Wake Up, Get Up, Shut Up

Маркусу было двадцать три, и у него было почти сотрясение мозга, когда до него наконец-то дошло, что он как бы, типа, по мальчикам. Ну, типа, по ебаным мужикам. Ну, ебаться с мужиками. _____________________________________________________________________ Он в кои-то веки был дома, отходил от охрененно жесткого удара головой по бортовому стеклу, из-за которого ему пришлось по быстрому гнать на МРТ, и от которого он минут двадцать забыл вообще, и теперь его окна были завешены непропускающими солнце занавесками, рядом с кроватью стояла керамическая ваза, и он уже дней десять как и не думал даже трогать свой хрен, и ему скучно, мать вашу. __________________________________________________________________ У Маркуса с Вудом дела уже давно. Очень давно. Они вместе играли по юниорам, посещали тренировочные лагеря, играли в сборных, обменялись взглядами с второго и третьего места на подиуме чемпионата мира, всегда в противоборствующих командах, с противоположными целями, вот только Вуд был гребаным вундеркиндом, а Маркус – Маркус просто любил побеждать. У них у обоих уже была репутация. Вуд, психованный перфекционист, у которого клюшка как еще одна конечность, движения четкие, техника такая крутая, что это уже и не заслуга сырого таланта, а того, кто четко пашет; и Маркус, драчун, с мускулами, ростом и характером, чтобы как следует навалять в схватке за шайбу. Вуд забивал голы; Маркус бил рожи. Полубезумная сконцентрированность Вуда была полной и прям смешной противоположностью грязной игре локтями от Маркуса, его ухмылке и ругани, ленивому раскату и почти незаконным ударам плечом. Вуд вырос где-то типа Юкона, что ли, типа того, научился кататься на замерзшем пруду на заднем дворе родительского дома, лихо лопочет по-французски, на английском говорит с странным акцентом, звонит мамочке дважды в день, и, блин нахрен, складывает носки в стопочку, когда собирает вещи на выезд и изредка пьет темное пиво, цветом с патоку, когда его удается выволочь из долбаного спортзала. А вот Маркус вырос, пока его туда-сюда перекидывали из маменькиного громадного поместья в восточном Техасе в отцовский небоскребный пентхаус в Чикаго, кататься он научился в ебаном лагере с крытым катком, куда его сплавили на лето, с предками не общался с самого вечера драфта, никогда в жизни сам своего белья не стирал, и старается не пить вообще ничего, вообще, потому что алкоголь и мозговые травмы такие же добрые приятели, как Маркус с Вудом были, пока не попали в одну команду. А потом они попали. В одну команду. Маркус пробился через лагерь новичков, отыграл тридцать три игры за Бостон, а потом его бесцеремонно обменяли на следующее утро после того, как он получил в затылок. А Вуд – Вуда первым выбрали на драфте. И пять лет спустя Маркус все еще считает, что только Вуд единственный и был этому удивлен. Вот придурок. _______________________________________________________________________ На седьмой день выздоровления Маркуса нарисовался Вуд, пропахший льдом, потом и этим жутким канадским дезодорантом, которым сбрызгивает свои гребаные перчатки. Он нахмурился, глядя на Маркуса, будто это Маркус был виноват, что еще не поправился. Будто это Маркуса вина, что он еще не вернулся в свое ебаное второе звено, в связке с русскими салагами, не стоит посреди льда, не сжимает руки в кулаки и не представляет, как срывает букву «К» с свитера Вуда собственными, еб вашу мать, зубами. – Что, опять головокружение? – спросил Вуд, запихивая упаковку из шести бутылок лимонно-лаймового «гаторада» в холодильник. Он уже отчистил кухню от пустых пачек чипсов с солью и уксусом, стираное белье из машины перетащил в сушилку, усадил Маркуса на диван и всучил ему тарелку с киноа. –- С докторами говорил? – Пшел нах, – простонал Маркус, потирая лоб обратной стороной ладони. Иногда ему трудно было понять, болит у него голова от сотрясения, или потому что Вуд не затыкается нахер вообще. – Нет у меня головокружения. Я устал. Вуд еще больше помрачнел. – Тебе полагается отдыхать. – Да я не типа устал, ну не так устал, понимаешь, – Маркус неопределенно махнул в сторону. – От вот этого устал. – От киноа? Мы ж говорили, Флинт, тебе нужны протеины… – Да нет, дебилоид, – хмыкнул Маркус, втыкая вилку в резиновый кусок курицы, жареной на гриле. – Устал я торчать здесь пока моя команда может… Может кататься. И тренироваться. И играть. И я не знаю, слушать в раздевалке вопли от тебя, долбанутая ты задница. Вот от чего я устал. Вуд не ответил сразу, но Маркус видел, как менялось выражение его лица, сначала возмущение, потом растерянность, потом понимание, медленное и серьезное. Вуд с людьми как бы не очень – человеческие эмоции ему надо разжевать как следует и поднести на блюдечке, с подписью, а Маркус, ну, он делиться не любит, не любит думать, прежде чем сказать, да и вообще думать не любит, если честно, вообще везде, ну кроме как на льду. Но Маркус понял, после своего, если честно, нехарактерного для него откровения, что если кто и поймет, как это все кошмарно – сидеть в темной комнате по шестнадцать часов в день, когда приходится перерезать шнур от лаптопа кухонным ножом, чтобы не поддаться искушению его включить, когда каждые тридцать минут считаешь от ста к одному назад просто чтобы доказать, что еще можешь это – если кто и поймет, то это Вуд. Вуд, который живет, дышит и умрет хоккеем. Вуд, который первым соскочил со скамейки и перепрыгнул через борт, когда Маркуса свалили. Вуд, который вытащил капу из его рта, который торчал в неудобном кресле в палате, пока Маркус ждал результатов МРТ, который видел настоящую, ужасающую, в натуре, блядь, реальную панику Маркуса, когда невролог спросил, сколько пальцев он ему показывал, и Маркус просто не знал, не находил слова, не представлял, как их произнести, вообще ничего не понимал, кроме звона в ушах и тошноты в животе. Вуд, который слышал, как Маркус впервые в жизни спросил, с заплетающимся языком от коктейля из обезболивающих, которым его накачали, стоил ли хоккей всего этого, нахуй. Само собой, стоило. Да еб вашу мать, до сих пор стоит. – Да, мужик, – сказал теперь Вуд, выглядя странно озадаченным. – Я тоже от этого устал. _____________________________________________________________________ Короче. Вуд в итоге свалил, и Маркус поплелся в спальню, чтоб еще зачем-то нафиг подремать, и, ну, и… У Маркуса стояло, уткнувшись в резинку трусов, когда он ложился. Он посмотрел на свой хрен, на его четко обрисованную линию, на маленькое пятно на белье. Это не было… Срочно. Да нет, вообще-то. Возбуждение было от силы еле-еле такое, немного необычное чувство внизу живота, скорее легкое покалывание, чем почесуха, которую срочно надо разъяснить. Но было неожиданно. Весь день он только и делал, что мрачно рисовал схемы прошлых игр на листах календаря да изливал хоккейную душу ебаному Оливеру Вуду. Член дернулся. Маркус решительно натянул простыни повыше. Ему отдыхать полагается, блядь нахуй. ____________________________________________________________________________ Три недели спустя Маркуса допустили до тренировок. – Слава тебе господи, – проблеял Маклагген, когда увидел Маркуса у его шкафчика. – Ты вернулся. Маркус приподнял бровь. Других парней еще не было, было еще, мать вашу, рано, но клюшки Вуда уже не видно, и все тело Маркуса так и гудит от предвкушения. Как же он, нахрен, скучал. Скучал по катку. Скучал по тому, чтобы катиться за Вудом, по тому, как врезает его в стекло, уклоняться от прицельных щелчков, когда они по очереди пытались играть за голкипера. Оба в этом деле говно. Да и ладно. – Чему обрадовался, Маклагген? – спросил Маркус, стягивая с себя футболку и роясь в сумке в поиске нижней майки. Маклагген оглянулся по сторонам. – Вуд вел себя как ебанутый псих с тех пор, как ты свалился. – Вуд всегда себя ведет как ебанутый псих. – Ну нет, – настаивал Маклагген, усаживаясь на скамью и вытягивая ноги, – было хуже. Он совсем спятил, Флинт, вот господом клянусь, ты б его видел после поражения в Нью-Йорке, я думал, он придушит Малфоя. Маркус хмыкнул. – Ну и правильно, – ответил он, откусывая кусок эластичного бинта, чтобы повязать запястья. – Малфой – уебок. Маклагген остановился. – Ну, это да. – И кроме того, – продолжил Маркус. – Какое отношение психи Вуда имеют ко мне? Маклагген расхохотался, игриво ткнув Маркуса локтем, будто услышал хорошую шутку. – Ну да, к тебе-то какое это имеет отношение, так ведь, Флинт? – Ты о чем вообще, нахуй? – спросил Маркус, завязывая шнурки. Господи Иисусе, как хорошо же на коньках. Маклагген фыркнул: – Да ты и сам… Стой, ты что, серьезно? – Это ты, блядь, серьезно что ли? Маклагген застыл, наполовину стянув с себя свитер. – Ты и Вуд, – начал он и остановился. – Ну, вы же двое как бы. Ну, ты понял. – Нет, – Маркус тупо уставился на него. – Я не понял. Маклагген уставился в потолок. – Да вы двое же, ну… Не могу поверить, что мне приходится это… Короче, ладно. Когда ты рядом, он от нас, остальных, отцепляется. Дошло? Маркус потянулся за шлемом, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Вуд – ебаный психанутый тиран даже в свои лучшие дни. И что такое, что Маркус единственный, блядь, взрослый мужик в этой ебаной команде, который может с этим справиться? С ним. Короче, ладно. Вуд любит болтать о хоккее, а Маркус любит его укоротить, тут имеется баланс, настроенный и устроенный за многие годы. Вот как бы и все. – Ладно, – ответил Маркус, решительно направившись к двери. – Рад услужить, засранец. Маклагген – просто гребаный придурок. ___________________________________________________________________ Вуд вроде как будто и не отреагировал на появление Маркуса на льду. – Флинт, – легким голосом поздоровался он, как будто не прошла целая гребаная вечность с тех пор, как они это делали. – Вуд, – ответил Маркус, делая глубокий, самый глубокий вдох холодного, холодного воздуха, задержав его в груди, пока не начало жечь и болеть, и едва не заморозило. – Готов? – Что, разомнемся? – как обычно выдал Вуд. Он улыбается за маской шлема, и зубы сверкают белым на фоне вишневого цвета его губ. Это вызов, знает Маркус, легкий намек на посредственное катание Маркуса по утрам в их времена в юниорской лиге. – Если только не хочешь опять сжульничать. Маркус фыркнул. – Дамочки вперед, – протянул он, указывая на дальний конец катка. Как обычно и делал. – Давай. Вводи шайбу, канадец. ___________________________________________________________________ Был второй день трехдневного выезда, когда Маркусу стало любопытно. Он был один в гостиничном номере, который делил с Вудом, у него жутко болела голова и ныл свежий синяк на затылке. Они выиграли по буллитам 2-0, но все во втором звене Далласа словно из кирпичей сложены, засранцы, блядь, и за одиннадцать минут, что ему позволили сыграть, Маркусу прилично досталось. Вуд, сраный, бля, диктатор на минималочках, даже не позволил ему пойти на ужин с остальной командой – всучил ему «Гаторад» с фруктовым вкусом, приволок ведро для льда, чтобы было куда блевать, отрубил телек от сети и свалил нахуй в стейкхауз. А так как Маркус всегда так себе относился к приказам, особенно когда Вуд приказывает, а айпад лежал совсем рядом, на тумбочке между кроватями, наполовину заряженый, то ему не понадобилось много времени, чтобы его схватить, включить, убавить яркость экрана до возможного минимума и открыть Хром в режиме «инкогнито». Гей-порно. Типа да. Окей. Все нормально. «Грязный минет» - забил он в строке поиска. Немного покрутил вниз. Много одинаковых видеоклипов, везде краснолицые твинки на коленях, с раззявленными ртами и высунутыми языками, с руками, массирующими чрезмерно огромные члены, которые размазывают смазку по их щекам. Маркус не мог решить, какой смотреть. Он немного напрягся, потерявшись в таком богатом выборе, его пульс то зашкаливал, то понижался, то снова начинал бежать. Он похрустел пальцами. Стянул шорты пониже, рассеянно касаясь рукой бугра под его трусами. Там был какой-то… Жар, который начинал подниматься выше, в низ живота. Может стоит быть поточнее. Почестнее. Хуй с ним. «Анал в первый раз» – набрал он, грызя ноготь на большом пальце. Тут… Ну. Результаты точно были другие, но все же не то, что Маркус вроде как искал. В видео есть какая-то знакомость, одинаковость во всем, опять. Худых парнишек загибают над разной мебелью, все стоят, прогнув спину, расставив ноги и задрав задницу, а парни повыше, пошире и иногда поволосатее долбятся в них сзади. Иногда попадаются сцены, где парни лежат на кроватях в мотеле, зажав руки под коленями, бедра прижаты к груди, и они просто… просто принимают это все. Эти клипы заинтересовали Маркуса больше других, но ни один из них он тоже включать не стал. Но теперь у него стояло в полный рост, натягивая серединную строчку в трусах, и его движения были более резкими, когда он приподнял бедра, стягивая трусы. Он приоткрыл рот, резко выдыхая, когда обхватил рукой член. Сжал, всего один раз, потом провел пальцами вверх-вниз, легко и медленно. Блядь. Ему казалось, что он сейчас из своей кожи выпрыгнет. «Ебля в раздевалке» - он заставил себя напечатать это, и… И это такое фетишистское клише, и в ответ он наверняка сейчас получит кучу фигни с спортивными носками, дешевыми свистками и мерзкими прическами из девяностых, но Маркус, бля – он так давно не смотрел, это было правило, закон – включил душ, намылился, глаза не опускать и… Это было четвертое видео на странице. Он сразу его увидел. Высокий худощавый парень с короткими каштановыми волосами растягивал мускулы на узкой деревянной скамейке у ряда голубых шкафчиков. На нем была дурацкая обрезанная футбольная майка и паховый бандаж, он склонился над вытянутой ногой и четко виднелась вычерченная линия низа его спины – линия его, блядь, задницы, и иногда, когда он тянулся, мелькала розовая дырка его жопы, когда он наклонялся ниже, и ниже, и вырисовывалась такая тупая, но захватывающая картинка, что Маркусу вдруг резко захотелось кончить. Еб твою мать. Он провел большим пальцем по головке члена и резко втянул воздух меж зубов. Через несколько минут по-смешному нереалистичной растяжки в кадр вошел второй парень. Он не намного выше первого, но шире, плотнее, кожа его темнее, и у него широкие плечи, плотные слои мускулов покрывают его руки, грудь, живот. Вокруг талии было повязано белое полотенце, и он не стал тратить время даром и быстро провел рукой по спине первого парня. Ну, значит прелюдии не будет. Маркус плюнул на ладонь. Потянул член повыше. «Хули ты делаешь, чувак?» - спросил первый парень, плохо изображая раздражение. Второй парень твердо и уверенно схватил первого за зад, присел, глядя, как его пальцы входят и выходят в отверстие, камера приблизилась, фокусируясь на том, как большой палец ритмично движется. Было охрененно непристойно. Рот Маркуса наполнился слюной. «Вылижу тебя всего» – ответил второй парень, как будто это нормально, говорить такое в раздевалке. «Ага. Щас тебя приготовим и смажем для моего хуя». Он раздвинул ягодицы первого парня, открыл, камера поймала вид блестящей вокруг дыры смазки. «Гляньте только. Уже готов, бля, а?». Маркус сжал руку вокруг члена, наяривая все быстрее, блядь, быстрее, заворачивая запястье, когда добирается до головки. Он уронил айпад. Видео прокрутилось на три минуты позже. «Блядь», – простонал второй парень, растягивая пальцами, как ножницами, жопу первого парня, проводя языком вокруг дыры. «Кто б подумал, что наш капитан так жаден до хуя…» И вот оно. Вот оно. Маркус кончил с криком. ___________________________________________________________________________ Он паниковал где-то секунд тридцать. Он гомик. Он гомик. Это не совсем было откровение, а как-то так. Ему никогда особо не был интересен секс, он много раз пытался понять, в чем смысл того, чтобы цеплять кого-то в барах, водить домой девок, тереться о что-то, ведь в итоге более-менее приличные оргазмы случались только когда он просыпался со стояком по утрам. Не, хороший минет он понимал, и вообще, трахаться ему нравилось, ну, физический аспект, эта влажная и крепкая хватка на его члене и все такое. Но все остальное – тонкие талии, упругие сиськи, мягкая, нежная кожа – это всегда казалось излишним. Необязательным. Не то чтобы отвращало, но типа того. Теперь все стало понятно. И он был уверен, что лига не может его, ну, типа наказать за то, что он по мужикам. Он думал, что им такого не позволят. Есть правила и все такое дерьмо. Пиар и вся такая херня. Гомофобные стереотипы, короче, такое. Ну и кроме того, не такой уж Маркус и популярный игрок – фанатов у него мало, и в основном это пузатые мужички средних лет, жрущие пиво и любящие посмотреть, как другие дерутся. Он не златовласый красавчик вроде Маклаггена, его не заваливают требованиями автографов, как этого пизденыша, мальчишку Малфоя, и за пресс-конференции, вроде Вуда, ему не отвечать. Маркус мог бы открыться. Мог бы. Он достаточно знаменит, чтобы о нем упомянули в SportCenter, может он потерял бы сколько-то подписчиков в твиттере, но в итоге – в итоге все было бы нормально. Хоккей он бы сохранил. А это было важнее всего. ___________________________________________________________________ Четыре дня спустя Маркус не мог сосредоточиться на утренней раскатке с Вудом. – Что, блин, с тобой такое? – спросил Вуд, обрызгав Маркуса снежинками льда из под коньков, подъезжая к нему. – Опять голова? Опять кружится? Маркус не ответил. – Я тут попробую кое-что, – услышал он вместо того собственный голос, и ему казалось, что он в гребаной эхо-камере, и его голос разносится по всему катку, становясь все громче и отчетливее. – Хорошо? Только. Только не психани. Вуд моргнул. Его щеки покраснели от напряжения, нос порозовел, рот приоткрылся, на подбородке каштановая щетина. Он был невероятно похож на твинка, которого трахнули в видео, которое Маркус смотрел на порносайте. Маркус удивился, почему раньше этого не заметил. – С чего мне… Маркус резко прервал Вуда поцелуем. Поцелуй так себе. Их свитера громоздкие из-за защиты под ними, оба держали подмышкой шлемы, в руках по клюшке, прикоснуться было физически невозможно. Рот Вуда на вкус был как резиновая капа и протеиновый шоколадный батончик, его губы были обветренными. Сухими. Нерешительными. Но когда Маркус провел языком по передним зубам Вуда, проверяя, дразня, Вуд издал этот звук, как будто ему не хватало кислорода, как будто почти неслышный стон, безнадежный и сломанный, коньки под ним поехали, и его бедра рванулись вперед, он вцепился руками в свитер Маркуса. И это было самое охрененное, что когда-либо случалось с Маркусом. ___________________________________________________________________ В те выходные у них была игра на выезде. Вуд вел себя не страннее обычного, во всяком случае с Маркусом, но вот Маклагген и Малфой оба уселись в самом дальнем от него конце самолета, когда летели в Питсбург. Вуд, казалось, не заметил, просто достал потрепанный блокнот со схемами, достал ручку с красной пастой и погрузился в работу. На нем были старая, слишком тесная серая майка и спортивные штаны с низко сидящей талией. Он был единственным человеком из всех, кого знал Маркус, кто переводил телефон в режим полета сразу же, как занимал место. Прошлой ночью Маркус дрочил на воспоминание об их поцелуе – на тот легкий стон, почти дыхание Вуда, на то, как нерешительно его язык скользнул по языку Маркуса, на то, как болезненно встало у него под паховым бандажом. Из кармана Вуда выпал бальзам для губ без запаха, когда самолет взлетал. ____________________________________________________________________ Они проиграли на следующий день по буллитам, 4-3. Маркус опять схлопотал, врезался головой в щиты, раздался мерзкий, отвратительный треск, и он почувствовал как кровь резко полила к его мозгу, как его охватило вязкое, густое как вата, молчание в его ушах, и в начале ничего даже и не болело, он ничего не чувствовал, кроме вялого ощущения льда у его щеки, туннельного калейдоскопа его зрения, химического соснового запаха этого мерзкого канадского дезодоранта, и кто-то с крепкими, покрытыми мозолями ладонями срывал с него шлем, отчаянно хватая его за лицо и… И дело в том, что на этот раз все охуенно, охуенно плохо. ______________________________________________________________________ Над каждым порогом огромного выебонистого пентхауза Малфоя висела омела. Омела. Господи Иисусе. Как будто они опять на танцульках в восьмом классе, только выпивки побольше, да стоят повсюду мраморные импортные статуи оленей. –Ну так вот, – сказал Маклагген, неловко отпивая пиво. Это была претенциозная ебаная хрень из, блядь, мини-пивоварни. Типа местное. Стопудово, на вкус говно. Маркус пил воду, потому что Вуд сам приволок коробку «Эвиан», и вроде никто больше к ней притрагиваться не хотел. – Как твоя.. Ну это, знаешь. Твоя голова. Маркус пожал плечами. – Так себе. – Ну конечно. Ага. Ну. Будет же лучше, да? Скорее всего уже не будет, но Маркус пока не хотел никому об этом говорить. – Ну да. – Ну так вот, – опять сказал Маклагген. Маркус вздохнул. – Что? Маклагген потер пальцем об этикетку пива – на ней были русалка, трезубец и голова ревущего гризли – че за херня вообще? – Вуд, он, ну, штраф получил, когда тебя тогда унесли. Маркус переступил с ноги на ногу. – Да ну нах? – Ага. – За что? – Ну как бы схватился с уродом, который тебя, ну того, толкнул. Прямо как с цепи сорвался, – Маклагген фыркнул. – Огреб за это пять минут. В груди Маркуса затеплилось что-то маленькое, горячее и непонятно нежное. Пять минут. В хоккее это целая, блядь, жизнь. Он откашлялся. – Пять минут? – повторил он. – Это. Ого. Маклагген вопросительно посмотрел на него. – Ага, – сказал он, а потом, как уебок какой-то, со значением протянул – Ого. Маркус похлопал бутылкой «Эвиана» по бедру. – Он. Ну. Ты его видел сегодня? Вуд был в одной из слишком шикарных ванных комнат Малфоя, стоял, сморщив нос и глядя на биде, вытирая руки зеленым полотенцем. – Слышал, ты огреб штраф в прошлый раз, – вырвалось у Маркуса, потому что самоконтролем он никогда не славился, и в его венах плескался тот же адреналин, что бывало перед самыми эпичными победами. Вуд замер. – Э-э. – Ага, – продолжил Маркус, тихо прикрывая за собой дверь. Омела застряла в раме. – Слышал, ты в драку ввязался. Вуд сглотнул. – Может и ввязался, да. – Как бы не в твоем характере, скажи? – спросил Маркус. Вуд немного прикусил язык. – Как бы да, не в моем. – Пять минут, Оливер, – неумолимо продолжал Маркус. – Пять минут. – Мы с тобой, – Вуд вяло показал рукой между ними. – Обсудим это тогда? Маркус облизал губы. – А нам нужно это обсуждать? Вуд уставился на него, вперив в него пристальный, лазерно сфокусированный взгляд, как у какого-то безумного канадского хоккейного робота, а потом поднял голову и посмотрел на изломанную омелу, зажатую в дверях, и хребет Маркуса словно стал жидким по краям. – Нет, – сказал Вуд, решительно шагая к Маркусу. – Этого не нужно. _________________________________________________________________________ В пятницу после Нового Года Маркус присоединился к Вуду на льду. – Флинт, – поприветствовал его Вуд. – Вуд, – ответил Маркус, его голос был хриплым и немного напряженным. – Готов? Губы Вуда скривились в улыбке. – Что, разомнемся? – спросил он, подбрасывая шайбу на клюшке. – Если только не хочешь опять сжульничать. Маркус остановился, его руки висели плетьми под тяжестью страха. Он не знал, можно ли ему это теперь, все это. Утренние раскатки. Хоккей. Оливер-мать-его-Вуд. – Э-э, – помялся он. – Ага. Я имею в виду… Разминаться – это все, что мне и можно делать сейчас. Доктор… Доктор приказал. Как бы так. Да. Лицо Вуда исказило несколько разных эмоций – господи Иисусе, как его легко читать – удивление, неверие, ярость, печаль, сожаление и, наконец, немного пугающая решимость. – Хоккей, – начал Вуд и вдруг скривился. Кашлянул в кулак. Посмотрел на Маркуса своим обычным психованным уверенным взглядом, хотя на этот раз в нем был легкий намек мягкости. Не так жестко, как раньше. Намного, блядь, ярче. Честнее. – Хоккей всегда будет с тобой, Маркус. Ты это знаешь. И. И. В первый раз Маркус подумал, что они говорят не о хоккее на самом деле. Он легким нерешительным жестом ухватил Вуда за затылок, притягивая к себе. Поближе. Это был разговор о многом, но не о том. И это… Нормально. Хорошо. Даже лучше чем хорошо. – Дамочки вперед, – пробормотал Маркус, издавая смешок, который пропал в жаре рта Вуда. – Давай. Вводи шайбу, канадец.