Забвение

Апрельские дожди не щадили никого, включая потомственный особняк семейства Швагенн-Вагенс. Его единственная хозяйка, Лидия, сидела в гостиной и пила терпкое красное вино. Лишь горничная которая убирала пустующие комнаты предыдущих хозяев видела как изредка каменное лицо госпожи сменялось гримасой. Её длинные ногти звонко постукивали о тонкое венецианское стекло бокала, и горничная боялась как бы её работодательница не разбила этот самый бокал в порыве гнева. Вино беспощадно жгло потрескавшиеся губы, которые Лидия кусала когда нервничала или злилась. А злилась она часто. Похороны отца нелегко дались любимой дочери, ибо именно она провела с ним последние полгода. Горе-братец соизволил появиться в доме лишь раз, после чего у их отца поднялось давление и Лидия выперла Себастьяна из его бывшего дома. Мать, почившая ещё в подростковые годы детей, была единственным связывающим звеном между дочерью и сыном, и поддерживала нездоровые увлечения Себастьяна. Она не раз просила его сыграть его визжаще-рычащую музыку, и постоянно попрекала дочь за взводной характер. Мать никогда не любила их отца, и не раз рассказывала детям о своих былых приключениях в Европе, и желании взять детей в кругосветное путешествие. Себастьян был только рад избавиться от постоянных дополнительных занятий по музыке и искусству, а вот Лидии они давались с трудом. Каждый пропущенный урок будто вычеркивал страницу заученной информации, и ей, тогда ещё подростку, приходилось часами сидеть за фортепиано и повторять гаммы раз за разом. Лидия любила мать всем сердцем, но она никогда не забудет то выражение сочувствия когда мать смотрела на неё как на глупого, более бесполезного и никчемного ребёнка. По сравнению с Себастьяном она была ничтожеством, не умеющим ни играть на музыкальном инструменте, ни рисовать, ни петь. Отсутсвие какого либо таланта дало ей продвинуться в игре на фортепиано ровно настолько, чтобы играть короткие произведения классической музыки для отца, который обращал на детей внимание только тогда, когда они проявляли какие либо выдающиеся способности. Однако ни мать, ни отец ни разу в жизни не хвалили Лидию так, как они расхваливали своего наследника - Себастьяна. Поставив бокал с остатками вина Лидия встала с винтажного кресла и направилась в свою комнату. Уже стоя на лестнице она окрикнула горничную и в приказном тоне сказала девушке привести гостиную в приличный вид. Будучи на втором этаже Лидия вспомнила как сильно ее бесило это здание, и именно этот этаж. Скрип пола, начавшие выцветать обои, перила, коим не помешал бы новый слой лака, - все напомнило женщине о прошлой жизни. Она не жалела ни о полученном высшем образовании, кое дало ей путь в свет, ни о связях, которые она заводила с холодным расчётом. У неё даже был узкий круг подруг, которые так же как и она подвигались по карьерной лестнице и смаковали прелести высшего общества. Однако Лидия не была полностью счастлива, и она всем сердцем ненавидела Себастьяна. Этому были три причины, и они настолько глубоко засели у женщины в голове и сердце, что поедали изнутри ее непокорную сущность. Она частенько старалась заглушить дурные мысли вином, пытаясь внушить себе что такое отродье как Себастьян не достоин ни капли её внимания. Первая была слишком видна посторонним, и из-за этого Лидия избегала появлений перед знакомыми в компании брата. Ни он, ни она не умели плакать. Эта черта, передавшаяся им от отца, преследовала их со школьных времён, и жгла самомнение Лидии каждый раз когда она вспоминала насколько они схожи с Себастьяном. Вторая была известна самому Себастьяну и паре друзей Лидии. Она не могла простить своему братцу что он не пытался поддержать отца после смерти матери. Отец до конца надеялся что сын образумится, но даже он на предсмертном ложе просил Лидию позвонить Себастьяну и попросить его приехать и привезти семью, дабы в последний раз увидеть внуков. В тот момент Лидия, сжав губы и наморщив нос набрала брата по сотовому телефону, однако он не удосужился ответить. Через пару часов он написал сестре СМС чтобы она перезвонила позже, потому что он с женой были на какой-то встрече, однако Лидия уже не обращала внимания на телефон. К тому моменту она сидела подле отца в скорой, которая мчала в направлении лучшей частной больницы их города. Приняв ванну, которая должна была смыть все эти дурные воспоминания прочь из ее сознания, женщина села на кровать и плотнее укуталась в халат. Обычно она бы стала мазаться кремами, искусно обещавшими сохранить молодость и избавить от морщин, однако Лидия и сама понимала что это была лишь рекламная уловка и ничто не спасало женщин от старения. Стянув покрывало и сложив его на кресло, стоящее подле кровати, Лидия переоделась в ночнушку и легла под пуховое одеяло, которое сразу же сдавило ей грудь, как бы обнимая и успокаивая. Белоснежные простыни не хранили ни чужого человеческого тепла, ни запаха, так что Лидия старалась приходить в спальню как можно реже, предпочитая рабочий кабинет одиночеству своего ложа. Вытянувшись, женщина блаженно прикрыла глаза, и попыталась отбросить все мысли о семье и единственном оставшемся в живых родственнике. В её памяти была выжжена яркая картинка, так сильно резавшая по и так исполосованному сердцу. Третья причина лежала в конверте, присланном Себастьяном много лет тому назад. Он был подписан как для Лидии, так и для их отца, однако увидев его содержимое Лидия поклялась никогда не показывать его отцу. Свадебная фотография брата ошарашила Лидию и её отца, ибо они впервые лицезрели свалившуюся как снег на голову невестку. Виктория, мускулистая и неуклюжая женщина, была полным противовесом брату Лидии. На её лице не было ни грамма косметики, а на лице блистала широкая улыбка, которая была искренней и вызывающей одновременно. На второй фотографии была запечатлена жена Себастьяна, держащая на руках младенца с первыми вихрами светлых волос. На третьей фотографии был Себастьян, держащий на руках самое новое пополнение их семьи - рыжего мальчугана, а справа от него стояла Виктория с Ди, старшим сыном. Это была единственная фотография на которой были хоть какие надписи, и то были имена новых членов семьи. Лидия хотела порвать эти фотографии на части, сжечь их или растворить в кислоте, лишь бы избавиться от болезненных напоминаний о том, какой могла быть бы их семья. Отец бы хмыкнул прочитав имена детей, и придумал шутку вроде «Если бы ему чаще меняли памперсы, он бы не был таким тяжелым». Он бы самолично скинул эти фотографии в камин, и смотрел как тлеют куски глянцевой бумаги в тёплом рыжем пламени. А сама Лидия не смогла бы их сжечь. Она также не смогла бы предстать перед отцом с тем лицом, которое искажалось непонятными эмоциями при взгляде на эти фотографии. Все эти годы, проведённые в особняке, пытаясь хоть как то оправдать своё существование, она потратила на личный бизнес и управление активами. Переехав в свой личный дом, она поняла как одиноко жить в поместье, не имея никого кроме прислуги. Те несколько месяцев, проведённых с больным отцом, на короткий срок вернули огонёк радости в жизнь женщины, но с его смертью Лидия снова осталась одна. Она даже пригласила Себастьяна на оглашение завещания, ожидая что он снимет корону с головы и отбросит в сторону свою маску безразличия, и возможно заявит право наследия на какую-либо часть имущества. Однако даже та же самая Виктория проявила в разы больше эмоций, чем её муж. Лидия попыталась приподняться с подушек чтобы дотянуться до бутылки воды, вечно стоявшей на прикроватной тумбочке. Как только она включила близлежащий торшер, она поняла что её зрение затуманено. Протерев наскоро глаза, Лидия почувствовала тёплые, начавшие высыхать на её глазах и щеках слёзы. Она не могла поверить что Себастьян снова умудрился развести её на эмоции, но она не пыталась сдерживать себя, давая волю этим чувствам. Она и так понимала что она ничтожество, и как сильно бы она не пыталась добиться вершин карьеры, уважения коллег, да и просто материального счастья, она никогда не сможет дотянуться до брата. У Себастьяна было все, о чём любой мог мечтать, но он предпочёл все бросить и искать себя, и в итоге нашёл своё счастье. Лидия была одинока во всех смыслах, и потому несчастна. У Себастьяна была его странная, непонятная, громкая, но такая родная и понимающая семья.