Сказ о спокойствии и смирении

15.04.19

Чутьё подсказывает «это смешно» и забавно скалится в попытке напугать. Мне кажется это нелепым и слегка наивным. Я никому не доверяю, знаешь ли, особенно себе. Не доверяю, но верю посетившему меня в ночь смазанному предчувствию, злым слезам и гудящей по утру голове. Меня будто оглушает. I’ll be good, buddy. У нелюбимой мною эпохи гуманизма в любимчиках ренессанс и Медичи. Звучные имена и звонкие проклятья. Длинные улочки. Горячий взгляд и горящие города. Запах выпечки и испражнений. Вялая походка. С в о б о д а, обрамляющая кандалами запястья. Эхом проносится «станция Авиамоторная». Забавнейшее из совпадений, что в себя я прихожу на половине пути до перехода на другую ветку. Щёки горят, коленки вибрируют. У меня паническая атака, морозящая конечности. Казалось бы, как мало нужно человеке для того, чтобы стать никем. Стать ничем. Гадкий привкус преследует меня даже во сне. Выключенный будильник будит раньше нужного. Немеют пальцы рук. К «Третьяковской» ты стараешься ожить. Я проёбываюсь с переходами. Наворачиваю круги, бегая по лестницам. Спотыкаюсь, карябаю костяшки, отбиваю большой палец на левой ноге. Или правой. Я не различаю их, извини. В поезде, найдя отражение себя, я замечаю покрасневшие нос и глаза. Девушка с острыми скулами и короткой показательно неаккуратной стрижкой следит за мной взглядом, вынуждая вглядываться в собственное лицо. Что-то не так. Когда я выхожу из квартиры, со мной постоянно что-то не так. Женщина в забавной шапке провожает меня до дверей. Это уже даже не смешно.

***

Ветер треплет волосы, и они лезут в глаза. В метро чуть меньше народу, чем три часа назад. У меня получается вздохнуть. «Станция Авиамоторная» «Станция Авиамоторная» «Станция Авиамоторная» Когда двери автобуса открываются за пять остановок до моего дома, я моргаю и вижу зелёную сочную траву. Кажется, наступила весна. Мне исполняется двадцать через три долгих дня.

20.04.19

Жар проходится по спине мокрой волной. Смрад стоит невозможный, тухлый тяжелый воздух забивается в лёгкие и больше не выходит. Эти богомерзкие розы повсюду. [Половина страницы зачёркнута, поверх неразборчивых записей повторяется слово "война", написанное текстовыделителем на хирагане. В самом низу мелкими печатными буквами приведён список продуктов: - хлеб - энергетики - порошок - прокладки - хрень для окон? - ??таблетки - сралка Под конец списка чернила еле заметны. На новой странице карандашом написано «КУПИ ЧЁРТОВЫ РУЧКИ»].

30.04.18

Мне, казалось бы, недавно было двенадцать. Я улыбалась, размахивая огромной корягой, и звала себя Богиней. Мои знакомые смеялись и принимали правила новой игры на ближайший месяц, где моё прозвище — святотатство, а все мои истории — ложь. Слишком много историй для такой маленькой человеки. В один момент я превратилась в лгунью, потому что рассказывать стало нечего. Правда кончилась. Но страшнее всего знать, что этого не происходило. Этого никогда не было: всё только в моей голове. Я будто жила в мире, который никто не видел. Место для избранных. Для особенных. Особенных. Детство запомнилось стоящим в носу запахом черёмухи и бесконечной аллергией. У бабушки морщинистые руки, капелька терпения в прищуренных глазах и строгость, пропитавшая осанку. От лучшей подруги едва уловимо пахло ладаном. Родители никогда не водили её в церковь, так получилось, а мне просто не повезло. Так бывает. Мама не понимала, почему я считала себя несчастным ребёнком. Я слишком рано научилась молчать.

03.05.19

16:… Это было состояние, когда я могла не заметить несущуюся на меня фуру, смотря на неё в упор. В голове помутилось. В этот солнечный день округу для меня заволокло туманом, а краски мира поблекли, оставляя после себя лишь тусклое, с отсутствующими гранями нечто, сливающееся с горизонтом. Запахов не было, и это пугало. Они всегда были, запахи эти, пропитывали одежду, волосы, кожу, оставались тягучим тянущимся шлейфом, той самой тропой судьбы, по которой люди бежали, сбивая ноги, лишь бы прикоснуться к своим избранным, — богинями, наверное, — потерянным частицам себя. Многие с ума сходили, когда такой родной, пропитавший всю их жизнь запах, исчезал. Значит, разошлись дороги. Значит, больше не встретятся. Значит, — возможно — умер. Возможно — сожрала болезнь. Ничего страшнее болезни и не было. Это груз, ложащийся на сердце. Непреднамеренное убийство. Удивительно, что за это ещё не сажали. Только в редких случаях. Подобное лечилось дорого. И долго. И очень больно, что уж там. Умирать из-за чувств к кому-то — чертовски болезненно. «Любите друг друга!», — повторяли вышестоящие лица. Но вот только люди дохли пачками, превращаясь в кустарники. В Леса Смерти приходили умирать всё больше отчаявшихся. И оставались там, вечно молодые. Вечно влюблённые. Вечноцветущие. Наш мир был воистину страшным местом. Мои ладони украшала цветущая слива. Изнутри меня сжирала тоска. [Между страниц заложены истёртые временем билеты в кино и помятый маленький листок с аккуратно выведенной цитатой: «Если знаешь любовь — не знай за неё стыда»¹].

04.05.19

В семнадцать восемнадцать ты плачешь, срывая голос, раздираешь разрастающиеся по венам корни, кидаешься вещами в стены, кричишь, молишься, зовёшь. В двадцать у тебя искусанные костяшки, шрамы, хриплый голос и всхлипы, смешавшиеся с воем раненного зверя. Глаза в глаза с собой прежней. Так многое хочется забыть. Богини благословили меня на излечение от одной болезни, незамедлительно подарив следующую. Когда дороги расходятся, а запахи меняются, появляется шанс. Нежные васильки на моих запястьях засохли под влиянием времени, расстояния и моих разложившихся в обречённом смирении чувств. Так бывает. Время действительно лечит. Не всех, но особенных. Тех, кто умеет хорошо себя в чём-то убеждать и врать (что не нужно, что не любишь, что всё хорошо). Но счастливей я себя отчего-то не чувствовала.

***

[Последующие несколько страниц содержат в себе неаккуратные зарисовки разных цветков, сведения по уходу за ними и периоды их цветения. Таблицей приведены их значения. Текстовыделителем помечено: Гортензия — холодность, безразличие, бессердечность. Василёк — изящество. Бархатцы — отчаяние].