Музей Телесных Утех.

Толпы туристов теснились у входа в помещение, протягивая свои руки, которые сжимали в себе билеты. Их гул и топот переливался с рычанием машин и звоном трамваев. Люди были в предвкушении того, что сейчас увидят, пересекая порог. К счастью, их шум не был слышен за пределами резных дверей. Красные коридоры, и чудные экспонаты в стеклянных ограждениях. Красный, будто кровавый ковер с золотыми нитями вел посетителей в мир разврата и извращенных забав. Каждый прибывший мог найти себе игрушку по вкусу. Чего тут только не было, от простых плеток до плюмбусов. Неподалеку от входа по бокам стояли привычные игрушки, которые можно было купить в любом интимном магазине. Но были там и совсем странные вещи. Например, кому-то точно нравилось заниматься любовью в противогазе. Кто-то же предпочитал нестандартные позы и боль в костях. Для туристов все это выглядело не то что в нову, это выглядело дико и несвойственно. Были конечно и те, кто хотел разнообразить свою интимную жизнь со своим партнером. Для них этот музей был лишь новой игрой в их жизни. — Зачем ты меня сюда привел? — спросил стоящий у экспоната за стеклом. — Повеселиться со старым другом. — вежливо ответил его собеседник рядом, складывая руки за спину. — Мы даже не приятели, Чехия. — На данный момент. — он сложил руки за своей спиной, стоя ледяной глыбой за Словакией. Словакия повернул голову и посмотрел на чеха. Вообще не изменился. Казалось, как будто не прошел ушедший год. Он нахмурился и повернулся к нему всем телом, отправившись дальше, надеясь, что эта «увлекательная» экскурсия скорее бы закончилась. И правда, закончилась она быстро и незаметно. Аж в глазах потемнело. Но только для Словакии. И когда его голова перестанет хоть чуточку гудеть, глаза раскроются, а затылок станет тише ныть, то осмотр экспонатов будет намного увлекательней, если их использовать с пользой.

***

Запястья рук ныли от соприкосновения с грубой веревкой. Резало и было неприятно, очень. А ноги… Ноги. Ног будто не было, они не чувствовались. Затекли. Затекли они без движения в зависшем в воздухе состоянии. Держали их, к слову, те же самые неприятные веревки, которые терли и давили на кожу, оставляя красные следы. Благо сам лежал на спине. Но то, на чем он лежал, холодило спину, заставляя скукоживаться, а нежную кожу превращаться в гусиную. Веревки, что держали в тисках ноги, цеплялись за потолок. А холодный, будто операционный стол, находился посередине пустой и темной комнаты, где единственным источником света являлась слабая лампочка над столом и лежащим на нем. Пыль освещалась тусклым светом лампочки, уходя снова в темную пустоту. На самом " пленном " находился собачий намордник. Грубый, режущий кожу. Как будто был вытащен с той самой стойки экспонатов. Так сильно он казался старым, пыльным. Неприятным. А сам он, находился без одежды и белья, только растрепанная кофта висела на его плечах. Глаза только начали разлепляться, а голова более менее осмыслять происходящее. Только хотелось удивиться своему положению, тому, что на нем сейчас было одето и где он находился сам. Как сразу далее послышались глухие шаги по пыльному полу и был виден яркий свет в конце комнаты, который лился из раскрывающейся двери. Это заставило привыкшие к темноте глаза прищуриться. Оттуда слышался топот чужих ног, ходящих по красному коридору. — Уже проснулся? — змеиное шипение издал вошедший. Он запер за собой дверь. На ключ. — Ну конечно…кому еще хватит совести связать кого-то и сунуть на чердак как тряпочную куклу. Кому как не тебе? — пленный издал тихий стон боли от трения грубой веревки об кожу. — В подсобку. — проигнорировал упрек тот, копаясь где-то в стороне на затемненной части комнаты. Послышалось, будто открылся замочек. Но дверь так и не открылась. — Это что-то меняет? — плюнул тот, пытаясь поднять спину с холодной поверхности и хотя бы сесть. — Вероятно, да. Я могу в любой момент вырубить тебя и сослать в какие-нибудь трущобы. На корм бродячим псам, например. Так как из подсобки есть выход наружу, а охранники подкуплены, я смогу сделать с тобой все, что душа пожелает. — в его руках что-то мельком засветилось от тусклого света. — В таком случае, у тебя ее нет. — И то верно. — ухмыльнулся тот, вылезая из темного омута. В его руках лежали новые игрушки. Были и те, которые Словакия ранее видел на стеклянных стойках. Но некоторые он видел в первый раз. И это не могло не напрягать, когда он сам находился в таком беспомощном положении. — Чехия… — тихо рыкнул тот, сжимаясь всем телом, показывая, что он против такого. — Хватит скалить зубки, щенок. — Поэтому ты на меня намордник напялил? Боишься, загрызу? — Нет, для вида. Показать тебе твое место, после нашего то разъединения. — Чехия удивлялся его бараньему упорству и показушности. Лежит с раздвинутыми ногами, связанный и в наморднике. Красивая картина, если бы ее исполнитель не был бы таким козлом отпущения. — …Что это? — он кивнул на его руки, в которых расслаблено лежало стеклянное изделие. — Увидишь. — чех начал подходить ближе. — Стой! Ты что творишь?! — словак чертыхнулся на холодном столе. — Раз… — тихо прошептал тот, приставляя стеклянную головку к напряженному отверстию. Словакия почувствовал как его дыхание сперло, будто он на мгновение разучился дышать, а потом вдохнул кислого воздуха, издавая пораженный крик боли, скаля зубы. — Два. Полностью поместился, ты довольно компактный. — Чехия похлопал того по голой коленке, отходя обратно к тому месту, откуда взял стеклянный фаллос. Его руки прикоснулись к столу, на который он отложил остальные прелести интимной жизни. Пленный содрогался от холода, что покрыл его изнутри. Он был неподготовленным, и стенки ануса ныли от соприкасания с инородным телом. Это чувство, когда тебя разрывает на части, будто по всему телу начали расходиться швы. — Кричи сколько хочешь, пока гортань не высохнет. Тут хорошая звукоизоляция. — посмеялся тот, зажмурив свой единственный глаз. Его руки прикоснулись к ошейнику. — Ты ирод! Как тебя только земля носит?! — агрессивно крикнул тот, приподнимая голову, смотря на его холеную рожу, желая в нее плюнуть прямо отсюда. — Пока не жалуется. — Чехия тихими шагами начал подходить к своему пленному, поглаживая кожаный ошейник большим пальцем руки. Кожа только едва прикоснулась к шее, как ее сразу одернули, не желая подчиняться. Только вот было слишком легко схватить руками ошейник за его решеточки и грубо потянуть обратно к ошейнику. Чех довольно крепко закрепил ошейник, и он давил на кадык, заставляя моментами чувствовать приступы тошноты. Дышать стало в разы тяжелее. На глазах выступали капельки слез, и когда очи зажмуривались, слезинки незаметно спадали с них на алые щеки. Было слишком больно. По ходу дела, от напряжения, фаллос начал тихонько вытесняться наружу. Но, это заметил не только Словакия. Чех змеей подлез к раздвинутым ногам и прикоснулся к стеклу. Без лишних слов, он решил вернуть его на место. Рука, вцепившись в изделие, резко протолкнула его во внутрь. Почти с концом. Словакия, несмотря на давящий ошейник, смог закричать что есть сил. Он понимал, что такое обращение с телом не будет без последствий. Ведь уже сейчас он чувствовал, как струйка крови стекала изнутри. Чехия прислонил палец к капельке крови, обмакивая его. Подняв руку к своему лицу, он облизнул палец, что был в чужой крови. Его поганая улыбка расцвела на его лице. — Сладкий вкус превосходства. Словак дышал словно умалишенный. Его легкие с дикой скоростью бились об ребра, а лицо изображало оскал и чувство неимоверной боли. Капельки пота стекали по вискам, падая на холодный стол. Хриплое дыхание издавалось из искусанного рта, раскрываясь в попытке снова закричать в приступе боли. А дрожащие веки глаз так и намеревались сомкнуться, но новые отголоски раздражения и боли, будто они их специально подтягивали вверх, дабы они не сомкнулись. Чех обычно предупреждал о своих действиях словами, капельку раскрывая свои намерения. Но без всяких предпосылок он снял веревки с чужих ног, давая им все-таки свиснуть вниз безвольной тушей. Казалось, вот, ну наконец-то, осталось только руки развязать и бежать к властям. Мечтать не вредно. Словакия не заметил, как его схватили за шею, стягивая кожу на горле. Не заметил, как был прислонен щекой к пыльному полу. Не услышал грохота, который был от его падения. Все эти чувства и звуки заглушала адская боль. Тело ломило на кусочки, он был готов превратиться в пыль. Только слезы, пот и кровь показывали, что он еще жив. — Уже выдохся? — Чехия говорил будто в пустоту. Словакия не собирался ему отвечать. Не было сил и желания. Его руки схватились за поводок. Они тянули его вверх, душа словака. А подошва обуви больно давила на щеку, явно намереваясь оставить след. Ну, или хотя бы стереть черепушку в порошок. Словакия хрипел и пытался хоть как-то сопротивляться, но его руки все также лежали на спине, сжатые грубой веревкой. Посмотришь чуть назад, сразу будут заметны от нее же следы и на ногах. Он слышал только свое сбитое и хриплое дыхание. Он видел только увечья на своем теле. Он чувствовал только незаслуженную боль. Последней каплей терпения Чехии стало долгое молчание. Замахнувшись ногой, он ударил по чужому затылку пяткой. Бросив поводок на пол, словно пакет с мусором, он протер свою грудь и убрав руки за спину, отправился прочь. Но напоследок он сказал — — На следующий день тебя вывезут. Не возвращайся сюда впредь. — дверь захлопнулась. Прошел год, а его чувства не утихли, и превратились они во что-то ужасное, что навсегда оставит след на сердце Словакии, который будет обливаться кровью.