима были алыми. — То есть… я хотел сказать… не это… — то, как он начал запинаться и хватать ртом воздух тоже напомнило Славу. — Макси-и-им! Я твой учитель. — Мирон вздохнул, глаза у Максима потухли, он смотрел в пол и кусал губы, — но спасибо! — смягчился Мирон. — Если хочешь, пойдем провожу тебя до дома. Далеко живешь? Они неспешно дошли до двора Мирона. Оказывается, Максим жил буквально через дом. — Вот тут мой, — сказал Мирон, показал рукой на подъезд и только тогда увидел, что на мокрой от дождя лавке, подстелив газетку, сидел Слава. Голова так сильно закружилась, что он не нашелся что сказать. Стоял и пялился на Славу, надеясь, что тот не исчезнет как призрак. Слава подошел к ним сам. Он немного схуднул и синяки под глазами стали совсем синими, но все равно был такой красивый. Мирон глаз не мог оторвать. — А вы кто? — недовольно спросил Максим, которому надоела эта немая сцена. Слава посмотрел на Максима и улыбнулся недоброй, зловещей даже улыбкой, но промолчал. — Слава, — наконец-то отмер Мирон, — я сейчас ребенка до дома провожу и вернусь. Не уходи никуда, пожалуйста. — Я не ребенок! Мне двенадцать! — огрызнулся Максим. — Тогда сам дойдешь, ага? — подал голос Слава. — Ну давай, вали. Максим, кажется, задохнулся от такой грубости, сделал шаг назад. Взглянул на Мирона, ища защиты. Но Мирону сейчас было не до правильного поведения педагога. Ему хотелось прыгнуть на Славу, прижать к себе. Проверить насколько тот реален. — Я сам дойду. До свидания, Мирон! Янович! — выплюнул Максим и убежал. — Ого… Любовники у тебя все моложе и моложе. — Слав! — Бойкий пацан. Хулиган? Перевоспитываешь? Не помню такого. Новенький? — Слав! — повторил Мирон. — А? — Я тебя искал. Ваня меня нахуй послал. — Ага. Я знаю. Он мне сказал. — Извини меня… — Брось. За что тут извиняться. — Зайдешь? — с надеждой спросил Мирон. — Приглашаешь? Дома Мирон, не зная куда деть руки, вскипятил чай, поставил засохшие конфеты на стол (подарок еще с 1-го сентября), снова вскипятил чай — все это под внимательным взглядом Славы. Чуть не уронил чашки, споткнулся о табуретку. — Ну… как дела у тебя? — спросил он, глядя на сидящего Славу сверху вниз. — Хуево, — ответил Слава и разулыбался. Тепло и ярко. У Мирона знакомо побежали искры по спине от такой улыбки. Помолчали. Мирон встал. Дернулся было снова поставить чайник, но Слава его поймал за талию и из Мирона полилось. — Ты же знаешь, это невозможно… — сказал он — Ты же знаешь, мы живем в России… — сказал он. — Да и школа… — сказал он. — Пропаганда. Засудят еще… — сказал он. — Так извелся, пиздец, — сказал он. Отстранил Славу и ушел в комнату. Потому что стало совсем невыносимо от надвигающейся дешевой драмы. Слава же сделал все как надо. Как Мирон загадал. Пришел за ним, лег рядом и обнял со спины. Молча. Задышал в затылок, уютно и ласково. — Я пробовал просто уже в отношения, — заговорил Мирон, сам не ожидая от себя, на каком-то подростковом сленге, — херня вышла. Лучше не начинать. Слава обнял его одной рукой. — Пидорство это. — продолжил он, глядя в стену. — Трудно. Скрываться от всех. Слава прижался плотнее и сжал его в своих объятьях. — Это будет сложно, больно и неприятно, я же знаю. Слава поцеловал его за ухом и Мирон больше ничего не говорил. Они уснули переплетясь в объятьях, даже не раздевшись. А Максим на следующий день разбил окно в спортзале. Вообще-то Мирон надеялся, что Слава будет его наказывать. Будет злым и грубым с ним, но Слава стал молчаливым и робким. Что с ним таким делать Мирон не знал. Делать вид, что он, такой независимый, в Славе не нуждается, теперь было глупо. Слава приходил, Слава обнимал, Слава был с ним. И это было хорошо. А секс… Секс стал теперь еще лучше. Или Мирон просто успел забыть, как хорошо под Славиными ладонями, под Славиным весом. Как хорошо — слышать взволнованное: «Мирон, можно?». Мирон теперь никогда ему не отказывал, даже когда был уставшим, голодным или когда нужно было готовиться к урокам. Поспать и отдохнуть можно потом, поурочный план доделать с утра, а мало ли как долго рядом будет Слава. Получится быть рядом у них двоих. Мирон втайне радовался оставленным тут и там Славиным вещам в своей квартире. Это значило, что эти вещи теперь будут держать его тут, что он не исчезнет внезапно. Вещи были гарантиями. Маленькими заложниками. Слава оттаивал медленно. Снова становясь язвительным и настырным. И такого его Мирон тоже — обожал. — Че там твоя новая любовь? — спросил Слава, лёжа на диване вниз головой, закинув ноги вверх на спинку. Дурачился. Мешал Мирону проверять домашние работы. — Моя кто? — Мирон поднял глаза от тетрадей. — Домашку его проверяешь. Максик. — Ты знаешь почерк всех моих учеников? — разулыбался Мирон. Смотреть на Славино лицо вверх ногами было забавно, но почему-то чуть-чуть страшно. — Нет, только Максимочкин. Твой любимчик? — Всем известно, что я справедливый учитель. У меня нет любимчиков. — Почему тогда у него в работе три орфографических ошибки и запятая пропущена, а ты ставишь ему 4? — Ты перепроверяешь тетради за мной? — развеселился Мирон. — За тобой глаз да глаз, красавица. Я тебя видел в этой твоей рубашке розовой. Там любой натурал задумается. А Максим этот тебя через день до дома провожает. Ждет, что ты его позовешь к себе. Книжки показать. Пошелестеть страничками. — Как тебе не стыдно такое говорить! Ему 12 лет! Ты ревнуешь меня к подростку? — Вот именно. Подростку. У него все уже выросло. Самое время влюбляться. — Ты же не думаешь, что я способен… — Увести всех детишек, как Гамельнский крысолов? — Слав! Слава вальяжно подошел к столу, навис над Мироном, погладил плечи и сказал: — Конечно нет! Мирон Янович очень правильный человек. Дает только мне. — Рад, что мы это прояснили. — усмехнулся Мирон. — А теперь убери руку с моего члена. Мне надо тетради проверить. Чем быстрее проверю, тем… — Понял! Вот тут запятая пропущена. — Слава ткнул в тетрадку пальцем. — Пизда тебе, Максик. Это три с минусом. Со Славой было комфортно. Со Славой, вернувшимся Славой, было даже лучше, чем со Славой до ухода. Честнее. Он приходил сам, когда хотел — Мирон выдал ему ключ со смешным желтым брелком. Теперь каждый раз, возвращаясь с работы, можно было сладко гадать: вдруг там Славик. И можно было расстроиться, если его там не оказывалось. Слава работал сменами в торговом центре, вроде как платили там неплохо. Лучше, чем в школе. Только ездить надо было далеко. Иногда получалось так, что смены попадали на выходные. Тогда Слава приезжал с утра, чтобы застать Мирона, пока тот не ушел в школу. Он бухался на кровать, и Мирон обожал такое пробуждение. От настойчивых рук под одеялом, тяжелого тела сверху. Это всегда ему напоминало тот их первый раз, в палатке. — Кто тут такой соня? — проговорил тонким голосом Слава, щупая Мирона сквозь одеяло. — Мам, мне ко второй, — хохотнул Мирон, выгибаясь под Славными руками. — Отлично. Значит у нас есть время повторить кое-какие уроки. Порешать задачки. Когда Слава решил свои задачи, Мирон уже едва мог сдвинуть ноги. А на уроках — только стоять. — Лялечка! — выдохнул Слава Мирону на ухо в одну сонную субботу. Мирон проснулся мгновенно. Испугался. Это был словно сбой в матрице. Ему привиделось, что он не здесь, в своей квартире, а в Германии, и Дима, Дима… — Не называй меня так! — жестко сказал Мирон, отстраняясь. — Как же не называть если ты такая лялечка! — протянул Слава, пытаясь завалить его назад, на живот. Мирон сильно толкнул его в грудь. — Эй! Да ты чего! — Слава потер солнечное сплетение. — Ничего. Извини. — мгновенная ярость схлынула. Мирон увидел перед собой помятого после ночной смены Славу. Удивленного и обиженного. — Неприятные ассоциации. Ты не при чем, Славик. Ложись, отсыпайся. — Может… — Слава потрогал его напряженной спине, — расскажешь? Мирон вздохнул. Зажмурился. Воспоминания поползли перед закрытыми глазами. Впервые ему захотелось поделиться. — Он был мне как брат… — начал он, и голос застрял колючей проволокой в горле. — Ди-ма, был мне как брат. Пока мы не начали трахаться. Началось все с того, что я заболел… Мирон все рассказывал и рассказывал. История выплескивалась из него, как гной из раны. Он рассказал, как Дима уговорил его переехать к себе, в Германию, как воодушевил, как помог. Про его внезапные вспышки ярости, скверный характер, постоянную ревность. Рассказал про то, как Дима то приближал, то отталкивал Мирона. Как Мирон считал синяки на своем теле, как удивлялся шуму и ярости внутри этого человека, как был заворожен им. Даже его изменами. Даже его нелегальными делами. Мирон рассказал, как всегда прощал его. Рассказал эту страшную уродливую историю, в конце которой он оказался на коленях, просящим прощения у людей с оружием. Прощения не за себя — за Диму. Когда он закончил, на душе стало легче, а вот Слава наоборот сидел с острым злым лицом. — Он называл меня лялей всегда. — завершил свой рассказ Мирон. — Я был влюблен… А он называл меня лялей. Я просто не хочу больше такое испытать… это… на смерть похоже. Когда мы расстались… с тех пор как мы расстались, я больше не писал. Он будто отнял у меня голос. — Мудак, — выдохнул Слава. — Вот мудак. Я… я б ему морду начистил. — Скорее он тебе. — Я бы! Я! — Дима, он… Он не умел любить. Только использовать. — Зато умею я! — Ты умеешь, — Мирон тонко и болезненно улыбнулся. — Ты умеешь, Слав, теперь я знаю. Слава притянул его к себе и принялся целовать, как всегда непосредственно и по-детски, и с каждым поцелуем Мирону становилось все легче и легче. Боль, сидевшая много лет где-то под ребрами, медленно растворялась. А потом Слава очень быстро и довольно внезапно уснул, крепко прижав Мирона к своей груди, обхватив под мышками и оплетая ногами — захочешь, не выберешься. Но Мирон выбираться не хотел. Ему было впервые, со времен глубокого детства, безопасно и тепло на сердце. Его ничего не тревожило. Впереди было два выходных. Они со Славой покупали продукты на неделю, когда в отделе между водой и алкоголем вдруг столкнулись с Сашей, той самой учительницей математики, которая тоже с ними ездила на сакраментальный пикник летом. — Ой, Мирон Янович! — сказала она, перевела взгляд за его спину и вскрикнула, — И Слава! Слава! — Привет, Саша, — сказал Слава, обходя Мирона, словно бы прикрывая его своей спиной. — Ты не пишешь, как уволился. Хоть бы встретились, погуляли. Как дела у тебя? — Неплохо. Извини. Все времени не было. — А с Мироном Яновичем, значит, есть время встретиться? — спросила она и вопросы повисли в воздухе. Почему они вместе? Почему покупают продукты? Почему выглядят как пожилая семейная пара? — Помогал вот Мирону Яновичу с компом, — нашелся Слава. — Не выходит никак. Решили прерваться. Саша посмотрела на их тележку, доверху набитую не алкоголем и чипсами, а крупами, овощами и туалетной бумагой, но ничего не сказала. — Александра, вы не помните когда у нас педсовет случайно. Я записать забыл. — Во вторник. — ответила она Мирону, внимательно глядя почему-то на Славу. — Я пойду. Меня подруга ждет. Хорошего дня вам. Саша развернулась и пошла в сторону касс, уверенно толкая перед собой тележку. — Плохо дело. Она, кажется, догадалась. Про нас, — вздохнул Мирон. — Саша болтать не станет, мы нормально общались, — неуверенно сказал Слава. — Вы нормально общались потому что ты ей нравился. В том самом смысле. А тут противный носатый еврей. — Хорошенький! Губки бантиком! — Так, потише, пожалуйста, — зашипел Мирон, прикусывая эти самые губки бантиком, чтобы не рассмеяться. Славина непосредственность поражала. Мирон проснулся ранним утром воскресенья, пока Слава посапывал, уткнувшись лицом в подушку, оттеснив его куда-то совсем к краю кровати. Всегда так! А в будни и не проснуться без литров кофе. Мирон сел, подтянувшись к изголовью, размял шею, дотянулся до ноутбука. Тут уже была пара глав. Мирон работал над ними робко. Как неуверенный любовник. Украдкой. Боясь быть обнаруженным. Слава заерзал и прохрипел: — Миро-о-оша. Ты что там, работаешь? — Мирон не ожидал, что Слава, который мог как убитый дрыхнуть под любой шум, проснется так быстро. Не успел свернуть документ. — Что это? Это не школьное! Ты пишешь! О! Ты пишешь? Что это будет? Новый роман? Рассказ? Повесть? — Порно. Спи. Ты же спать хотел все воскресенье. — Теперь не хочу. Ну покажи! — Нет. Нечего пока. Слава отвернулся. — Ты обиделся что ли? — Не хочешь мне показать! — Ну не дуйся! Слава снова повернулся к Мирону, потянулся, хрустя костями, расплылся в улыбке: — Я тут подумал, у меня зарплата приличная, и еще обещают к зиме повысить, когда чел уйдет один. Я бы… мог тебя содержать. — Что? Что за ерунда?! — Мирон рассмеялся. — Я бы тебя содержал, ты бы писал. Только мне надо будет съехать с моей квартиры. — Я тебе давно говорил... Для чего платить за нее зря? Вещей у тебя мало. — Не отвлекай меня! Я говорю: тебе нужно уволиться! Нахуй этих куриц! Детишек тоже нахуй! — Мне нравится преподавать. Не нравится только коммуникация с родителями. И бума-а-а-ажки. — Возьми нагрузку поменьше! — Я не могу! — Можешь! Слава заерзал. — Если ты не бросишь пиздюков, я солью в сеть твои эротические фото. — Ты… Не сделаешь этого, — неуверенно сказал Мирон. Такие фотки были. Слава теперь часто дежурил в ночь, и Мирон тосковал в одиночестве. Иногда Славе удавалось уболтать его на секс по телефону. Довольно часто удавалось уболтать вообще-то. Фоток у Славы было полно. — И что… Ты взломаешь сайт школы и выложишь их на главную страницу. — сказал Мирон шутя, не уверенный до конца: может быть он так мог сделать. Кто этих технарей знает! — Зачем? Максик твой нашел мою старую страничку в контакте. — Слава лизнул Мирона в щеку. — просто выложу в альбомчик. Самое сладенькое. Там, знаешь, есть одна такая… где ты с раскинутыми ножками. — Слава! Ты если так сделаешь, я тебя брошу! Слава даже в лице переменился. — Ну… может быть не брошу… но обижусь! Да! И никакого секса месяц. — И кого ты этим накажешь? У тебя либидо активнее моего. Я едва управляюсь. — Ты ничего никуда не выложишь, понял? — Я понял. Ты слишком меня любишь, чтобы бросить за такую мелочь! — Да! Но ничего себе мелочь! Я, знаешь… Слава вдруг словно с цепи сорвался, Мирон и не понял что произошло. Он даже ноут убрать не успел. Слава навалился, Слава принялся щекотно его целовать повсюду, трогать за колени и бедра. — Уйди! Уйди! — смеялся Мирон, удерживая ноутбук от падения — фу, зубы почисть. Только не щекотать! Слав! Не надо! Ай! Перестать! На зубы, на самом деле, ему было все равно. Просто такой пылкий Славик все еще смущал. Будто Мирону не тридцать, а снова восемнадцать и он насмерть влюблен. Такое было — сначала страшно, а теперь вот страх отпустил, но неловкость осталась. — Скоро ничего выкладывать не придется. — грустно сказал Мирон, когда Слава все же отстал от него и плюхнулся рядом. — Слухи и так поползли. Саша твоя все же растрепала кому-то. — Может и не она… — лениво сказал Слава, поглаживая Мирона по бедру. — Может и не она, — повторил Мирон, — Может быть кто-то увидел, как ты меня за жопу лапаешь в магазине. Я тебе говорил! — Похуй. Пусть увольняют. Будешь содержаночкой. — Нет уж, спасибо… — Будешь встречать меня после работы в кружевных чулочках. — Славу было не унять, когда он начинал фантазировать вслух, — Завтрак в постель. Минет по утрам. — Бедный Слава, так-то минетов по утрам тебе не перепадет. — Каждый раз уговариваю! Конечно! — Мне нужна какая-то работа, а то я расслаблюсь, Слав. — Если тебе это помогает и ты снова хоть что-то пишешь… работай, конечно. — Слава зевнул, — я б еще поспал. — Так спи, кто тебе мешает. — Хорошенькие еврейчики. Наскакивают на меня с утра. Домогаются. — Несчастный ты мой Слава. — Я посплю. А потом не хочешь к Ваням в гости сегодня сходить. Ну после того, как поебемся. — В смысле? К каким Ваням? — Твоему и моему. — Ты о чем? — Мирошечка, ты прикидываешься? Мирон напрягся. — Наивная ты конфетка! Ты и правда ничего не знаешь. Слава хохотнул, заразительно зевнул и отвернулся к стене, видимо, намереваясь отсыпаться, а Мироном овладело вдохновение. Он писал. Страницу за страницей, едва успевая за собственной мыслью. Там была речка, был крутой берег, был костер и лицо в оранжевых бликах. Была палатка, липкая ночь и теплые руки на холодной коже. Был Слава.