Butterfly

Я не считал начальные классы плохими. Они, наоборот, казались мне (да и кажутся сейчас) самым светлым этапом на протяжении всего моего обучения при Бруклинском колледже. После прощания с Рокси я немного замкнулся в себе, но продлилась моя маленькая депрессия всего пару месяцев. Я всегда старался смотреть на окружающий меня мир через цветные стекла, так что решил, что мы с моей подругой еще обязательно увидимся, да и меня ждет впереди множество знакомств. Зачем мне унывать? Моя мать была счастлива, когда я пошел… на поправку. Я видел, что ей довольно тяжело, ведь наш переезд, по сути, был довольно недавно, прошло всего ничего, ей приходилось тащить нас двоих на себе, платить за мою учебу, за квартиру, за все остальные жизненно необходимые мелочи. И мне хотелось помочь, но я понимал, что мало что могу сделать, кто позволит шестикласснику работать? А потому мне оставалось только стараться не причинять ей неудобств и быть хорошим мальчиком. Среднюю школу я считаю самым отвратительным, что со мной случалось. Это были три самых худших года моей жизни. В средней школе дети становятся чуточку смышлёнее, извращённее, многие уже стараются познать различные радости жизни — сигареты, алкоголь. Дети начинают быть жестокими специально, а не по незнанию. Появляются такие… королевы и короли, которым остальные должны поклоняться. Я, к радости или сожалению, не был таким королем, но и в роль приближенного не попал, хотя честно старался. Но мои первые месяцы изолированности сыграли свою роль, сделав меня настоящим изгоем. И теперь я был один. Я понимал, было глупо надеяться на то, что вдруг переведется какой-нибудь ученик, с которым я смогу завязать дружбу — вряд ли повторится тот же сценарий, какой был в младшей школе. И я, со всеми своими странными привычками и интересами, был высмеян. Мне кажется, не было ни одного дня, чтобы надо мной не пошутили. Чаще всего это были невинные проказы… относительно невинные. Спрятать мои учебники, изрисовать парту, выкинуть сумку в окно, облить водой, сделать какую-то гадость, а после свалить всю вину на меня. И я понимал, что против меня целый класс, мне одному никто не поверит. Но бывали дни в самом деле плохие. Бывали дни, когда я приходил домой с фингалом под глазом, со сломанным носом, со множеством синяков по всему телу от тычков-пинков-ударов. Я не вздумал жаловаться — у мамы много проблем, она устает, зачем ей нервничать из-за моих проблем? Я что, не разберусь сам? Как оказалось — нет. Я не мог разобраться, ведь, хоть мама и говорила, что в драках нет ничего плохого, когда ты пытаешься защититься или защитить, у меня твердо сложился принцип не бить никого. Я не хотел опускаться до уровня окружающих. Это глупо. Это глупо, но я терпел. Я утыкался ночью в подушку, закусывая ткань, позволяя ей намокнуть от слюней и горячих слез, которые пытался сдерживать — неудачно.Я запирался в провонявших сигаретным дымом туалетах, кусая кулаки, стараясь не обращать внимания на ноющие ссадины. Впервые я стал применять к себе уговорку, каждый раз тихо шепча ее под нос: «Ты же парень». А парни, как известно многим, плакать не должны. Они вообще не должны показывать слабостей, правда ведь? Учителя никак не помогали. Порою они даже издевались побольше сверстников. Они взрослые, у них есть власть, они могут делать то, что не могут делать дети. У взрослых есть связи, у них есть сила, у них гораздо больше возможностей и мозгов. В них гораздо больше испорченности, чем в детях. Подростками все еще движет некое любопытство — нет, не подумайте, я не оправдываю тех, кто избивает других и причиняет боль. Но все же взрослые… более разумные. По крайней мере, так принято считать. Разве я когда-нибудь опирался на чужое мнение? Смешно просто… В средней школе мне казалось, что я могу сломаться. Когда прозвенел звонок с последнего урока, я довольно быстро запихнул учебники в свой ящик, забрал необходимые мне вещи и направился к выходу из здания. — Эй, педик, — услышал я грубый оклик. Я понимал, что обращаются ко мне, хоть я и перестал носить любые вещи, что хоть как-то могли показаться девчачьими. Я не отвечал. Я не желал отзываться. — Ты чего, оглох? — Прости, но помои в твоем рту мешают мне тебя расслышать, — огрызнулся я, сощурившись и резко оборачиваясь в сторону источника голоса. Мой нос сразу же встретился с кулаком. Резкая вспышка боли — уже достаточно привычная — неприятный хруст. Видимо, один из моих органов чувств вновь пострадал, так и не оклемавшись полностью с прошлого раза, который был всего месяц назад. — Ты следи за своим мерзким языком, жополиз, — Николас сплюнул на пол, прибивая меня к стенке. Да, тот самый Ник, который нравился Рокси. Теперь тот Ник тайно от учителей курил в школьных туалетах, тусовался с ребятами из старших классов и постоянно доставал младших. И меня. Мне даже не нравились мальчики! Почему мне давали обидные прозвища? Я откровенно этого не понимал. Мне было почти пятнадцать, но я все еще был довольно невинен. — Да чего ты до меня докопался?! — не выдержал я. — Может ты сам жополиз, а я тебе понравился? Или что? Что тебе надо?! Я пихнул его в плечо, отталкивая от себя. Николас изумленно распахнул глаза, лицо его стало покрываться багряными пятнами. Я понял, что он был в бешенстве. И страшно смущен, что давало мне почву для размышлений о том, что я, возможно, был не так далек от истины. — Чего ты, блять, несешь? Чтобы ты, мерзкий педик, мне понравился? Ты носишь девчачьи шмотки! — А у тебя мозги как у курицы, и что? У каждого свои недостатки. — Иди нахер! — меня схватили за ворот футболки и, хорошенько встряхнув, вновь пришпилили к стене. — Ты, блядская розовая принцесса. — А ты лягушка, и я должен тебя поцеловать? — невинно спросил я, похлопав ресницами. Я приготовился словить очередной удар, зажмурившись, но на мою фразу так ничего и не последовало. Открыв глаза я увидел, что Ник весь покрылся румянцем и смотрит так удивленно и открыто, что я сам растерялся. Что? Что я такого сказал, что вывел этого парня из равновесия? — Неважно, — в итоге пробормотал Ник, отпуская меня. — Вообще-то, я собирался позвать тебя с нами. — С вами? — не понял я. — Не беси меня, — рыкнул парень. Я чуть ли не слышал, как он заскрипел зубами. — Мы с ребятами решили пригласить тебя потусоваться с нами. Мы хотим тебя испортить. А то ты ходишь здесь весь такой светлый, что прям противно. Блевать тянет. — То есть, — неуверенно начал я, — вы хотели меня споить, дать накуриться, может даже накачать наркотиками… И ты просто решил сказать мне об этом? — Проблемы? — бровь Ника изящно выгнулась. И я не знал, что мной тогда руководило, вероятно, простое человеческое любопытство. — Нет. Никаких. Когда? — Сейчас, — ухмыльнулся он, схватил меня за руку и потащил к выходу из школы. Мой мозг соображал в тот момент весьма смутно, можно было даже сказать, что я находился в состоянии шока. Мой нос все еще болел, но крови, к счастью, не было, что все же давало надежду на то, что мне его не сломали. В тот вечер я впервые напился, выкурил несколько сигарет и попробовал легкие наркотики, а также пообещал, что больше никогда не буду заниматься таким дерьмом. К матери в таком состоянии я являться не хотел, написал короткую смс, что остаюсь у друга — неважно, что у меня не было никаких друзей — а после меня вывернуло в какой-то подворотне. Это было чем-то вроде передышки. Ведь после того случая окружающие какое-то время считали меня «своим», они считали, что я тоже способен на всякое. Я не способен. Я так думал. Я ошибался. Ведь весь остаток восьмого класса я также скрывался в туалетах, чтобы покурить. Сигаретный дым проникал глубоко в меня, позволяя расслабленно откинуть голову на покрытую кое-где плесенью прохладную стену. Он отравлял, но это было приятно. Ник же криво ухмылялся, сидя рядом со мной на грязном полу, глубоко затягиваясь, а после выпуская серые круги изо рта. Он рассказывал мне обо всем. О «взрослой» жизни. О различных видах веселья. И я слушал, жадно впитывал информацию — почти так же, как в детстве, когда мама рассказывала мне что-то. Привычка курить у меня осталась. Ментоловые сигареты правда помогали и помогают расслабиться. Мать осуждать меня за столь вредную привычку не стала, все так же давая мне выбирать самостоятельно. Я благодарен. И одновременно с этим я ненавижу ее за эту свободу. Столько проблем.