Еще одна такая же жизнь

Ян родился. Вырос. Выжил. Ему хватит. Он вообще умел довольствоваться малым, насыщаться недостаточным и жить ничем. Последнее получалось у него особенно хорошо, когда он кочевал по приемным семьям штата Нью-Йорк. Пока он был маленьким, его удивляло, почему никто не хочет стать его родителями. Потом он немного подрос и понял, что просто никому не нужен, а системе наплевать, куда его совать. Все же он никогда не был на хорошем счету, рано начал своевольничать, а вскрывать замки и сбегать научился раньше, чем читать. Читать он тоже научился. И свой родной язык не забыл — благодаря одной старой учительнице китайского, живущей рядом с каким-то из его многочисленных домов. Ян не помнил и уже не придавал значения. Просто менял личины чаще одежды. Было удобно. Особенно удобно — позже. Уже сбежав куда подальше от очередных опекунов, Ян, попадаясь полиции, часто прикидывался, что совсем ничего не понимает, а пока ему искали переводчика, сваливал. Но его и не ловили никогда на по-настоящему горячем, поэтому худшим итогом могло стать возвращение в систему и новые опекуны. Что периодически и случалось, потому что переводчики часто оказывались в участке на расстоянии вытянутой руки. Тогда ему казалось, что такая жизнь ужасна, но другой он просто не понимал. Не понимал он и жизни другой... Но особенно не понимал, почему никому не нужен, дотация на его содержание нужна, а он сам — нет. Хотя даже худосочный Билли, с которым они попрошайничали у супермаркета как-то раз целых три недели кряду, был нужен многим. Извращенцам, конечно, но многим. На Яна же порой бросали заинтересованные взгляды, но быстро их отводили. Интересно, что они в нем видели? Неужели тюрьму? Вот он смотрел на себя в зеркало в туалете круглосуточной бургерной и казался сам себе симпатичнее Билли, но драли в кабинке туалета именно того. А Ян слушал и не особенно завидовал. Не хотел бы быть на его месте, но все равно не понимал, почему никто не предлагал подобного ему самому. Расплачиваясь за подобие безопасности, однажды Билли сказал, что все его клиенты живут не на светлой стороне жизни и видят в Яне то, что другие, изнеженные и холеные, не заметят. То, что подсказывает им — лучше не связываться. Ян тогда не стал задумываться. Глупости какие-то. Но месяц спустя, на заднем сидении машины, под пропахшим алкоголем амбалом, в уже почти разодранной одежде... Ян думал о Билли. Мужик над ним, так и не совершив толком никакого насилия, сомкнул свои огромные ручищи у Яна на шее, сдавил, еще не во всю силу, но воздух сразу кончился. Бормотал бессвязно, что-то вроде «ты никому не нужен» и «уж тебя-то не станут искать». Ян не сопротивлялся и даже со словами был согласен, но он уже давно бросил на коврик под сиденье найденный на помойке неплохой выкидной нож. Взяв его покрепче, претерпевая боль в сдавленной шее, он одним резким движением вонзил нож амбалу под ребро. И снова. Снова. Снова. Бил сколько было сил. Ян моргнул, отгоняя гнилые воспоминания. Впереди все еще горел красный. Его патрульная машина стояла на углу уже забытых им улиц в ожидании зеленого света светофора. Старый супермаркет снесли, и теперь убирали строительный мусор. Надо же. Получается, он случайно попал на похороны своего прошлого. Его напарник, с которым они как раз заступили на смену, не заметил тяжелого взгляда Яна, его сбившегося дыхания и сомкнувшихся в тонкую полоску губ. И к лучшему. Пусть себе сидит и выбирает, какой пончик съесть первым, пока не испачкал форму и вектор его проблем не сменил направление. Светофору тоже было плевать, что там всколыхнулось в душе избежавшего наказания убийцы. Зеленый. Ян нажал на газ, отворачиваясь и уезжая от очередного теперь несуществующего места. Он правда думал, что сбежал от прошлого и совершенных ошибок. Он же не знал, что его судьба всегда думает иначе.