Дыши под водой (Лови радио сигнал)

На четвертый день переговоров все пошло под откос. Нет. На пятый день. С утра. Чай в стаканчике слишком горький. Кто-то говорит: «Мы ведь знали, что это не сработает». Кто-то кричит. Чей-то голос на связи то прорывается, то пропадает, теряясь в помехах. Небо серое, ладони колет трава, а сверху кто-то склонился, вместо положенных белых доспехов — тёмная ткань. Он пытается разобрать лицо, но на фоне маячит какой-то садовый стол, совершенно не к месту, словно в какой-то пародии, и когда он открывает рот, там сплошной привкус металла. Дальше тьма, кто-то бежит, а живот режет болью. В голову лезет мешок картошки. Все деревья вверх ногами. Он засыпает. И просыпается. Дышать не выходит. Под подбородком колется одеяло, в ушах звук помех, трещит, заглушает и никак не прекращается. Он произносит: «Мой меч». И кто-то — Квай-Гон? Энакин? — отвечает: — Здесь. У меня. Если он может говорить, то и дышать тоже может. А если он может дышать, и меч еще при нем, значит все не так уж и плохо. Можно считать, он в безопасности. Мелькают какие-то образы, как сигналы, что пробиваются сквозь помехи и исчезают снова. Мостовая под ногами растрескалась, вся в пыли, а он, кажется, не способен нормально переставлять ноги. Всякий раз когда поверхность уходит, его ловит рука. Знакомая. Он не падает, но он и так это знал. Чай в стаканчике не горький, но он давится им все равно, тело позорно скручивает на жёстком пластиковом сиденье, а вокруг чудно мельтешат звуки: шум двигателей, голоса, музыка — слишком громкая — и, конечно, помехи. И вдруг тишина, но в ней слишком много суеты, и ещё запах кофе и пота, и он прячет лицо в знакомом плече, и дыхание выравнивается, а значит он в безопасности. — Посмотри на меня. Давай, соберись. На секунду. Смотри на меня. Этому голосу можно доверить жизнь, так что он смотрит, вспышка света режет глаза, но он смотрит и смотрит прямо, пока знакомая рука не касается скулы. — Вот. Хорошо. Больше не надо. И он слушается. Еще суета, на этот раз более лихорадочная. Пахнет дымом и чем-то тяжелым, как при взрыве, как Энакин, только без смертей. Где-то позади плачет ребёнок. Если бросить взгляд влево, то глаза слепит. — Сэр? Оби-Ван? Его имя. Он хочет посмотреть вправо, но гул помех взрывается треском и визгом. Оби-Ван просыпается в автобусе, он сидит у окна. В ушах словно вата, зрение слегка расфокусировано, голова трещит, глаза режет и жжет. Коди справа, без доспеха, и что-то сотворил с волосами. Оби-Ван не в своей обычной одежде, и он без понятия, как он тут оказался. — А что... — Ш-ш-ш, — говорит Коди. — Все хорошо, Обиика, мы в порядке. У нас документы. Только молчи. Оби-Ван прежде не слышал, чтобы Коди так говорил: мягко, загнанно, увещевая, и он тянется к разуму Коди, чтобы разобраться, и тут что-то категорически не так, потому что он также прежде не ощущал в Коди столь мощного и бессильного страха. Женщина в незнакомой форме останавливается возле их мест, и Оби-Ван прикрывает глаза до того, как она успевает к нему присмотреться, притворяясь спящим. Он слышит, как щелкает и гудит считывающее устройство, когда Коди протягивает две зеленые карточки. Она ничего не говорит. Страх Коди не утихает, когда она уходит. — Совет, — тихо говорит Оби-Ван. — Переговорщик. — Связи нет, — с готовностью отзывается Коди. — Скорее всего кораблю пришлось покинуть орбиту. Остальные из отряда мертвы. Прошло полнедели. Вас опоили. Организм среагировал... плачевно. Надеюсь, если заляжем на дно на приличное время, они сочтут нас погибшими и отключат глушилки. Оби-Ван выдыхает. — Отличный план. И сколько раз ты мне его уже повторял? Коди коротко смеётся. — Это четвёртый. — Прости, что... — Помолчите, — говорит Коди и с запозданием добавляет: — Сэр. Вы тут не виноваты. Вся миссия была профанация. Они просто хотели поймать чувствительного к Силе. — Редкий, уникальный экземпляр, — едко говорит Оби-Ван. Голову что-то держать тяжело, и, кажется, речь у него несвязная. — Я слишком давно не спал для такого, — отвечает Коди. — Теперь так и вижу удочку с чайным пакетиком на крючке. — В какие-то дни это даже может сработать. — Я в курсе. Вы же как-то подружились с рыбиной, не так ли? Я про настоящую рыбу, не хотел чтобы это прозвучало оскорбительно, я знаю, что у вас в друзьях была мон-каламари. — Мне кажется, это было все-таки млекопитающее, — задумчиво говорит Оби-Ван. Воспоминания о той миссии его отвлекают, он уплывает из реальности, но сил на то, чтобы беспокоиться из-за этого, у него нет. Он чувствует, как пальцы Коди перебирают волосы, и когда его снова накрывает волной помех — млекопитающее, то было определенно водоплавающее млекопитающее — он не сопротивляется, потому что знает, что в безопасности. Когда он просыпается в следующий раз, кругом пески, а Коди сидит невдалеке перед ним, смотрит на закат и чистит, не глядя, винтовку. Вокруг тишина, впервые за несколько часов. Дней. Лет. Жар маревом поднимается над песком, а свет на миг отражается так, словно вслед за первым солнцем за горизонт заходит второе. Оби-Ван говорит: «так пришел конец света». Горло у него пересохло. Коди смотрит на него через плечо и на мгновение волосы его как будто седые, а глаза суровые и печальные. — У меня легкие галлюцинации, — сдержанно замечает Оби-Ван. — Знаю. Ты спрашивал перед этим про Совет. Снова все заглушает вполна помех, настоящий песчаный шторм. Оби-Ван слышит сквозь белый шум свое дыхание. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Он не может дышать. Кругом опасность.