Безымянная

Хорошо смазанная дверь закрывается беззвучно, и в каюте не слышно ничего, кроме приглушённого шума ветра и волн, доносящихся снаружи. Рабыня стоит, потупив глаза, не знает, что делать и как обращаться с капитаном. В конце концов, прошлой ночью она позволила себе неслыханную дерзость – раздевать капитана прямо перед глазами гостя – её бывшего хозяина, между прочим, - и, пусть она не была наказана за это, никто не знает, что может прийти в голову капитану на сей раз. Она не знает, что на неё нашло тогда, она боится капитана, бывшего хозяина, собственных чувств – и, вопреки себе, вопреки здравому смыслу, всё ещё чего-то предвкушает. Какой прекрасный коктейль эмоций. Бедняжка не подозревает: что бы она вчера ни чувствовала, было вложено в её голову расчётливой рукой, только страх принадлежал ей самой – и тот был до нужной степени обуздан извне. - Подходи, не бойся, - Маркиза жестом указывает на подушку у своих ног. Слова были совсем необязательны: рабыня не почувствовала бы разницы, если бы Маркиза приказала напрямую её ногам. Контроль чужого разума - её излюбленный инструмент, едва ли не более, чем Флуоритовый Октет: при желании Маркиза может хоть с ювелирной точностью вложить свои мысли в чужую голову так, чтобы жертва ни о чём не подозревала, хоть отдать приказ целой толпе. Но сейчас – сейчас Маркиза хочет до минимума ослабить своё влияние и посмотреть, что будет. Чуть позже она вновь возьмёт на себя роль кукловода, но пока пусть воля рабыни принадлежит ей самой. Кстати, об этом – называть её про себя рабыней уже довольно неуместно, учитывая далеко идущие планы. - Я вчера так и не спросила твоё имя, - произносит Маркиза, проводя ладонью по жёстким волосам и нежной коже шеи. - Я лишилась его вместе со знаком, - глухо отвечает рабыня, отводя взгляд. - Милая моя, - тихо смеётся Маркиза, аккуратно разворачивая её лицо к себе за подбородок и, не удержавшись, слегка расслабляет её напряжённые от страха мышцы. – Кто из нас вообще носит имя, данное лусусом? Как видишь, мой знак при мне, но зовут меня всё равно иначе. Рабыня молчит – но, вспомнив, что за молчание ей может грозить немилость, а за немилость – наказание, говорит: - У меня не было другого имени. Лжёт. Занятно, однако, чем ей так дорого её прозвище, если она предпочитает оставаться безымянной. Любопытно, как нефритокровная – если Маркиза, конечно, не ошиблась, определяя цвет крови по температуре тела – вообще оказалась лишена знака и продана в рабство. За то, что покинула пещеры, отказавшись от навязанного ей долга? Ох вряд ли. - Ты ведь помнишь того несчастного, которому многие из вас одно время так неистово поклонялись? Безымянный, Неклеймёный, Страдалец… Рабыня сжимается в комок – не потому что Маркиза так свободно произнесла запрещённое имя, нет, тут другое, - а в омуте её мыслей на поверхность всплывает спутанный, болезненный, пульсирующий клубок похороненных воспоминаний. Можно потянуть за нить, можно распутать их, можно узнать, что кроется за фасадом – но тогда боль затопит всё её существо, тогда хрупкий каркас, выстроенный после неведомой катастрофы, разрушится, и на руках Маркизы окажется безвольная рыдающая развалина. У Маркизы в планах этого нет. У Маркизы в планах приятное, ничем не омрачённое утро, и рабыню хотелось бы оставить у себя в каюте на весь день, и отнюдь не затем, чтобы утешать и утирать слёзы. Как, однако, судьба повернулась – вчера Маркиза всего-навсего шепнула кому надо, чтобы во время беседы с Дуалскаром ей в каюту прислали кого-нибудь из свежезахваченных рабов, «кто посимпатичнее» - а попалась ни много ни мало соратница самого Неклеймёного, причём, возможно, близкая, раз его поражение стало для неё таким ударом. Маркиза снова целиком в мыслях рабыни – аккуратно затягивает их льдом забвения, заталкивает ненужные, опасные воспоминания глубже, возвращает из прошлого в здесь-и-сейчас. Рабыня обессиленно выдыхает и почти сползает на пол – но Маркиза успевает её подхватить, поднимает к себе на колени, убирает прядь волос с лица. Немного фальшивого сочувствия – не дурно ли ей? Обращаются ли с ней как подобает? О, ведь она, Маркиза, не потерпит неподобающего обращения со своими подопечными! Крошечное воздействие на разум – и рабыня не задастся вопросом, почему остальные «подопечные» захваченные рабы для Маркизы – всего лишь рабы и будут проданы в первом же порту. Никакого воздействия не требуется, чтобы в сердце рабыни зажёгся робкий огонёк благодарности за то, что с ней наконец обходятся не как со скотиной. Отлично. Теперь можно переходить к следующей части – и снова руки рабыни не принадлежат ей, и снова в мыслях рабыни переплетаются страх и желание, и снова летит на пол сброшенная одежда. А историю с Неклеймёным Маркиза выведает позже – когда паутина будет доплетена, когда истончится скорлупа недоверия, когда лишённая знака и помыслить более не сможет о том, чтобы скрывать что-либо от своей бесконечно щедрой и благородной возлюбленной. И если бы Маркиза могла спросить оракул – тот самый, который хранится у Изгнанника уже много оборотов – то узнала бы, что не будет никакого позже, что на следующую же ночь доски этого корабля пропитает нефритовая кровь, что, пока Маркиза держит в объятиях новоявленного безымянного мейтсприта, Дуалскар в бешенстве меряет пол своей каюты громкими шагами, и мысли его чернее ненависти. Но будущее скрыто даже от тех, кто возомнил, что видел его своими глазами.