Я с трудом отсиживал последний урок последнего дня первой недели учёбы после каникул. Вернее, это был даже и не урок, а пустое втирание мысли о том, что мы не сдадим экзамены, если продолжим быть такими раздолбаями, как сейчас. Во-первых, меня жутко это бесило, за последние два года я уже столько раз это слышал. Во-вторых, сегодня первое занятие танцами в этом году. Я любил танцевать и не мог прожить ни дня без танца. Стрит-данс был для меня всем. А наш зал — можно сказать, единственное место, где я по-настоящему отдыхал.
Последние две минуты тянулись целую вечность. Но меня ободряла мысль о том, что я не один готов сорваться с места в ту же секунду, как прозвенит звонок. Мои одноклассники, они же лучшие друзья, Юджин, Иккинг и Кристофф, как и я, с самого первого класса занимаются в нашей студии.
Вообще, мама хотела, чтобы я учился в балетной труппе. Я уверен, что вы даже представить не можете меня, занимающимся балетом. В этих ужасных обтягивающих лосинах. Фу, мерзость. Как в таком вообще можно ходить и двигаться? Долгие мольбы отдать меня на стрит-данс всё-таки были услышаны, и мама, в конце концов, согласилось.
Прошло одиннадцать лет, ну, почти одиннадцать, но мой интерес и энтузиазм до сих пор не угас.
Минутная стрелка на часах выше доски, прошла последний круг, и вот, секунда в секунду, зазвенел звонок. Мы с парнями сразу же вскочили с мест, совершенно не подумав о последствиях. Из-за этого нас задержали после звонка ещё на десять минут. Да уж, ожидание — самое ужасное наказание.
И вот, мы бежим в зал, снося всех и всё на своём пути. Вот оно, то место, где мир становиться прекрасным, а жизнь сказкой. Я открываю дверь и вхожу. Каким же было моё удивление, когда в зале оказались не только ребята из нашей группы, но и девчонки из балета. Оба наших руководителя что-то обсуждали между собой, посматривая то на балерин, то на стрит-дэнсеров.
— Какого чёрта! — крикнул я, и всё обернулись, — какого чёрта здесь забыли эти гуси?
Повисла тишина. И лишь множество удивлённых лиц уставилось на меня.
Вдруг из толпы послышался девчачий голос:
— Мы — лебеди. А гусь здесь только ты.
Этот сдержанный и спокойный тон не был мне знаком, конечно, до тех пор, пока я не увидел ту, которая это сказала.
Наша отличница, Эльза Разенграффе, которая никогда никому не даёт списывать и ни с кем не общается, кроме учителей, посмела возразить мне? Сказать, что я удивлён — ничего не сказать. Не удивительно, что я её голос в первый раз услышал.
— Что ты сказала? Повтори, — так же спокойно спросил я, пытаясь её напугать.
— Не расслышал? Повторю. Гусь здесь только ты, — по-прежнему спокойно, но в то же время напористо ответила она. Однако я видел страх в её глазах.
— Спокойно, молодые люди, — произнесла руководительница балетной труппы, миссис Ланкер, — кажется, мы нашли ведущую пару, Вам так не кажется, мистер Крейн?
— Да, я полностью с Вами согласен, миссис Ланкер, — ответил ей наш преподаватель.
— Итак, — начала миссис Ланкер, — директриса хочет увидеть на отчётном концерте в конце осени работу двух танцевальных коллективов. Но она не хочет видеть два разных танца, поэтому было решено совместить, на мой взгляд, два совершенно несовместимых жанра в один абсолютно новый. Юноши из группы стрит-данса и девушки из балетной будут разбиты на пары. За два с половиной месяца мы должны разучить и поставить что-то просто фантастическое.
— Да, и миссис Ланкер забыла добавить, что если директриса останется недовольна, и балетные, и уличные танцы будут закрыты, а группы распущены. Нас просили не говорить вам этого, но ведь вам нужна мотивация, поэтому, я надеюсь, это останется нашим секретом.
По толпе пронёсся гул недовольства, и стих он только тогда, когда мистер Крейн начал читать пары.
— Юджин Фитцерберт и Рапунцель Корона. Ханс Вестергард и Мерида Данброх. Кристофф Бьоргман и Анна Разенграффе.
О, а Кристофф с младшей Разенграффе танцует. Ну, рыжая хотя бы нормальная, в отличие от сестры.
— Иккинг Хэддок и Астрид Хофферсон.
Вот повезло же им всем, со своими девушками. И почему у меня до сих пор нет девушки, хотя почти каждая хочет ей быть? Разумеется, кроме тех, у кого уже есть парни и, конечно же, кроме Эльзы Разенграффе. Ведь она вообще не от мира сего. И неужели я буду танцевать с ней?
— Джек Фрост и Эльза Разенграффе.
Дальше были названы имена ещё трёх пар, но я не слушал.
— Мистер Крейн, но почему именно она? — спросил я, подойдя к преподавателю, чтобы слышал только он.
— Потому что она лучшая, Джек, как и ты, — ответил он мне.
— Стали парами на расстоянии полуметра друг от друга, — скомандовала руководительница балета.
Что за такая чёткость и куча правил? У нас всё совсем по-другому, ни один из нас не привык, чтобы им командовали. Однако даже после команды, Разенграффе не соизволила ко мне подойти. Боялась? Да, ладно, я же не зверь. Пришлось подходить самому.
— Успокойся, Разенграффе, я же не тиран. Понимаю, что погорячился. Но ты поставила меня на место. А это, знаешь ли, достойно похвалы, — сказал я, пытаясь сгладить углы. Нам ведь с ней танцевать. А я же знаю, что балерины слишком гордые, чтобы первыми сказать такое.
— Надо же, ты даже помнишь мою фамилию, — закатывая глаза, произнесла отличница, но всё же подошла.
— Хочу тебя ещё раз удивить, я даже знаю, что тебя Эльза зовут, — произнёс я тихо ей на ушко, чтобы слышала только она.
— Ничего себе! Я удивлена! Мы ведь оба хотим спасти своё любимое занятие, не так ли?
— Да, именно так.
- Я только поэтому соглашаюсь с тобой танцевать. И у меня условие: не прижиматься.
— Хорошо, хорошо, — ответил ей я. Больно она мне нужна.
Обтягивающие белые лосины, танцевальные купальники, конечно, на девушках это выглядело очень заманчиво, но не когда эта девушка — балерина. Вообще у стрит-дэнсеров принято избегать балерин и подшучивать над ними, но сердцу ведь не прикажешь, поэтому мои друзья не стали этого делать, а выбрали их себе в качестве девушек. И почему так поступили все мои друзья?
Руководители начали показывать нам движения, и все старались повторять точно за ними. У кого-то не получалось, однако нам с Эльзой не сделали ни одного замечания насчёт техники.
— Так, хватит, почему вы двигаетесь, как овощи? Где ваша техника? — спросил мистер Крейн, — посмотрите на Разенграффе и Фроста. Идите сюда.
Да уж, такова участь ведущей пары. Мы вышли в центр и станцевали уже отточенное до идеала начало танца.
— Впрочем, я ошибся. Техника-то у вас просто идеальная. Но где эмоции, чёрт побери?! Где чувства?! Уберите вы свои каменным мины с лиц!
Хочет чувств? Будут ему чувства! И страсть, и злость и радостная улыбка.
— Повторите ещё раз, только с артистизмом.
— А можно с музыкой? — спросил я.
— Пожалуйста.
Заиграла та самая музыка, под которую и создаётся танец. Танец начинался с простой позы под медленную классическую мелодию, которая вскоре переходила в динамичную и современную.
До этого момента я всегда держал руку выше талии, почти у самых лопаток, потому что Разенграффе постоянно её поднимала. Но сейчас, я опустил её на талию и притянул ближе к себе.
— Фрост! Я же просила не прижиматься! — грозно, но тихо сказала мне она.
— Ты что, не видишь? Зрители требуют чувств.
Она мне ничего не ответила, ведь начался танец. Воспроизведя выученное и отточенное начало, я хотел остановиться, ведь дальнейшие движения нам ещё даже не показали. Но музыку почему-то не выключили, и я решил поэкспериментировать. Разенграффе сначала не поняла, что происходит, ведь она тоже знала, что этого не должно было быть, но вскоре поняла, чего я хочу, и стала танцевать от души, с настоящими эмоциями, а не актерскими, и получая настоящий кайф от танца. Её прыжки были такими лёгкими, а приземления совсем неслышными, словно перо падало на пол.
Завершающим движением был её поперечный шпагат, с которого я поднял её над собой. Смотря ей прямо в глаза, я увидел их необычайно красивыми. Словно ясное и безоблачное небо, они были голубые-голубые. Совсем не такие, как мои тёмно-синие, как море перед бурей.
Я опустил её. В зале царила мёртвая тишина. Пока руководители не зааплодировали. Их примеру последовали и все остальные.
— Вот, о чём я говорил, — начал мистер Крейн.
— Мистер Крейн, я тут подумала, может быть нам изменить финальный момент танца? Их вариант мне нравится больше, — проговорила миссис Ланкер.
— Миссис Ланкер, я поэтому и не остановил музыку, потому что знал, что эти двое не остановятся и покажут что-то интересное.
— На сегодня занятия окончены. Ждём всех послезавтра.
Все постепенно начали расходиться. Но что-то не давало мне уйти, не попрощавшись с Эльзой. Я решил подождать её. Ждать долго не пришлось, скоро она, уже переодевшаяся, шла к выходу.
— Эльза, — окликнул её я, — я знаю, что ты мне откажешь, но я всё-таки предложу. Может, сходим куда-нибудь завтра?
— Нууу, давай, — робко ответила она.
— Что? Ты серьёзно?
— А я похожа на несерьёзную раздолбайку по типу тебя? Ладно, прости, я пошутила, — она виновато опустила глаза.
— Тогда я за тобой заеду? Завтра в шесть?
— Отлично, — она улыбнулась, и быстро сказав мне «пока», убежала.
И всё же, балерины не такие ужасные, как мне казалось, а очень даже милые.
***
Спустя два с лишним месяца упорных тренировок, наступил день выступления. Я даже не смог запомнить, сколько было падений у каждой из пар во время выполнения последнего элемента. Разумеется, только количество наших падений я запомнил, потому что у нас их не было.
Волновались все, ведь от этого выступления зависел не только наш уровень танцоров, но и будущее наших групп. Особенно волнение одолевало нас, ведь мы с Эльзой в отличие от других, никогда не уходили назад и всё время были на виду.
К счастью, всё прошло просто великолепно! Мы танцевали с настоящими, неподдельными эмоциями. И испытывали настоящие чувства. Когда я поднял Эльзу в финале, я снова посмотрел в её глаза, точно так же, как и тогда в первый раз. Я больше никогда не видел в них страха. Только любовь, нежность и заботу.
***
***
— Так ваша мама и стала моей балериной, — проговорил я, обращаясь к своему двенадцатилетнему сыну и десятилетней дочке.
Они слышали эту историю из уст Эльзы уже миллион раз, и лишь впервые из моих.
— Пап, а мама говорила, что однажды ты её уронил во время репетиции, — сказала Лили.
— Ах, она, бессовестная врунишка, — сидевшая рядом Эльза рассмеялась.
— Да, такое было, но ведь я её поймал.
— Ага, над самым полом.
— Факт остаётся фактом, я поймал.
— Ладно, ладно, спорить не буду.
Миссис Фрост осталась для меня всё той же отличницей, не дававшей никому списывать, даже мне, после того, как мы начали встречаться. И всё той же балериной. А главное, моей балериной, которая подарила мне замечательных сына и дочь. Сына, который пойдёт в группу стрит-данса, и дочь, которая будет самой лучшей балериной в балетной труппе. Ведь они уже сделали многое на пути к успеху.
