Мальчик, которого путали

      Вряд ли бы он смог назвать случай, который был первым по-настоящему, впрочем, как и второй, третий или четвёртый. Впоследствии он был уверен, что это началось слишком давно, может быть, когда он ещё был одним из множества писклявых свёртков в городском родильном доме номер четырнадцать. Иногда ему даже казалось, что родители вовсе не отказывались от него, просто по ошибке забрали домой кого-то другого: в конце концов, все младенцы кричат одинаково.       Но, как бы там ни было, именно с того дождливого утра он вёл отсчёт и мог восстановить каждое мгновение в своей памяти так ясно, как будто видел это в кино.       … Он сидел на корточках, прижавшись спиной к стене.       В стекле разбитой витрины напротив отражалось его маленькое невыразительное лицо, ободранные колени, серая футболка и ёжик коротких волос.       От холода у него стучали зубы.       Его звали то ли Тони, то ли Тоши, а может быть, просто «мальчик» (глупый мальчик, иди сюда прямо сейчас!), и он прятался от воспитательницы.       Собственно, она уже догоняла его; осторожно выглянув за угол, он убедился, что дорога ведёт прямо к витрине. Большая коричневая сумка болталась на её плече в такт шагам. Он знал, что в ней лежит пачка вкусных леденцов.       Он смотрел, как госпожа Мията, так звали воспитательницу, медленно нагибалась и заглядывала в просветы между мусорными баками. Ждал, что вот сейчас она обернётся, увидит его и отведёт обратно (он будет держать её за руку аж до самого порога, и, может быть, съест леденец), но она погладила бродячую кошку, посмотрела на часы и прошла прямо; он слышал, как звук её острых каблучков (цок-цок, цок-цок, глупый мальчик, иди сюда прямо сейчас!) удалялся всё дальше по мостовой.       В животе урчало. Тони-Тоши терпеливо сидел в своей засаде ещё полчаса – за это время он успел заметить ещё двух кошек, огромную муху, нескольких прохожих и почти что свежий огрызок яблока – и уже был готов расплакаться и выбежать, когда цоканье возобновилось.       Но госпожа Мията появилась не одна, с нею был Шота (ободранные колени, серая футболка и ёжик коротких волос) и он грыз леденец. Ветер доносил её ласковый, немного усталый голос:       – Ну и зачем ты сбежал, Тоши? Ты же знал, как я буду волноваться! – ему захотелось заткнуть уши, но она продолжала. – Это плохой район, тут везде голодные собаки и строительный мусор, можно упасть и напороться прямо на битое стекло. Что бы я делала, если бы ты умер?       – «Если бы я умер, – подумал Просто Мальчик (теперь у них был другой Тоши, цок-цок, цок-цок), – она бы меня закопала». Он никогда не видел настоящих похорон, но ему рассказывали: когда кто-то умирает, его закапывают и придавливают сверху большим серым камнем.       По телу пробежали мурашки, он посмотрел в противоположный конец улицы, даже сделал пару шагов, но потом ему почудилось, что он видит в тупике собаку, он громко всхлипнул и изо всех сил побежал вслед за госпожой Миятой.       Большой серый камень без имени (глупый мальчик, иди сюда прямо сейчас!) тогда снился ему почти две недели, пока Шота не подавился вишнёвой косточкой, а он сам не забыл похлопать того по спине.       В тот же день в приюте появилась молодая пара, они пришли за Шотой, и Просто Мальчик протянул к ним руки.

***

      Случай без номера (потому что к тому времени ему уже надоело считать) произошел, когда он учился в медицинском. Сам по себе этот случай ничего не значил и запомнился только потому, что был связан с кое-чем более важным.       … Выдохнув сладковатый дым (ему нравился запах вишен), он отложил сигариллу, искоса посмотрел на своё отражение в шкафчике (невнятное лицо среднестатистического японца, такое же, как и всегда) и принялся натягивать перчатки. Сперва он думал, что ему влетит за курение в лаборатории, но, кажется, профессоров это не слишком волновало, как и то, сколько времени он здесь проводит.       В шприц медленно поползла жидкость. Он выудил из аквариума лягушку, одну из множества одинаковых, вколол анестезию, и с неожиданным наслаждением воткнул скальпель в мягкое брюшко.       Какое-то время он смотрел, как бьётся маленькое розовое сердце, а потом, по какому-то странному наитию, аккуратно отрезал ей часть лапок, оставшиеся культи пришил друг к другу. Осторожными стежками закрыл живот. Затем он немного расширил пасть, закрепив её металлическими скобами для бумаг.       И замер.       Восторженная дрожь прокатилась по спине до самого копчика.       Ему было страшно, и его – совсем немного – тошнило, но он смотрел. Это ощущалось, как что-то вроде корочки на ранке, которую и ковырять противно, и перестать невозможно – рука тянется сама.       Он не мог отвести взгляд.       Он даже не заметил, когда (цок-цок, цок-цок) в дверном проёме появилась Сугияма с параллельного потока.       – Ты тут один? – она сосредоточенно наморщила лоб, как будто что-то припоминая. – Ты меня ждал?       Когда он рассеянно кивнул (он был слишком занят попытками разобраться в своих ощущениях), она подошла и положила руку ему на ремень.       — Снимай перчатки и иди ко мне (глупый мальчик, иди сюда прямо сейчас!).       Он вспомнил, что ещё с утра поменялся с Мацудой, и теперь он понимал почему. Скорее всего, Мацуда случайно подвернулся ей под руку точно так же, как он сам сейчас, и, согласившись на свидание вечером, успел передумать к утру. Шептались, что Сугияма была нимфоманкой, а может быть, просто коллекционировала парней, но самому ему не было до этих слухов никакого дела.       Она ему никогда не нравилась, ему вообще не нравились женщины (цок-цок, цок-цок), но он позволил ей залезть себе в штаны, смотрел через её плечо и жарко дышал.       Больше-чем-лягушка лежала на столе.       Она была прекрасна.

***

      В последний раз это случилось через день после того, как он написал заявление. Этот Мотоми, провались он в пропасть, отобрал у него то единственное место, где его замечали, уважали и ценили. Место, где он мог творить, создавать свои невероятные шедевры! А теперь только и оставалось, что забрать с работы вещи и уехать в провинцию, помогая местным некомпетентным эскулапам.       "Проклятый Мотоми!"       Сперва он хотел нажать кнопку, чтобы позвать охранника, но по привычке поднёс пропуск к считывающему устройству. Пиликнуло, и двери разъехались. «Что ж, по крайней мере ещё раз пройду по этим коридорам без конвоя», — решил он и направился к своему кабинету.       Он ждал вопросов и шепотков за спиной, но с ним рассеянно здоровались и торопливо проходили мимо. Ямашита не глядя пожал ему руку и торопливо зарылся в ящик стола, Сасаки кивнул и пробежал по лестнице наверх. И никто не спросил его, что он тут делает. Казалось, что-то случилось, начальник даже послал его проверить оборудование на четвёртом этаже.       Он подумал, что хотел бы остаться (и он знал, что мог, ведь по слухам Мотоми куда-то пропал), но вместо этого он развернулся и вышел из здания под дождь.       Если бы сейчас разыгралась гроза, то она хотя бы расцветила этот город молниями, но ветер выжимал воду из туч понемногу, а затянутое серым небо и мелкая морось не приносили облегчения.       Он действительно мог вернуться (глупый мальчик, иди сюда прямо сейчас!), это было по-настоящему, но страх и какое-то смутное чувство неправильности сковывали его ноги. – Ватанабэ? – окликнули его от ворот. – А нет, прости, как же тебя…       Он запрокинул голову, поймал пару капель губами и надсадно, беззвучно расхохотался.       О нет!       Нет-нет-нет, с сегодняшнего дня всё будет не так!       Вместо ёжика тёмных волос – ядрёная пергидроль.       – Эй, что это с тобой?       Перекроить губы и нос, пусть брови не переделать, но их спрячет маска.       – Ты ведь один из хирургов, работаешь с Ямашитой…       Боа? Боа-боа-боа и небольшой каблук (цок-цок), у боа в том славном магазинчике отличный цвет.       – Эй?..       … Он добудет деньги и выберет самое большое и яркое здание в каком-нибудь чёртовом городе.       Он забьёт его картинами в аляповатых золотых рамах, он заставит его статуями, затянет лепниной, чтобы не осталось ни одного омерзительно серого пятна.       И сделает так, что не будет ни одного человека, кто бы не знал звучного имени – Арбитро.

***

      … Он сидел на корточках, прижавшись спиной к стене.       В стекле разбитой колбы отражалось его маленькое невыразительное лицо, ободранные колени, серая футболка и ёжик коротких волос.       От холода у него стучали зубы.       Арбитро отложил скальпель, поправил перчатки и медленно, откровенно рисуясь, протянул ему руку (глупый мальчик, иди сюда прямо сейчас!).       – Не бойся, – улыбнулся Арбитро. – Я спасу тебя от забвения. Ты станешь лучшим моим творением.