Незаконченные дела и письма из прошлого

      Когда он встретился с ним, Шото не помнит. Кажется, был сезон дождей, и на улице лило так, будто Кураоками вознамерился затопить грешную землю. Было это года два-три или даже четыре назад, когда он еще учился и подумывал над тем, когда же он сможет съехать из отчего дома. Пустые темные улицы, стучащие о зонтик капли дождя. У Шото и так не было настроения, а тут еще и ливень такой, что хотелось поскорее запереться в своей комнате и укрыться под одеялом. Небеса тоже обозлились на весь мир и скрылись за свинцовыми тучами. Парень им даже позавидовал.       Если поднапрячь свою память и постараться воссоздать картину полностью, то Тодороки наткнулся на него тогда, когда проходил мимо круглосуточного магазина. Автоматы манили к себе в такую погоду горячими напитками и, если раньше он никогда около них не останавливался (после того самого случая с матерью у него немного напряженные отношения с кипятком и другими горячими жидкостями), то сегодня не смог отказать себе в таком удовольствии. Шото остановился у автомата и полез в карман толстовки в поисках мелочи. Найдя несколько монеток и засунув в гнездо автомата требуемое их количество, он нажал на кнопку с названием желаемого напитка. Из автомата раздался характерный звук механики, и одноразовый картонный стакан с фирменным принтом наполнился ароматным горячим кофе. Шото усмехнулся. В такой день он бы не удивился, если бы автомат вдруг сломался или кофе кончился именно тогда, когда он ему понадобился.       Чужое присутствие рядом он ощутил, когда посмотрел вниз и протянул руку, чтобы забрать свой стакан кофе. В поле зрения показались чьи-то громадные красные кроссовки, вымокшие насквозь и ставшие из-за этого темно-бардовыми.       Так, и… Что же он сказал тогда? Кажется, это было…       — Не самый лучший день для прогулок.       В чужом голосе не было ни капли угрозы или насмешки — уж их-то Тодороки смог бы распознать, — только что-то искреннее и теплое, с чем не каждый день сталкиваешься. Студента это тогда очень заинтересовало, и он, позабыв на миг об окружающем его холоде и горячем напитке, посмотрел на незнакомца.       Если подумать об этом сейчас, то это изначально было как-то странно. Перед ним стоял парень. Он опирался боком на автомат и добродушно смотрел на Шото. У него не было зонта, на нем были только вымокшие до нитки толстовка и мешковатые штаны. Влажные и оттого черные пряди наверняка густых волос лежали в полном беспорядке и то и дело лезли в большие зеленые глаза. Кожа его была бледной, очень бледной, но это смотрелось нормально, холодно же все-таки, а этот еще и промок так, что хоть выжимай его, словно тряпку, да и то не просохнет. И все-таки… В такой день? Без зонта? Либо этот парень — идиот, либо он катастрофически невезуч. А учитывая то, что сезон дождей не один день длится, то ему скорее подходило первое.       — И это ты говоришь? — резонно заметил Тодороки. Заметив подрагивающие руки паренька (и не только, он в принципе дрожит) (настолько замерз?), он хотел засунуть в автомат еще пару монет, чтобы купить кофе для идиота-невезунчика, но тот резко заверещал.       — Нет-нет! Не стоит! Мне это уже не поможет, а тебе эти деньги еще могут пригодиться, поверь мне!       Да, если вспоминать об этом сейчас, то это действительно было странно. Кто станет отказываться от халявного горячего кофе в такую-то погоду?       Парень, видя недоверие Шото по его лицу, улыбнулся, почесал щеку пальцем так, будто ему было очень неловко, и отлип от автомата с напитками.       — Я всего лишь хотел предупредить тебя, что за поворотом есть одна пожилая женщина. Не мог бы ты сделать мне услугу и отдать ей это?       Парень протянул Шото небольшой конверт — обычный, белый, без марок. Внутри конверта ощущалось что-то небольшое и прямоугольное помимо листка бумаги. Тодороки честно не хотел брать его, но психология человека такова, что, если уж вам что-то протянули, существует огромная вероятность того, что вы это возьмете.       — Почему ты сам это ей не отдашь?       — Не могу.       Еще один повод насторожиться, и, черт, почему он задумался об этом только сейчас?!       Непонятно почему, но довод парня в тот момент показался ему вполне достаточным и даже адекватным. Тодороки кивнул, и улыбка парня стала еще шире.       — Спасибо, — искренне поблагодарил он его, склонив голову. — Скажи, что это от Деку. И запомни, пожалуйста, запомни, — парень посерьезнел.– Если она спросит что-нибудь обо мне, ни в коем случае не отвечай, ладно?       Шото еще раз кивнул, и парень, снова склонив голову в благодарном жесте, зашагал куда-то в сторону. Дождь продолжал лить и, кажется, даже усилился, а Тодороки стоял на месте и смотрел в удаляющуюся спину странноватого парня. Когда его уже тяжело было рассмотреть из-за плотной стены дождя, Шото взглянул на конверт в руке. Холодный и сухой конверт, хотя парень был промокшим с ног до головы. Вспомнив странную просьбу того, кого, наверное, зовут Деку (кажется, это имя, если это вообще имя, он назвал, да?), Шото дошел до угла магазина и, свернув за него, стал взглядом искать пожилую женщину.       Таковой там не оказалось.       

***

      Наверное, сбегать из-под давления отца было не самой хорошей идеей. Это Шото понимает только тогда, когда в очередной раз возвращается домой очень уставшим с сильным желанием выйти в окно. Раньше, когда Тодороки учился и занимался чем-то только назло отцу, возжелавшему контролировать жизнь главного кандидата в наследники целиком и полностью, ему казалось, что жизнь — штука предельно простая. Вот он выучится на юриста, найдет работу, снимет себе временное жилье, пошлет отца куда подальше и начнет тихую размеренную жизнь, как у всех взрослых.       Реальность оказалась такова, что эта самая тихая размеренная жизнь имеет свои минусы и абсолютно не против отвешивать иногда смачные пинки вот таким вот наивным глупцам вроде Тодороки. Во-первых, оказалось, что найти работу не так уж и просто: требования работодателей зачастую выглядели так, будто они ждут идеального человека — этакий спокойный, инициативный, способный решать трудные задачи и брать на себя множество разносторонних обязанностей, обладающий несравненным интеллектом и набором непревзойденных талантов, а еще не устающий и готовый работать 24/7 работник. Ах, да, и все это за минимальную зарплату, конечно же. Утрировано, конечно, но не без доли правды.       Нет, работу он нашел, но не по (избранной отцом) профессии. Юриспруденция нисколько его не интересовала, поэтому он решил найти что-нибудь попроще и нашел. Устроился в городскую библиотеку. Сложно сказать, что работа эта не пыльная (от обилия старых книг, покрытых приличным слоем пыли, у Шото в первое время кружилась голова, и глаза слезились), но однозначно не сложная. Сидеть целый день за стойкой, прибираться временами, расставляя забытые в читальном зале книги по местам, заполнять учетную документацию в бумажном и электронном виде под конец дня. Чем не работа мечты? Да, зарплата скромненькая, но это ведь только старт. Сначала он встанет на ноги, устаканится как-нибудь, а потом попробует подняться выше. Может, пройдет курсы какие-нибудь и найдет работу, которая будет нравиться ему еще больше и лучше оплачиваться.       Работа не была единственной проблемой. Все эти налоги, плата за квартиру (благо хоть хозяйка согласилась оплачивать все, что касается жилья, вместо него, не то Тодороки совсем с ума сошел бы), покупка еды и прочего, о чем он раньше даже не задумывался. Рутина, на которую так часто жалуются в интернете всякие ноунеймы, незаметно поглотила его жизнь, и теперь Шото не так скептично относился к постам про понедельник-день-тяжелый и работа-дом-работа-дом-бесит-уже-это-все. Наверное, он стал отчасти понимать отца (но только отчасти, ибо он никогда не поймёт всех его ужасных поступков по отношению к собственной семье). Хорошо, что у него все еще есть поддержка в виде доброй сестрицы Фуюми. Благослови ее Камадогами за доброту, которой она наделена.       Тодороки проснулся на своем футоне и вырубил поднадоевший будильник. Его ждал очередной день, наполненный рутиной, и он просто не мог заставить себя полежать еще пару минут на теплом матрасе. Не то, что бы он прям уж и не мог. Правда была в том, что, сложи он голову на подушке сейчас, тут же провалится в глубокий сон, и уже никакой будильник не разбудит его.       Дальше все по классике: водные процедуры, завтрак, выбор одежды на новый рабочий день, минутка на распланировку дня, десять минут на пустое разглядывание унылого пейзажа за окном (а ведь когда выбирал квартиру, счел пунктик про вид из окна полной чушью) (идиот) с пустой чашкой в руке. Затем он рассматривает конверт, тот самый конверт, который лежит у него на столе.       Женщину, не только пожилую, но любую в принципе, он тогда не нашел. Он не сдавался, обошел местность вокруг магазина пару раз, даже поспрашивал редких прохожих, не видели ли они кого-нибудь странного поблизости. Сильно замерз, продрог, шипел сквозь зубы, проклинал того самого Деку, которому отказать не смог, но продолжал искать, пока здравый смысл не победил принципиальность. В общем, поиски не увенчались успехом. Выбрасывать письмо он не стал (обещал же все-таки), поэтому он взял его с собой и пошел домой.       Вот так и появился у него этот странный конверт.       Любой бы, наверное, уже давным-давно его открыл, но Шото, как бы сильно не грызло его любопытство, этого делать не стал. Он не давал никаких конкретных обещаний по этому поводу, но это казалось чем-то само собой разумеющимся — раз уж тебя попросили передать письмо, то, очевидно, ты сам к этому предмету никакого отношения касательства не имеешь и вскрывать его не должен, особенно если он еще и запечатан. Единственное, что Тодороки позволяет себе, так это время от времени рассматривать этот самый конверт под лампой, потряхивать его осторожненько, чтобы попытаться понять, что же там внутри. Внутри совершенно точно был сложенный несколько раз листок и что-то непонятное, прямоугольное, похожее на пластиковую карточку размером побольше банковской или что-то подобное. Большего он сказать не мог.       Запихнув конверт в свою сумку через плечо, Шото выходит из дома, запирает дверь на оба ключа и идет на работу. Брать эту ношу с собой он уже привык — найти ту самую женщину, которой предназначалось письмо от странного парня, у него уже не получится, но вдруг он снова встретит того самого Деку? Если так, то он сможет отдать письмо обратно, честно признавшись, что обещание свое выполнить не смог.       На работе тишина и покой. С утра людей обычно мало, поэтому все свое время Шото может посвятить своим собственным делам. Обычно он ничем таким не занимается: пролистывает ленту новостей, без всякого энтузиазма просматривает новые сообщения в электронной почте, основную массу которых составляет ненужный рекламный спам, который тут же отправляется в корзину, на секунду заглядывает в социальные сети (он все еще не понимает, зачем он там зарегистрировался, но девушка, с которой ему довелось встречаться около года назад, утверждала, что это ну очень важно в современном мире). Затем он направляется в самый дальний уголок библиотеки.       Тодороки не особо любил историю, даже в школе и в институте он учил лишь необходимый минимум для сдачи всех тестов и зачетов на высокие баллы, но книги о так называемом «времени причуд» всегда захватывали его внимание. Раньше, двадцать лет назад люди обладали различными супер-способностями, могли быть героями и даже злодеями. Кто-то умел летать, создавать предметы из ничего, лечить одним прикосновением или управлять огнем (даже его отец) (Шото все еще не может поверить в то, что его отец имел причуду и имел честь зваться героем). Рождались даже люди, на людей и не похожие: в книгах пишут, что существовали люди, похожие анатомически и физиологически на лягушек, птиц, морских котиков и других животных. Настал однажды момент, когда процент людей, не имеющих причуду, стал равен одному, и тогда… Причуды исчезли. Все уникальные способности людей вдруг пропали и больше не появлялись. Его отец, тот, кого когда-то знали, как Старателя, понял, что больше не может использовать огонь. Всемогущий, герой номер один, о котором до сих пор ходят легенды, сдулся и превратился из крепкого всесильного мужчины в полуживой харкающий кровью скелет. То же самое касается остальных героев и злодеев. Причуд не стало. Не стало и их.       Причина этого явления, кстати, все еще неизвестна. Сколько бы ученые не силились понять, что же именно повлекло за собой исчезновение всех причуд, они никак не могут ничего найти.       Тодороки не печалится особо, но думает о том, что случилось бы, если бы он родился раньше и успел повидать те времена. Если судить по его внешности, а именно по необычному цвету его волос и гетерохромии, то он наверняка унаследовал бы причуды и отца, и матери в равной степени, а ведь они обладали причудами, которые давали им возможность создавать огонь и лед и управлять ими. Звучит очень заманчиво, а еще практично. Ну, знаете, согреться, когда холодно, или наоборот, охладиться, когда жарко, и все в таком духе. Удобно же? Шото вздыхает и выбрасывает из головы эти мысли. Это все пережитки прошлого, а пережиткам прошлого следует оставаться далеко позади.       Тихие китайские колокольчики начинают переливисто звенеть, когда дверь библиотеки открывается, впуская внутрь нового посетителя. Шото задумчиво мазнул взглядом по пришедшему и впал в ступор. Зеленые большие глаза. Бледная кожа. Темно-зеленые, почти черные волосы. Это?..       — Добрый день, — пухленькая низенькая женщина подошла к нему и приветливо улыбнулась. Голос такой же мягкий и эмоциональный, только женский. Образ промокшего под дождем парнишки растворился не сразу, но уступил место реальности. Перед ним стояла женщина за пятьдесят, с хорошо заметными лучиками морщин в уголках глаз и на лбу.       — Добрый день, — поприветствовал ее в ответ Шото. Краем уха он уловил что-то, очень похожее на шум начинающегося дождя, вот только погода сегодня солнечная, жаркая, а на небе ни облачка. Слуховые галлюцинации?       — Я ищу одну книгу, не могли бы вы мне помочь?       Шото промаргивается, вновь внимательно с ног до головы осматривает женщину, сравнивая ее с тем самым парнем. Черт. Поразительная схожесть.       — Какую именно книгу вы ищете? — юноша упрямо прогоняет образы прошлого и начинает обычный разговор с посетителем.       — Здесь поворот.       — Что вы сказали?       — Я сказала, что ищу книгу, — посетительница чуть хмурится, будто не понимает, что происходит. Шото смотрит на женщину удивленно и понимает, что ее губы в тот момент не двигались. Голос, какой-то далекий, низкий и одновременно мягкий произнес странные слова прямо под ухом, и это буквально всполошило все внутри юноши. Воспоминания из не такого уж и далекого прошлого неожиданно резко встают перед глазами. Слова парнишки с большими зелеными глазами всплывают в голове неожиданно.       Пожилая женщина за поворотом.       — Я уж и забыла, что хотела. Ох, старость — не радость, — хихикает посетительница, пока библиотекарь пребывает в замешательстве. Приложив указательный палец к подбородку и состроив физиономию глубоко задумавшегося человека, она вдруг снова улыбается и поднимает палец вверх.       — Вспомнила! Я ищу книгу о героях. Не могли бы вы подсказать, где они лежат?       Тодороки думает всего секунду. Рука сама уверенно тянется к сумке и вытаскивает из нее конверт, который когда-то давно в дождливый день доверил ему незнакомый парнишка с удивительно открытой улыбкой.       — Это вам, — говорит он, не сразу замечая, как охрип его голос. Чуть подумав, добавляет. — От Деку.       На последнем слове лицо женщины вытягивается, а ее улыбка медленно увядает. Лицо и без того бледное почти побелело. Они стоят так какое-то время: Шото надеется, что не совершает ошибки, доверяя это письмо именно этому человеку, а женщина, казалось, все никак не может оправиться от шока. Кое-как придя в себя, она принимает письмо подрагивающими руками, смотрит на него немного подозрительно и резко вскрывает его. Первым, что она из него вытащила, был сложенный вдвое тетрадный лист с двумя единственными словами: «Прости, мама».       — Это… — она поджимает тонкие губы, ее глаза становятся подозрительно влажными. Помимо листка в конверте оказывается небольшая ламинированная карточка. Что именно на ней написано, Шото не разбирает — не очень удобный угол обзора для него, — но он замечает в углу карточки фотографию. Тот самый парень с большими зелеными глазами, только уже с сухими темно-зелеными волосами и с россыпью веснушек на щеках. — Могу я?.. Можете ли вы?.. Ох, — женщина быстро вытерла сорвавшуюся с ресниц слезу и постаралась улыбнуться. — Это уже слишком для такой старой женщины, как я.       Она попыталась посмеяться снова, но вышло как-то… жалко. И тоскливо.       — Я уже почти смирилась, а вы… — она нежно погладила ламинированную карточку. Этот жест показался Шото каким-то слишком бережным, слишком нежным. С обычными вещами так не обращаются. Обычные вещи такие эмоции не вызывают. Значит ли это, что он не прогадал с моментом? — Скажите, пожалуйста, мой сын… Где вы его видели?       

***

      Тодороки стоял у порога своей гостиной и не мог поверить своим глазам. У него дома был непрошенный гость. Он быстро прокручивал в голове воспоминания сегодняшнего утра. Все окна он точно позакрывал и, эй, он живет на четвертом этаже, это попросту невозможно, чтобы кто-то пробрался в его дом через окно. Дверь он запер на оба ключа. Он уверен в этом просто потому, что он этими двумя ключами дверь и отпер, когда вернулся домой минутой ранее. Никаких следов взлома не было. И все же… Что этот чертов парень делает в его доме?       — Привет, — беззаботно поприветствовал его парень, не отрываясь от изучения композиции семейных фотографий на стене. Подарок Фуюми. Сестрица знатно постаралась и выбрала как можно больше фотографий, на которых нет отца и запечатлена только счастливая мать с детьми. Сам Шото ни разу не посмотрел на эти фотографии с тех пор, когда повесил их на стену, потому как призраки прошлого смыкали свои когти на его шее при одном лишь упоминании о маме.       — Как ты сюда попал? — грубо спрашивает Шото.       — Я могу сказать, но поверишь ли ты мне? — парень грустно улыбнулся, ещё раз взглянул на фотографии, и грусть его тут же улетучилась. — Ты был очень милым в детстве! И на маму очень похож. У вас глаза похожи, ты знал?       — Как. Ты. Сюда. Попал? — отчеканил хозяин дома, настроение которого подпортилось от услышанных слов, и парень, демонстративно вздохнув, отвернулся от фотографий. В воздухе стали проступать нотки дождевой свежести.       — Я хотел попросить тебя еще об одной услуге. Но сначала… Я же просил тебя не отвечать на вопросы той женщины.       Раздражение Шото будто водой смыло. Да, он не сдержал своего слова. Та женщина, Мидория Инко (так она представилась) выглядела так уязвленно, что у Тодороки внезапно зашевелилось внутри то самое, что называют сопереживанием. Под затуманенным от слез взглядом зеленых глаз женщины он выложил ей все, как на духу: и о том, как встретил того, кто попросил его об услуге, где именно он его встретил и при каких обстоятельствах. Женщина слушала его внимательно, чуть не зарыдала, когда услышала описание промокшего до нитки паренька и сильно удивилась, когда Шото сболтнул, что было тому парню лет двадцать.       — Но ведь… Изуку должен быть в два раза старше тебя, — пробормотала она, покрепче сжав в руках, как она сказала, геройскую лицензию Деку. А после, заметив удивление на лице Шото, уже она начала рассказывать про своего сына. Описание его внешности полностью сходилось с внешностью того, кого Шото встретил пару лет назад в дождливый день. Она посмеиваясь вспоминала о его детстве, как тот фанател от героев и хотел стать одним из них. Он даже отучился в самой лучшей геройской академии Японии. А потом…       — Он погиб, когда ему было девятнадцать, — Инко шмыгнула носом и поспешно вытерла вновь навернувшиеся на покрасневшие глаза слезы. — Мне сказали, что он столкнулся с сильным злодеем, и он получил несовместимые с жизнью травмы. Мой бедный Изуку…       Не удержавшись, Мидория все-таки заплакала, и Тодороки просто не смог оставить ее одну. Он наспех заварил чай в подсобке, достал печенья, спрятанные напарницей на верхней полке, и стал поить женщину горячим чаем до тех пор, пока та не успокоилась. Ни о каких книгах тогда уже и речи не шло. Женщина поблагодарила его за все и возможность еще раз почувствовать, что ее сын рядом. Что именно она имела в виду, он так и не понял, но в библиотеке после этого стало подозрительно прохладно и пахло озоном и свежестью, словно после дождя.       Теперь, вспоминая встречу с Мидорией Инко Тодороки понимает, что упустил кое-что важное.       В тот момент в библиотеке они были не одни. Рядом со шкафом с современной прозой кто-то стоял.       — Ты не должен был отвечать. Она потом плакала два дня без остановки, — продолжал зеленоволосый парень. В его голосе слышался укор, и Шото стало немного не по себе. Та женщина… Промолчи он тогда, стало бы ей легче?       — Я подумал, что она должна знать. Она думает, что ее сын мертв, и…       — Он мертв, — жестко обрывает его на полуслове, и Тодороки замолкает. Парень прав. Сын Мидории Инко мертв. Он умер, когда Шото было всего год. Быть такого не может, что Деку, который прямо сейчас находится в его квартире и Мидория Изуку, сын Мидории Инко, были одним и тем же человеком.Но кем тогда является Деку? Может быть, он сын того самого Изуку? В принципе похоже. И по возрасту скорее всего подходит.       — В любом случае, можешь оказать мне еще одну услугу? — парень рукой указывает на лежащие на низком столике запечатанные конверты. Ровно три штуки. — Они подписаны, там и имена, и адреса. Можешь отдать их адресатам лично в руки? Пожалуйста?       — Я ни шагу не сделаю, пока ты не назовешься и не расскажешь, какого черта тут происходит.       Лицо парня удивленно вытягивается, как будто он не ожидал, что ему могут отказать. Он прикусывает нижнюю губу. Завеса напускной уверенности спадает, и теперь нерешительность буквально сквозит в его взгляде. Шото мысленно сравнивает его с Мидорией Инко и замечает все новые и новые сходства. Они точно родственники. В конце концов, парень вздыхает и садится прямо.       — Можешь звать меня Деку. Я не могу рассказать тебе многого, потому что нахожусь в затруднительном положении, и без чужой помощи я не смогу выбраться из него.       — Попроси другого.       — Это и есть та причина, по которой я называю мое положение затруднительным. Я не могу попросить кого-то другого. Ты — единственный человек, который может мне помочь. Я не могу сказать почему, но это так. Если честно, то я и сам не могу полностью разобраться в этой ситуации. Ты не обязан мне помогать, и можешь отказаться, но, клянусь, если ты все-таки согласишься и поможешь с письмами, то я расскажу все, что тебя будет интересовать.       — Ухо…       — Умоляю! — надрывно воскликнул Деку. И этого оказалось достаточно.       

***

      Тодороки еще раз сверяется с адресом на конверте и делает глубокий выдох. Поиски адресатов заняли не очень много времени, потому что все они жили здесь, в Мусутафу. Выбрав удобное для себя время, он взял все три конверта и направился к первому, выбранному наугад. Чтобы не расспрашивать прохожих, он заранее прошерстил карту города в мобильном приложении и отметил нужные адреса.       Уже стоя перед домом первого адресата, Тодороки начал припоминать кое-что из прочитанных по временам героики книг. Во времена причуд было не редкостью то, что профессия героя буквально передавалась из поколения в поколение в семьях с сильными причудами. Одной из наиболее известных в этом плане была семья Иида, которая даже основала свое геройское агентство Ингениум. Снаряжение, похожее на рыцарские латы, удивительная скорость за счет причуды, множество побед над злодеями того времени, удивительная принципиальность в работе — все это отличало героев из семьи Иида от остальных. Теперь, когда Шото вспомнил об этом….       Неужели ему представится возможность встретиться с тем, кто был известным профессиональным героем?!       Тодороки нажал на кнопку звонка. Прошло не так уж и много времени, как вскоре дверь перед ним открылась, и он увидел на пороге девушку. Та поморгала немного серыми глазами, приложила тонкую ладонь ко рту. На безымянном пальце блеснул тонкий ободок золотого кольца. Девушка выглядела озадаченной. От такого приема смутился и Тодороки. Может, не стоило сюда приходить? Зря он согласился…       — Добрый день. Вы к кому? — спросила девушка, чуть качнув головой. Собранные в высокий хвост черные волосы колыхнулись следом. Шото, чуть затупив, поспешно достал конверт и прочел имя адресата.       — У меня письмо для Ииды Теньи. Он дома?       — На данный момент нет. Я могу передать письмо, если вы спешите, — учтиво предложила девушка, улыбнувшись.       — Нет, — резко отрезал Тодороки. — Я должен отдать его лично в руки.       Девушка хотела еще что-то сказать, но в глубине дома послышался детский визг.       — Мой муж вернется через полчаса. Если это так важно, то вы можете подождать его у нас. Проходите.       Девушка отошла в сторону, пропуская гостя, и Тодороки воспользовался приглашением. Пробормотав тихое «простите за вторжение», он разулся и прошел вслед за девушкой. Она оставила его в гостиной, а сама ушла дальше по коридору. Детские визги, которые обычно сопровождают всякие дикие игры, все продолжались, но вскоре стихли, погрузив дом в полную тишину.       — Простите, что мне пришлось оставить вас, — девушка вновь появилась на пороге гостиной и присела напротив Шото. — Я забыла представиться. Иида Момо, супруга Ииды Теньи.       — Тодороки Шото, — представился в ответ Шото и глаза Момо округлились.       — Вы — сын Старателя? Как неожиданно, — пробормотала она. — Ваше письмо адресовано моему мужу. От кого оно?       Шото задумался. Стоит ли говорить об этом ей? Деку не говорил ничего конкретного насчет того, можно ли отвечать на вопросы о нем в этот раз или нельзя, но это же жена Ииды Теньи, верно? Вполне возможно, что тот, кому предназначено это письмо, расскажет ей о его содержании и отправителе, а значит тот факт, узнает она о нем раньше или позже, не имеет большого значения.       — От Деку.       Хозяйка дома замерла, она даже почти не дышала. Она сделала какой-то странный вздох и прикрыла рот рукой. Ей поплохело? Шото почти встал с места, чтобы помочь хозяйке дома, но та поспешила его остановить.       — Со мной все в порядке, спасибо. И простите, — извинилась она за свое странное поведение, — немного странно слышать о нем после стольких лет… Вы ведь не шутите?       Шото мотнул головой, и Момо, не сказав ни слова, покинула гостиную. Вернулась обратно она через какое-то время с подносом в руках. На подносе стоял небольшой пузатый чайничек, белый и расписной, рядом две чашки из того же сервиза, сахарница с маленькими фигурными кусочками сахара и вазочка с печеньем и конфетами.       — Вы должны были сказать сразу о том, что вы от матери Мидории-сана, — сказала она, улыбаясь. Тодороки хотел было ее поправить, ведь та не совсем правильно его поняла, но не стал. Судя по тому, как изменилось ее отношение к нему в лучшую сторону, она знает Мидорию Инко. Быть может, от нее он сможет узнать что-нибудь об этой чудной семейке Мидория. — Тенья будет рад услышать об этом.       Следующие полчаса они провели за чаепитием и разговорами. Девушка оказалась совсем не девушкой, а женщиной тридцати девяти лет. Шото чуть чашку свою не уронил на пол. Слишком уж молодо смотрелась госпожа Иида для своего возраста. Она весело болтала о годах учебы в геройской академии, когда еще причуды были повсюду, об опасных ситуациях, когда их жизни висели на волоске, но они выбирались из них и вместе приходили в себя после тяжелых травм и потерь.       — После таких случаев было грустно, особенно когда я ничем не могла помочь остальным, но, видя, что все живы и продолжают идти вперед даже после таких потрясений, я понимала, что беспокоиться не о чем. У всех была потрясающая сила воли. Особенно у Мидории-сана.       Тодороки внимательно слушал ее рассказы. Читать книги, конечно, интересно, но гораздо более атмосферными и познавательными были именно такие рассказы, основанные на пережитом на собственной шкуре опыте. Он слушал, а Момо продолжала говорить.       — Я дома!       Шото даже не услышал, в какой именно момент открылась дверь. На пороге гостиной будто из воздуха материализовался мужчина в темно-синем костюме и в очках. Небольшой черный дипломат в руках, строгая одежда, короткая стрижка, суровый взгляд. Образцовый офисный работник.       — С возвращением, — улыбнулась ему Момо. — У нас гость. Его зовут Тодороки Шото, и у него для тебя письмо. От Мидории-сан.       Иида Тенья, а это несомненно был он, чеканным быстрым шагом прошествовал к ним и сел рядом со своей женой. Выражение его точеного с жёсткими чертами лица с серьезного резко изменилось на какое-то непонятное, нечитаемое. Шото резко засомневался. Вдруг в отличие от своей супруги Иида Тенья воспримет новость о Деку по-другому? Есть ли у него такие же теплые дружеские чувства к нему? Без лишних слов половинчатый протянул ему конверт, и тот тут же распечатал его.       Судя по глазам, он прочитывал каждое слово чуть ли не по буквам. Тодороки немного нервничал и чувствовал себя так, будто сидит на пороховой бочке с зажженной спичкой в руках. Момо, кажется, разделяла его чувства. Она обеспокоенно заглядывала в лицо мужа и пыталась прочитать хоть что-то, заглядывая в письмо через его широкое плечо. По лицу ее можно было понять, что ничего у нее не получалось, и эта неизвестность буквально изводила ее.       Проходит еще немного времени, и Шото вдруг понимает, что Иида уже не столько читает письмо, сколько просто смотрит на него. Сидит, не шелохнувшись, держит листок обеими руками, глаза его не двигаются, а смотрят в одну точку, словно под гипнозом. Парень набирается решимости, чтобы спросить, в порядке ли он, как вдруг Иида Тенья резко встает с места. Момо встревоженно тянется к нему, но Тенья начинает говорить.       — Я все это время мечтал о том, чтобы еще раз увидеться с ним, — он начинает издалека, и Шото не знает, хорошо это или плохо. — Мидория-кун всегда старался помочь мне, даже когда я его об этом не просил. После того случая я жалел о том, что не успел как следует отблагодарить его за все. Я надеялся, что когда-нибудь увижу его и поговорю еще раз. Но это… — мужчина резко прижимает письмо к своей груди и кланяется (он поклонился так сильно, что чуть головой об столик не ударился, и, ками, это было реально страшно), а Шото только и остается, что сидеть на месте и изображать картинное спокойствие. — Спасибо за это письмо! Вы оказали нашей семье неоценимую услугу!       После он еще долго благодарил Тодороки, предавался своим воспоминаниям о дорогом друге и пригласил Шото остаться на ужин, но тот тактично отказался. Иида уговаривал его, как мог, но услышав, что у него есть еще несколько писем от Деку, резко оставил свои попытки. Момо даже дала ему с собой торт, пачку чая и еще какие-то сладости в качестве благодарности. Попрощавшись с четой Иида, Шото вышел на улицу и глубоко вздохнул.       Это было только первое письмо, а он уже чувствует себя опустошенным.       

***

      Когда он подходил к дому, где проживает второй адресат, Шото увидел Деку. Тот стоял у ворот нужного дома, смотрел куда-то вверх и бормотал о чем-то, не обращая внимания на проходящих мимо них людей. Тодороки хотел спросить, что он тут забыл, но тот улыбнулся и сказал, что в этом нелегком деле ему точно понадобится помощь и вообще, отправлять его одного на встречу с этими людьми было бы жестоко.       Деку во всех красках рассказал, каким человеком является второй адресат, и Тодороки честно подумал, что это будет сложно. Судя по его рассказу, Бакуго Катсуки — очень неоднозначный человек. Вспыльчивый, крайне агрессивный, драчливый, и возраст этих углов нисколько не сгладил, только самую чуточку затупил. Благо, что рядом с ним сейчас есть человек, который может сдерживать «взрывной» характер Бакуго, поэтому бояться его не стоит. Шото и не боится, просто уверен, что эта встреча пройдет гораздо тяжелее первой.       — О, привет! Ты к кому? — на пороге его встретил мужчина. Красноволосый, несколько перекаченный. На лице «акулья» улыбочка, на свободной футболке принт с гантелями и каким-то высказыванием на английском. Вывод: странный. И зачем ему такие острые зубы? Это же… неудобно.       — Бакуго Катсуки дома? У меня для него письмо.       Мужчина отупело уставился на конверт в руках Шото, нерешительно почесал затылок. Лицо с улыбчивого и радостного переменилось на нерешительное. Да, определенно странный. Как и все, с кем он встретился благодаря Деку.       — Да, он дома. Давай, я передам…       — Я отдам его только лично Бакуго Катсуки.       Мужчина нахмурился, но спорить не стал. Попросил немного подождать и прикрыл дверь. Даже внутрь не пригласил зайти. Гостеприимство такое себе, однако.       — Киришима-кун почти не изменился! — восклицает Деку. Он стоит рядом, покачиваясь на пятках и сцепив руки за спиной, и это выглядит слишком уж по-детски с его-то кругловатым веснушчатым лицом. Тодороки покосился на своего спутника, но ничего не сказал.       Дверь снова открыли, и красноволосый мужчина, которого Деку назвал Киришимой, пригласил его зайти внутрь.       — Бакуго сейчас немного не в духе, но не обращай внимания, ладно? Он — нормальный мужик, просто взрывной немного, — тихо пробормотал Киришима и заговорщицки подмигнул. Это он сейчас попытался заранее оправдать дурное поведение своего сожителя? Шото кивнул, никак не прокомментировав это, а Деку, который шел позади тихонько хихикнул. Его вся эта ситуация очень даже забавляла.       В просторной гостиной на диване развалился второй мужчина, блондин с поистине демоническими красными глазами. Он взглянул на Шото, и у того внутри дернулось что-то неприятное — настолько проницательным и холодным был его взгляд. Блондин отложил в сторону бутылку газировки и закинул ноги на столик.       — Это что еще за двумордый придурок? Нахера ты его впустил?       У Шото почти глаз задергался. Это и есть тот самый Бакуго Катсуки? Нормальный мужик? Деку несколько приврал, когда описывал его. Хамло и не более, вот кто он. Больной мудак, который с возрастом так и не научился фильтровать свою речь и время от времени выдавать хоть что-то приличное, помимо грубых выражений.       Так, Тодороки, успокойся. Не время сейчас для этого, не время.       — У меня для тебя письмо, — Шото без всяких церемоний бросил конверт Катсуки, который без особых усилий поймал его. Разоряться на вежливость для этого человека он счел бесполезным.       — Ха? И от кого же?       — От Деку.       Лицо блондина подрастеряло свои краски, как и оскал его поугас. Киришима, который уже успел сесть на кресло и взять свою бутылку газировки ее в тот же миг и выронил. Опять эта чудная реакция. Серьезно? Черт, этот самый Деку сейчас стоит прямо рядом с ним, так какого же черта эти двое реагируют на его имя так, будто им смертный приговор выносят?       — Деку? — переспросил Киришима раньше, чем Шото успел назвать их слепыми идиотами. — Это ведь дурацкая шутка, так? Пранк? Тебя Каминари подослал?       — Нет, — почти рыкнул двухцветный. — Это письмо от Деку. Такое же, какое он написал для Ииды Теньи и Урараки Очако.       — Хочешь сказать, что Дерьмодеку выжил и теперь письма пишет? — подал голос сам Бакуго, и Шото немного опешил от такого. Неужели это так удивительно, когда тот самый Деку стоит здесь, в одной комнате с ним? И что значит «выжил»? — Проваливай отсюда, пока я твою половинчатую рожу не подорвал!       — Скажи ему: «Деку победил Всех за Одного, а не ты, поэтому он был сильнее, Каччан», — сказал вдруг Деку, улыбаясь. Тодороки не особо задумываясь повторил за ним. Будь что будет, он уже устал от всего этого. Только он договорил, как случилось… неожиданное. Киришима со скоростью света подсел к Бакуго и выхватил письмо из его рук, точно намереваясь его вскрыть и узнать, что там внутри.       — Ты что творишь, Дерьмоволосый?! Хочешь, чтобы я из тебя всю дурь выбил?! — мгновенно взвился Бакуго и навалился на красноволосого в попытке вырвать письмо обратно.       — Это точно письмо от Мидории! Только он мог сказать тебе такое, Бакуго! — кричал Киришима, мастерски отбиваясь от напора Катсуки. — Если ты не хочешь его прочитать, то это сделаю я!       — Да черта с два ты сделаешь это раньше меня!       Тодороки тихо стоял в стороне. Вот теперь он точно потерял нить, связующую его с происходящим. Что тут вообще происходит? Почему эти люди дерутся? И что с этим Бакуго не так? То он откровенно посылает Шото и дает понять, что письмо это для него не значит ровным счетом ничего, то он за него драться начинает. Деку закрывал рот руками и старательно давил в себе рвущийся наружу смех.       Этот мир сошел с ума.       В итоге победу одержал Бакуго Катсуки. Залепив кулаком по лицу Киришимы со всей силы, он вырвал из его загребущих рук письмо и пинком скинул второго мужчину с дивана. Не дожидаясь, пока его противник оклемается, он вскрыл конверт и достал из него листок бумаги.       — Точно Деку, — как-то невесело усмехнулся блондин. — Только он так дебильно закручивает иероглифы, когда торопится.       Бакуго углубился в чтение письма, пока Киришима что-то злобно-возмущенно бормотал и потирал ушибленные места. Не получив в ответ на свое бормотание никакой реакции, он по-хозяйски уселся рядом с Катсуки, положил свою голову на его плечо и тоже принялся читать письмо. И выглядели они так… У Шото стали зарождаться в голове определённые подозрения, которые тут же подтвердились кивком Деку. Парень как будто бы знал, о чем думает сейчас двухцветный.       — Они хорошо смотрятся вместе, — тихо протянул Деку, облокотившись на стену. В воздухе чуть ощутимо потянуло озоном. — Киришима-кун был единственным, кто мог выдержать напор Каччана.       — Это полное… — после долгого молчания начал Киришима.       — Дерьмо… — закончил за него Бакуго. Смяв письмо в ком, он вскинул голову, находя глазами того, кто это письмо принес. — Двумордый, быстро говори, где прячется этот ублюдок! Если он умудрился не сдохнуть двадцать лет назад, то я это исправлю и взорву к чертям его пустую голову!       — Ничего не говори! — Деку встал перед Тодороки и сложил руки в умоляющем жесте.       Шото и не собирался ничего говорить. На него вдруг снизошло понимание. Понимание того, в какую странно-страшную ситуацию он попал.       Они не видят Деку.       За все время ни один из мужчин ни разу не взглянул в его сторону, они не слышат его слов и смеха, они его не чувствуют. Они не обращают внимания на него, как будто он — пустое место. Даже сейчас они смотрят сквозь него на Шото и ждут ответа. Значит, видит его только Тодороки, только он слышит его и ощущает его присутствие.       Что за чертовщина здесь происходит?!       — Я ничего о нем не знаю. Меня просто попросили передать письма, — под напором немой мольбы в глубине зеленых глаз Шото сдался и быстро придумал неопределённый пустой ответ. Это их не удовлетворит, но это не его проблемы.       — Думаешь, я поверю в эту херню?! — взревел Бакуго, привставая с места, но его быстро осадил Киришима. Он посадил мужчину обратно на место, придавив на широкие плечи.       — Бакуго, Мидория мертв. Мы все это знаем. Это могут быть письма, которые он написал перед смертью. Он знал, на что идет.       Бакуго кинул на второго мужчину гневный взгляд, но промолчал. Тодороки почти присвистнул. А этот Киришима оказался адекватнее своего сожителя. И отмазку хорошую придумал. Надо будет взять ее на вооружение для подобных ситуаций.       Далее всю ситуацию в свои руки взял Киришима. Он искренне поблагодарил Шото за письмо, попытался пошутить (получилось тупо, но Тодороки постарался выдавить из себя улыбку хотя бы из уважения к этому человеку). После он извинился пару раз за то, что юноше пришлось увидеть. Уже у двери, провожая гостя, Киришима все-таки не сдержался. Чуть стушевался, прокашлялся в кулак немного картинно и спросил.       — Слушай, а Деку… То есть Мидория. Значит, он не умер? Он жив, но не хочет, чтобы мы знали об этом?       Тодороки поджимает губы и поспешно отворачивается, чтобы натянуть кроссовки. Что он должен сказать? А нужно ли вообще что-то говорить? Можно ведь притвориться, что он не услышал вопроса, и уйти отсюда как можно скорее. С другой стороны, оставлять такой вопрос без ответа жестоко даже для него. Киришима смотрит на него так преданно, как собака, а обманывать собак с добрыми глазами — последнее дело. Еще и Деку стоит рядом. И от того, какими глазами он смотрит на острозубого мужчину, легче не становится. Ни на грамм.       Шото открывает дверь, делает шаг за порог и, понимая, что безмолвно уйти не получится, бросает в тишину подъезда тихое «Он мертв». Уходит, не оборачиваясь и не обращая внимания на слишком яркую прохладу вокруг и четко ощутимый запах дождя.       

***

      — Кто там?       — Вы Урарака Очако?       Дверь медленно открылась, показав миру круглолицую шатенку с большими карими в цвет волос глазами. Женщина с пышными формами с дверной ручки руку не убрала и подозрительно нахмурила тонкие брови.       — Да, это я. Вы по делу?       — У меня письмо для вас. От Деку.       Глаза женщины округлились, а брови мгновенно поползли вверх. Она стояла так какое-то время, а потом резко захлопнула входную дверь, да так, что по всему подъезду прокатился жуткий грохот. Чего-чего, а такой реакции Шото точно не ожидал. Деку, который стоял рядом с ним только недоуменно пожал плечами. Для него это тоже стало неожиданностью.       Найти место жительства последнего адресата было сложнее, и на это ушло целых две недели. Несмотря на то, что письмо для неё было подписано, Деку честно признался, что Урарака Очако совсем недавно переехала, и он не знает нового места жительства подруги. Веснушчатый извинился несколько раз за это и другие доставленные неудобства и посоветовал спросить у Ииды Теньи. Снова идти туда Шото не хотелось до жути, но еще больше не хотелось терпеть присутствие Деку, а еще терзаться собственным любопытством.       Деку для него — загадка. Исходя из рассказала Мидории Инко (добрейшей души женщина, которая теперь часто заглядывает в библиотеку во время его смен и приносит с собой вкуснейшую выпечку к чаю) и того случая с Бакуго Катсуки и его любовником (???), можно было смело предположить, что Деку погиб, причем давненько, а если быть точнее, то почти ровно двадцать лет назад, когда ему было девятнадцать. Шото счел бы это шуткой, вот только слишком много было доказательств обратного. Искренне скорбящая Мидория-сан, которая, по ее словам, теперь хранит ту геройскую лицензию из письма в качестве личной святыни. Супруги Иида, которые невесть как достали его номер телефона и теперь на постоянной основе приглашают его на ужин (обосновывают они это тем, что друзья семьи Мидория — их друзья, и они всегда будут рады ему в их доме). Непонятная реакция Бакуго Катсуки и слишком уж прозрачная надежда в последнем вопросе Киришимы Эйджиро (имя его Шото узнал во время разговора с Деку и, ему кажется, что именно так звали героя по имени Красный бунтарь, разве нет?) (и, кажется, именно фамилию Бакуго носил герой, которого называли Граунд Зиро, если ему память не изменяет). Все скорбят, все уверены в том, что Деку, то есть Мидория Изуку, мертв, уже двадцать лет лежит под землей рядом с остальными величайшими героями на кладбище.       Но почему тогда о нем нет ничего ни в одной книге по временам причуд? И почему, если он мертв, то Шото видит его прямо здесь и сейчас, прямо рядом с собой?!       Он пытался. Он заваливал Деку вопросами, старался хитростью вывести пустой разговор в нужное ему русло. Угрожал, в конце концов, что просто разорвет последнее письмо, и не будет больше помогать, пока тот все ему не расскажет. Бесполезно. Вопросы Деку игнорировал, либо коротко отвечал, что «еще рано», вовремя затыкался, когда разговор подходил к опасным темам, а на угрозы отвечал, что Тодороки просто не посмеет нарушить свое обещание, потому что этого не позволят ему его принципы.       И прав же, гаденыш.       Тодороки со злостью захлопывает очередную книгу, пестрящую ярким заголовком «Величайшие герои нашего времени» на обложке, под победное хмыканье Деку, который все это время наблюдал за его бесплодными потугами. Бесполезно. Нигде, черт возьми, нигде не упоминается ни Деку, ни Мидория Изуку, ни кто-либо еще с похожим именем. Это тупик, чертов тупик, из которого он не выберется сам. Глаза сами отыскивают лежащий в сторонке смартфон, и Шото сдается. Хорошо, Деку, я сдаюсь, смотри, вот я беру телефон, нахожу номер Ииды Момо (с ее супругом ему разговаривать все еще очень неловко, потому что за маской серьезности и строгости оказался несуразный мужчина с очень странной манерой речи и поведения).       Гудки быстро прерываются, и на том конце провода Шото слышит приятный женский голос.       — Добрый день, Тодороки-сан! — радостно тянет Момо. Она обращается к нему уважительно, и это немного непривычно. Ей же почти сорок лет, это он должен уважительно распинаться перед ней, а не наоборот. На фоне ее слышны какие-то звуки возни и детский голос. — Вы передумали насчет этих выходных?       — Нет, я лишь интересуюсь, — говорит Тодороки и одновременно лезет рукой в свою сумку, чтобы вытащить последнее письмо. — Вы не знаете, где живет Урарака Очако?       — Урарака-сан? — переспрашивает Момо, слышно, как она встает с места, а детский голос стихает. — Зачем вам нужен ее адрес?       — Я должен передать ей письмо от Деку, — спокойно говорит Шото, и Момо, только-только услышав его слова, мгновенно становится шелковой и спрашивает, готов ли Тодороки записывать, или ей лучше отправить ее адрес сообщением. Двухцветный усмехается. У него начало складываться чувство, будто «Деку» — это не имя, а какое-то волшебное слово, которое заставляет всех знающих его подчиняться тебе.       Уже через минуту Шото машет зажатым меж указательным и средним пальцем небольшим листочком для заметок, на котором аккуратным почерком выведен адрес Урараки Очако.       — Я же говорил, — не скрывает своего ехидства Деку, и Шото очень хочется ему врезать, но… Он ничего не делает. Он прекрасно знает, что его кулак пройдет сквозь веснушчатое лицо с зелеными глазами.       Это было неожиданным открытием. В один прекрасный вечер Тодороки вновь обнаружил Деку в своей квартире, и теперь он не собирался упускать своего шанса. Он медленно высказывал все свои догадки, пока зеленоволосый чудак внимательно разглядывал все элементы скромного интерьера его небольшой квартиры. Деку игнорировал его целиком и полностью, и Шото это разозлило: он стремительным шагом приблизился к парню и попытался схватить за грудки, чтобы вмазать хорошенько по веснушчатой роже. Именно попытался, потому как его руки почему-то прошли насквозь Деку так, будто тот был бесплотным духом. Нет, не так.       Он и был бесплотным духом.       — Вот ты и знаешь основную причину, по которой мне нужен помощник, — выдохнул Деку, и голос его звучал до боли возмущенно. — Остальное узнаешь от Урараки-сан. Я уверен, что она не сдержится и расскажет тебе все до деталей.       Собственно, именно то, что Деку по сути своей являлся духом, не имеющим физической плоти, заставило его начать поиски заветного адреса девушки (или скорее всего женщины, если учитывать возраст остальных двух адресатов). Теперь, когда оказалось, что Урарака Очако-сан живет совсем недалеко от Шото, буквально через четыре квартала, в новостройках, любопытство в нем заиграло с новой силой. Четыре квартала. Две недели. Сколько упущенного впустую времени из-за простого упрямства, которое вскоре окупится сполна.       Вернемся к тому, на чем мы остановились. Женщина закрыла дверь прямо у него перед носом, и Тодороки оставалось только удивляться тому, с какой силой та захлопнула входную дверь. Она была сильной, он это знает. Деку рассказывал, как Урарака постоянно выбирала такие места практики, где обучали в основном боевым искусствам. Но сдаваться он не собирался. Предчувствуя, что и на этот раз просто не будет, Шото снова нажал на кнопку звонка. Дверь, ожидаемо, не открыли.       — Попытайся еще раз, — подбодрил его Деку. — Рано или поздно она откроет. А когда откроет, скажи, что Деку очень жаль за то, что так и не смог выслушать ее, когда она хотела поговорить о чем-то серьезном.       Юноша покосился на Деку, но тот только грустно улыбнулся.       — Я объясню после… после всего этого.       После десяти минут, в течение которых Тодороки упрямо стучался в дверь и не отжимал кнопку звонка, внутри послышались чьи-то гневные речи, и дверь открыли так же резко, как и захлопнули. Бедная дверь ударилась о стену и жалобно скрипнула от такого обращения к себе.       — Проваливай уже! — зло выпалила Урарака-сан. Шото кажется, или ее глаза покраснели? — Это тупая шутка! Очень тупая шутка, поэтому вали отсюда, пока я не вызвала полицию!       — Деку просит у вас прощения, — старательно игнорируя почти истерику женщины сказал Шото. — Ему жаль, что он не выслушал вас, когда вы хотели поговорить с ним о чем-то важном.       — Что ты сказал? Повтори, — потребовала женщина, и двухцветный заметил, как мелко подрагивает ее голос. Он повторил сказанное, и Урарака Очако вдруг громко всхлипнула и поспешно закрыла лицо руками. Пару раз сделав глубокий вдох, она запястьем сильно протерла глаза и отступила в сторону, молча пропуская гостя в квартиру.       Уже внутри, удобно устроившись за кухонным столом, Тодороки вручил ей конверт, которые тут же оказался вскрыт. Очако сразу погрузилась в чтение. В процессе она странно замирала, будто бы находясь на грани, но сдерживалась и выравнивала дыхание. Деку, который тоже стоял рядом, только грустно улыбался. Шото молчал и ждал.       — О ками… — почти истерично выдохнула Очако, уронив голову на стол. Прочитанное письмо она скомкала в руке и продолжала сжимать так, будто это нечто сакральное, имеющее совсем другой для нее смысл. Этакая драгоценность. Что же там написано? Надо будет спросить потом у самого Деку. Или это слишком личное?       — Кто?.. — Очако подняла голову и взглянула на Шото с немой надеждой. Слишком очевидной и яркой, чтобы счесть ее фальшивой. — Кто написал это? Деку-кун… Он же… Он же мертв, я сама видела…       — Я не знаю, меня просто попросили передать его, — сказал первое пришедшее в голову Шото и заметил одобрительный кивок Деку.       — Это не может быть правдой! Его же тогда чуть на части не разорвало!       — Успокойтесь, — немного грубо прервал ее Тодороки, но это было необходимо. Даже он понимал, что она находится на грани истерики, и нужно сделать все, чтобы эту самую истерику не допустить.       Очако кинула на него озлобленный взгляд, но не возразила. Деку тихонько вздохнул в стороне. В воздухе снова ощутимо потянуло озоном. Есть ли связь между Деку и этим явлением? Нужно будет разобраться позже.       Когда Очако немного отошла от первого потрясения, она вновь стала прежней и предложила выпить чашечку чая с моти. Отказываться Тодороки не стал — ему все еще хочется расспросить ее о Деку. Хозяйка квартиры разлила ароматный чай по чашкам и села напротив гостя. Расспрашивать ее, к величайшему облегчению юноши, не пришлось. Она, как и Иида Момо ранее, рассказала все сама, почти любовно расправляя скомканное в истерике письмо.       — Раньше я хотела стать героем. Были у меня и корыстные мотивы, герои неплохо зарабатывали, но основной моей причиной было то, что я люблю видеть людей вокруг себя счастливыми. Спасать их и видеть улыбки — это то, чего я всегда хотела, — Очако положила аккуратно сложенное письмо обратно в конверт, отпила немного чая и отодвинула от себя чашку. Желание выговориться, кажется, переполнило ее и заставило забыть обо всем, что ее окружает. — Деку-кун тоже был таким. «Я буду спасать всех людей с улыбкой на лице!». Он постоянно повторял это и шел к своей мечте, не оглядываясь назад. Всегда лез вперед всех, старался принять удар на себя, спасти всех, кого можно. А вот про себя забывал. Постоянно ходил с переломанными руками и ногами.       Очако фыркнула, а Деку, который стоял рядом стыдливо прикрыл лицо руками. Видимо, для него это не самые лучшие воспоминания. Тодороки тихо усмехнулся в чашку. Так вот какого это, когда слышишь чужое мнение о себе.       — Когда он в очередной раз пострадал, я спросила себя: «Если герои спасают людей, то кто спасет героя, попавшего в беду?». Ответ был неожиданно простым. Я. Я могу спасти Деку, если он вдруг попадет в беду. С того самого момента я решила, что хочу спасти его. Стала поддерживать его, помогать всячески. Даже после окончания академии мы сотрудничали и вместе ловили всяких злодеев и преступников. А потом я даже хотела признаться ему, что…       Очако замолчала, провела ладонью по лбу. Ее взгляд вдруг упал на позабытую чашку, и она отпила еще немного чая. Тодороки терпеливо ждал продолжения рассказа. Мысленно он вычленял из ее слов факты, которые связывал с остальными в единую картину. Картина получалась мрачная. Даже слишком.       — Все за Одного. Ты, наверное, не знаешь его. О нем никто ничего толком не знает. Государство решило, что лучше умолчать о том, что в мире вообще существовал почти столетний ублюдок, который мог отбирать и давать причуды другим людям. Супер-сильный злодей, который почти убил Всемогущего. Его аура подавляла всех, кто находился рядом с ним в радиусе нескольких десятков метров. Как вспомню, так тошнить начинает.       Женщина скривила лицо и помахала рукой перед собой так, будто чувствует неприятный запах. Тодороки постарался представить себе такого человека, но не смог (мгновенно возникший в голове образ отца он прогнал в ту же секунду).       — Все уже почти отчаялись, а Деку-кун — нет. Последнее, что я услышала от него, когда хотела поговорить, так это: «Я разберусь с ним, а вы помогите остальным». А потом он рванулся в бой. Один. Это… Это нужно было видеть. Тот бой мне до сих пор в кошмарах снится. Деку-кун победил. Все за Одного умер от его последнего удара. А Деку-кун… Он упал следом. Все его конечности были переломаны в нескольких местах, открылось сильное внутреннее кровотечение. В какой-то момент ему разорвало селезенку и желудок, развился перитонит. На нем живого места не было. Ужасное зрелище.       Тодороки скосил взгляд в сторону, на Деку, который по-прежнему находился рядом с ними. Тот, заметив это, отвернулся к окну. Значит ли это, что Очако говорит правду, и Деку стыдно от этого? Но чего здесь стыдиться? Того, что он погиб героической смертью? Глупо. Очень глупо.       — Потом все радовались. А мы плакали. Даже само небо плакало, в тот день был ужасный ливень. Всем классом стояли у его могилы. Все учителя тоже были там. Даже Всемогущий не сдержался, плакал вместе со всеми нами. Он и без того был тяжело болен, а после смерти Деку-куна его совсем подкосило. Всемогущий умер через два месяца после него. Это были ужасные и тяжелые времена.       Очако залпом допила чай и с громким стуком поставила чашку на стол. Ей, наверно, было бы легче, будь там вместо чая что покрепче. Мысль сходить в ближайший магазин за алкоголем показалась вдруг вполне приемлемой.       — Тяжелее всего пришлось его наиболее близким друзьям — мне и Ииде. А еще Бакуго. Он воспринял смерть обоих очень тяжело. Особенно смерть Деку. Он долго ругался, кричал даже на похоронах. «Струсил и решил сдохнуть, да, чертов задрот?! Быстро вылезай из своей ямы, ублюдок!», — Очако спародировала манеру речи того взрывного придурка, и Шото пришлось признать, что вышло у нее неплохо. Очень похоже, только демонического выражения его глаз и оскала не хватает.       — Деку-кун был удивительным человеком, просто потрясающим. Он был слишком добрым, слишком верным своим идеалам, слишком справедливым, а еще очень умным и самоотверженным. Я… — Урарака снова прикрыла лицо ладонью. — Я все еще не могу смириться с этим. Там должен был умереть кто угодно, но не он. Не он! Черт, он заслуживал смерти меньше, чем кто-либо другой!       Шото кивнул на автомате, краем уха уловив позади себя сдавленные всхлипы.       Теперь, когда все встало на свои места, ему нужно пойти в магазин и купить сакэ. Срочно. Одну бутылку. Нет, две. Пару-тройку бутылок. Для Очако и для него самого. Особенно для него.       

***

      — Надеюсь, что ты все понял сам, и мне не придется все разжевывать, — начинает разговор Деку. Они сидят в парке, на самой удаленной от людных мест лавочке среди раскидистых деревьев. Тодороки специально выбрал такое место, чтобы никто не заметил его разговоров «с самим собой». Нет, его не волновало чужое мнение, но и не сказать, что ему хотелось прослыть сумасшедшим. А еще здесь воздух был посвежее, а после вчерашнего вечера, проведенного в гостях у Урараки Очако, ему очень хотелось немного развеяться.       — Почти, — кивает Шото. Встречи со старыми друзьями Деку (а это были именно его друзья, иначе по-другому такую их привязанность к этому парню объяснить нельзя) и его матерью многое прояснили. Особенно информативным был разговор с Ураракой Очако, которая после спиртного стала еще разговорчивее, чем до этого. Шото поморщился. Голова все еще немного побаливает. Не умеет он пить. — Ты был героем, учился в академии Юуэй.       — Почему Юуэй? — из чистого интереса перебил его Деку.       — Самая лучшая в Японии геройская академия. Такой раньше считалась Юуэй.       Деку кивнул, как бы давая понять, что он может продолжать свой монолог.       — Ты был фанатом героев и хотел стать одним из них, поэтому постоянно ввязывался в неприятности.       — Конкретнее было бы сказать, что это неприятности находили меня. Я не ввязывался в них по доброй воле, — Деку, заметив на себе осуждающий взгляд гетерохромных глаз, пристыженно насупился и попросил продолжать.       — Отучившись, ты стал героем по имени Деку. Потом объявился очень сильный преступник, которого не мог победить даже Всемогущий, но которого смог победить ты. Ценой своей жизни. Ты умер двадцать лет назад.       — Именно, — кивнул Деку и улыбнулся. — Было нетрудно догадаться обо все этом, особенно после того, как ты встретился с Ураракой-сан, да?       — Да. Но, если ты умер, то почему ты все еще здесь? — задал самый волнующий его вопрос Тодороки. Он читал книги о паранормальных явлениях, видел фильмы о призраках и полтергейстах, но видеть такое воочию? Это совсем другое. Страшно осознавать, что прямо сейчас рядом с тобой сидит человек, погибший двадцать лет назад.       — Я не знаю, но у меня есть предположение, что это из-за кучи «незаконченных дел». Не смотри на меня так, я знаю, что это звучит банально, но это мое единственное предположение. Когда я умирал, то понимал, что что-то не так. Я все видел и слышал, понимал, что люди пытаются помочь мне, перевязать раны, остановить кровь. Я хотел остановить их, сказать, чтобы они помогли другим, ведь мне помочь уже не получится. Там было множество других людей, кому была необходима помощь, а все ринулись ко мне. Кричали наперебой, плакали, пытались спасти. Кто-то даже пытался реанимировать меня. А я лежал и понимал, что умираю. Чувствовал, что сердце начинает биться чаще и слабее, тело холодеет. Даже трясти в судорогах начало. А потом… все. Все угасло. Кто-то сказал, что уже поздно, и мне не помочь, кто-то зарыдал. А я продолжал видеть и слышать. Только уже со стороны. Все плакали, и я вместе с ними. Не потому, что я умер, и жалел об этом, а потому что не хотел, чтобы они так сильно переживали обо мне.       Деку говорил сначала громко и внятно, а потом стал бормотать, быстро и тихо, но Шото это не доставляло никаких трудностей. Он был поглощен историей о чужой незавидной судьбе, о чужом горе, о чужой смерти, в конце концов. Улавливая каждое его слово и вставляя его в общую сложившуюся картину, он не мог поверить в то, что все это происходило на самом деле.       — Прошло немного времени, и я осознал, что жалею о многом. Я хотел жить, так много было того, что я хотел сделать, но не успел. Погулять с одноклассниками, посоревноваться с Каччаном, пообедать с Ураракой-сан и Иидой-куном, посидеть с мамой перед телевизором в выходные, поговорить со Всемогущим, поблагодарить учителей из Юуэй… И все это стало мне недоступным в одно мгновение. Я жалел обо все этом. Даже на похороны свои я не пришел, потому что мне было стыдно. А потом я понял, что умер не до конца, как бы глупо это не звучало. Я даже сначала подумал, что выжил, но это было не так, потому что не чувствовал голод или жажду, не мог напрямую воздействовать на материальные вещи. А еще меня никто не видел и не слышал. Исходя из этого я понял, что теперь я — призрак, или что-то типа того.       — И что ты делал все эти годы? — Шото мягко перебил его, подобрав удобный момент. Деку резко заткнулся, поморгал тупо и посмотрел на Тодороки так, будто видит его впервые.       — Ох, прости, я заговорился. Не хотел вываливать все и сразу, а получилось… — Он почесал затылок, сгорбился, сцепив пальцы в замок на коленях. — Что я делал? Наблюдал. Я смотрел, как мои одноклассники женятся или выходят замуж, заводят детей, как встречают очередные трудности и преодолевают их. Я смотрел и завидовал. А с другой стороны, я был рад за них. После смерти Всех за Одного причуды исчезли, а значит, они могли посвятить себя своим семьям. Они больше не должны жертвовать собой, подвергать себя опасности. Они могут просто… жить.       — Но они все еще скучают по тебе. Особенно Урарака Очако. Она видела в тебе не просто друга.       — Оставим эту тему, — резко выпалил Изуку. — Это… тяжело.       Они замолчали, уставившись перед собой в серый, скучный асфальт. Порыв ветра пронес по тротуару пыль и пару зеленых листочков каких-то растений. Где-то неподалеку раздался детский, почти истеричный визг. Шото остался на месте, а вот Деку тут же сорвался с места, готовый броситься туда, откуда раздался крик.       — Там горки, — скептично заметил Тодороки, искоса взглянув на приведение. Деку растерянно похлопал глазами, а потом уселся обратно и неловко рассмеялся.       — В такие моменты понимаешь, что поговорка «горбатого могила исправит» не такая уж и верная, — он попытался пошутить, но получилось не смешно. Или просто Шото не понял шутки. Его чувство юмора, если оно у него вообще есть, немного специфическое. В любом случае, шутки призрака о собственной смерти смешными не были точно.       — … Как ты понял, что я могу тебя видеть и слышать?       — Значит, ты не помнишь, — Деку улыбнулся и откинулся на спинку скамейки. — Это было… Лет пять назад, кажется?       

***

      Кто бы что не говорил, а в бытии призраком есть нечто заманчивое и интересное. В этом в очередной раз убеждается Мидория, когда наблюдает милейшую картину: Иида Тенья, его давний друг, читает сказку на ночь маленькому Ииде Тетсуо. Родитель немного неловко и выразительно читает текст сказки из книжки, что лежит на его коленях, и не забывает приукрашать все причудливыми жестами. Изуку посмеивается с этого, но он горд за своих друзей (Тенья и Момо очень подходят друг другу) и совсем чуточку завидует. У него своих детей уже не будет. Наследника тоже. Вот же идиот. Ему стоило позаботиться о наследнике Одного за Всех до того, как он полез на рожон, и в итоге он не только умер, но еще и Всемогущего подвел. Но, с другой стороны, причуды исчезли, а значит, и в метаниях его смысла особого нет? Уф, как все сложно…       Настроение подпортилось, и Мидория поспешил уйти из дома Ииды. Не стоило портить вечер другу и его сыну: Изуку заметил, что, стоит его настроению измениться в худшую сторону, как вдруг атмосфера вокруг него меняется, свежеет, будто после дождя. Будет в крайней степени странно, если Иида заметит это, учитывая, что дождя сегодня не было.       Мидория вышел на перекресток. Список «важных дел» на сегодня опустел. Он навестил Ииду, днем заглянул к Очако, на секунду забежал к Катсуки (было смешно снова наблюдать за их с Киришимой ссорой). Не забыл проследить за мамой, чтобы с ней ничего не случилось по дороге к подруге. И, конечно же, искренне порадовался за Токоями, который спустя несколько лет нерешительности, осмелился признаться в чувствах своей пассии.       Чем заняться теперь? Ох, это ужасно. Если днем он мог найти, чем занять себя, то ночью от скуки можно было на стены лезть и волосы вырывать клоками. Ночью все люди спят, и для Изуку, во сне абсолютно не нуждающегося, это было невыносимо. Конечно, он мог потупить на спящие лица друзей, но после одного случая, когда он почти увидел, как Бакуго с Эйджиро заняты этим самым делом, он перестал этим промышлять и зарекся подсматривать за кем-нибудь ночью.       Изуку вздыхает и бредет куда-то, не разбирая дороги. Какой смысл думать о том, куда идти, особенно сейчас, когда время клонит к вечеру, и делать ему все равно нечего. Он не потеряется в любом случае, а если и потеряется, то не помрет же. Запнувшись о несуществующий камушек, парень остановился. А если подумать, то может ли он умереть во второй раз? И, если такое возможно, то можно ли назвать это смертью? Нет, не так, как вообще можно назвать вторую смерть?! Это же и не смерть вовсе! Он же уже умер!       Задумавшись о такой бредовой теме (неупокоенный дух думает о второй смерти, смех, да и только), Мидория не замечает, как сворачивает за очередной угол и натыкается взглядом на юношу с необычной внешностью. Изуку приглядывается к нему повнимательнее. Лет пятнадцать назад, когда причуды были повсеместно, внешность этого парнишки была бы вполне обычной, ничем не выделяющейся среди остальных. Красные слева и белые справа волосы, гетерохромия, бледная, почти белая кожа и шрам будто от ожога на четверть лица. Серьезно, и что тут удивительного? Деку видел людей, чье анатомо-физиологическое строение тела было сходно с животными. Вспомнить хотя бы ту же Асуи Тсую, в семье которой все были похожи на лягушек, или Цементоса, который больше был похож на бетонную плиту с ручками и ножками. Поэтому парень, на взгляд Изуку, был вполне обычным. Разве что немного… интересным? Красивым? Привлекательным? Определенно. Наверняка является первым красавчиком в своем классе или группе, или где он там учится?       — У меня что-то на лице?       Холодный, немного черствый, но глубокий голос вмиг отрезвил Изуку, и тот забросил свои пустые рассуждения. Он снова бубнит. Ты неисправим, Мидория, ты неисправим.       — П-прости? — он задал встречный вопрос и осекся. Он же призрак, очевидно, что парень просто не мог обращаться к нему, какого черта он все еще не может привыкнуть к этому? О, ками, Мидория, пятнадцать лет прошло, как ты шляешься по бренной земле в виде бесплотного духа, пора бы привыкнуть уже, так нет же, все лелеешь напрасные надежды. Идиот. Сколько раз он уже назвал себя идиотом за этот день? Ай, да не важно. Наверняка более трех раз. Привычка.       — Твое бормотание раздражает, — поясняет парень, и тут Мидория замечает кое-что странное.       Парень смотрит прямо на него, а вовсе не сквозь, как ему показалось изначально. Это… это ведь не случайность, да? Этот юноша смотрит на него, он говорит с ним. А это значит, что он его видит и слышит.       От мгновенно вскипевшей внутри радости ему чуть голову не снесло.       — Извини! Это просто привычка. Когда я задумываюсь о чем-то, то начинаю рассуждать вслух. Мне часто говорили об этом, но я никак не могу отделаться от этой привычки. Эм, можно спросить, как тебя зовут?       Лицо парня еле заметно изменилось, и Изуку, славившийся своей проницательностью, уловил в этом тень раздражения и нарастающей злобы. Брови чуть нахмурены, глаза стали уже. Разве что губы осталось в оскале зверином изогнуть, и типичное лицо Бакуго Катсуки во всей красе. От такого сравнения Изуку чуть не захихикал, но вовремя сдержал себя. Собеседник не в духе, и потерять его сейчас, особенно после пятнадцати лет отсутствия нормального общения, значит совершить ошибку.       — Ты можешь не отвечать, если не хочешь, это личная информация, я понимаю и не хочу доставлять тебе неудобства. Просто твоя внешность очень… привлекательна… То есть… Ты выглядишь очень неплохо?       Изуку сам не знает, что говорит, но такому парню, должно быть, привычно слышать комплименты насчет его внешности. Если ему скачать что-то такое, то это не должно попортить отношений между ними, верно?       Несмотря на то, что Изуку всегда удавалось разглядеть в человеке второе дно и найти к нему такой подход, чтобы это самое дно мягко и аккуратно прощупать и опустошить, сейчас у него что-то пошло не так. Парень скривился еще сильнее (он в гневе) (черт, Изуку, умеешь же ты все испортить) и, развернувшись на пятках, зашагал куда-то. Изуку в отчаянии хотел было побежать за ним, но какой смысл? Если у этого юноши и вправду водятся те самые замашки, которые в Юуэй его одноклассники в шутку называли «синдромом Бакуго», то его в лучшем случае будут игнорировать, а в худшем — материть до седьмого колена.       Мидория беспомощно наблюдал, как парень скрывается за углом, и в отчаянии опускается прямо на землю. Ну вот, кажется, за пятнадцать лет он свои навыки общения подрастерял. Иначе как объяснить то, что он не смог с человеком и пяти минут проболтать? И вот теперь он сидит посреди улицы, упустив того единственного, кто его видел и слышал, кто был в состоянии ему помочь. А ушел он по вине самого Изуку.       Кто он? Ах, да, точно. И-ди-от.       

***

      — Я немного отчаялся в тот момент, а на следующий день решил, что дальше так продолжать нельзя. Нужно действовать. Вспомнил все то, что писали в книгах по оккультизму и, пожалуйста, лучше не спрашивай, как именно мне приходилось доставать и читать эти книги, — Тодороки кивнул и снова отвернулся. Не спрашивать, так не спрашивать. Не его дело, в конце концов. — Там было написано много всякого бреда, но среди них были и рабочие вещи. Например, если я «соединю» свою руку с рукой спящего человека, то вполне могу написать письмо, а на написанные фактически моей рукой письма я уже могу воздействовать, потому что они несут на себе мой «след». Я тренировался на моих вещах дома, где жил раньше. Мама все еще отказывается даже входить в мою комнату, и это очень сильно помогло мне в моих тренировках. Теперь я могу спокойно воздействовать на предметы, к которым «приложил свою руку». Хотя это все еще сложно.       — А лицензия?       — Лицензия? — удивился Изуку, но быстро понял, что тот имеет ввиду. — А, моя геройская лицензия. Я стащил ее из картотеки Юуэй, куда ее поместили после моей смерти. Это было тяжело, но результат того стоил.       — Как ты?.. Не важно, — Шото представил себе эту картину: темные пустые коридоры академии, звенящая тишина, и по воздуху медленно проплывает куда-то небольшая пластиковая карточка. Это выглядело бы забавно.       Тодороки чуть поерзал на месте и наклонился вперед, упираясь локтями в колени. Все это звучало странно, но вполне логично. Ту встречу пять лет назад он помнит, правда, немного смутно. Тогда, будучи шестнадцатилетним подростком в самом разгаре того самого сложного периода, когда и без того напряженные отношения с отцом стали хуже еще раза в три, он особенно болезненно реагировал на новые знакомства, потому как каждый человек считал своей обязанностью сказать что-нибудь про его внешность. Косые взгляды, направленные точно на шрам, тихие перешептывания в стороне, откровенные насмешки. Все это его дико раздражало и злило тогда, из-за чего отношения с окружающими у него так и не сложились. Наверняка он и Мидорию из-за этого бортанул пять лет назад. Не заговори он тогда о его внешности, может, и подольше поговорили бы.       — Тодороки, — Шото повернулся к духу и заметил в нем изменения. Он стал несколько серьезнее? Да, похоже на то. — Я уже говорил тебе, что вовсе не заставляю тебя помогать мне. Просто кроме тебя мне больше некому помочь. Я не смогу сделать все сам. Если бы я просто подложил им письма, они бы выкинули их не глядя, сочтя это плохой шуткой. Ты и сам видел, как они реагировали на мое имя. А ты можешь передавать им мои слова, чтобы убедить их взять письма.       Половинчатый повел плечом. Вся эта затея казалась слишком мутной, слишком странной. Помогать неупокоенному призраку завершить его незаконченные дела решится не каждый, и, черт, как будто такое случается с каждым. Похоже, отец был прав, когда говорил, что Шото особенный. С любым другим человеком столько дерьма за не такую уж и долгую жизнь точно не случалось.       — И что, много еще незаконченных дел у тебя осталось? — неуверенно спросил Шото, чувствуя, что он подписывается на не самую лучшую затею. Выглядело эта так, будто он вот-вот поставит подпись на стостраничном договоре, где семьдесят процентов текста написан мельчайшим нечитаемым шрифтом. Деку чуть призадумался, постучал пальцем по подбородку (его мама делает так же) (Шото даже завидно, что он не так сильно похож на свою маму) и неуверенно произнес:       — Я тут подумал, и оказалось, что их всего три.       Подпись поставлена.       Три незаконченных дела. Только три. Уже не все так плохо.       

***

      Все очень плохо.       Тодороки в очередной раз обессиленно роняет голову на сложенные на столе руки и выдает задушенный стон, полный отчаяния и страданий. Рядом раздается звук разбивающейся чашки, за которой следуют сбивчивые извинения, и парень выдает тихое: «Все нормально». Деку улыбается немного нервно и тщетно пытается собрать осколки. Его пальцы проходят сквозь керамику, он почти ругается, и половинчатый собирает их сам, пока виновник потери любимой чашки (подаренной сестрой, между прочим) смотрит на него взглядом нашкодившей собаки.       В его доме живет призрак. Звучит как начало какой-то второсортной страшилки про привидения, но нет, это самая настоящая реальность. Непривычно было в начале, когда Шото, просыпаясь, видел в своей гостиной постороннего человека. Постоянно возникало желание предложить чашечку чая или, наоборот, выгнать взашей, но что Тодороки может сделать тому, у него нет материальной плоти? Деку не чувствует ни голода, ни жажды, ни усталости, он может находиться, где хочет. Шото не властен над ним. Ладно хоть взял с него обещание не смотреть на него, когда тот моется и спит. А то было бы совсем неловко.       Но Тодороки начал привыкать, и каждодневные пожелания доброго утра или спокойного сна, разговоры о всякой мелочи стали почти обязательными пунктами в его новом расписании дня. Вообще, если не задумываться о том, что Деку — приведение, то можно счесть его за сожителя-тихоню, который никогда не шумит и не мешает, разве что иногда создает какие-то нелепые ляпсусы, как сейчас с чашкой.       Что касается его незаконченных дел, то тут все было очень непросто. Казалось бы, что сложного было в простой просьбе «отнести эту ленту человеку по имени Айзава Шота»? Глупый, глупый Тодороки. Подписался невесть на что, вот и ищи теперь этого Айзаву, который после закрытия геройского факультета в Юуэй словно под землю провалился.       Началось все с того, что Мидория, как уже привык называть его Шото, попросил разослать несколько посылок для его учителей. Изначально все выглядело довольно просто. Юноша внимательно изучил список покупок, купил серую длинную ленту, вычурные очки и плетку (один лишь Тодороки знает, что ему пришлось пережить, чтобы купить это), массивные наушники и еще несколько мелочей. Адресатов было шесть, и пятерым из них подарки с письмами можно было просто отправить посылкой по почте. Шестому Изуку попросил отнести подарок лично.       — Айзава-сенсей точно выбросит посылку, поэтому тебе придется потрудиться и убедить его взять ее, — сказал Мидория внимательно изучая ленту. Тодороки спорить не стал. Придется, так придется. У него как раз начался отпуск, поэтому лишний раз прогуляться по городу было даже приятно.       Вот с этого момента и начались трудности. Что известно об Айзаве Шоте? Ни-че-го. Шото уже устал просматривать все хроники двадцатилетней давности, а от попыток разузнать что-то от бывших профессиональных героев уже голова раскалывалась. Дух тоже ничем помочь не смог. Айзава Шота, в прошлом известный как герой Сотриголова, всегда предпочитал работать в тени, подальше от пытливых глаз, и после отставки продолжил жить максимально невзрачно и незаметно. Будь проклята эта его скрытность!       — Можно попробовать связаться с госпожой Полночь, — тихо пробормотал Деку, и Тодороки еле сдержал себя от острот. Он с ней уже связывался и, о, ками, убереги его от контактов с женщинами, подобными ей, в будущем. Получив письмо и очки с плеткой, она расчувствовалась и мгновенно признала, что письмо было написано именно рукой Деку. Но на этом не все. Она связалась с ее бывшими коллегами и организовала с ними небольшой визит домой к Тодороки (и зачем только он указал обратный адрес?). Шото все еще не может отойти от шока. Сразу несколько бывших профессиональных героев у него дома, и все требуют какой-нибудь информации о Деку. Убедить их в том, что он написал письма перед смертью и «завещал» разослать их чуть позже, но об этом немножечко забыли, было очень сложно.       — Ты говорил, что у тебя осталось три незаконченных дела, — сказал Шото вместо того, чтобы в очередной раз погрузиться в загадочный и дикий мир интернет-форумов. — Может, сначала займемся ими? Иначе ты никогда не упокоишься. И я тоже.       Мидория засмеялся и кивнул. Тодороки смеяться не стал. Что вообще он нашел в его словах смешного? Это же чистая правда.       — Я хотел бы оставить его напоследок. Но, с другой стороны, он может знать, где живет Айзава-сенсей… Нужно найти Шинсо-куна.       — И где мне его найти?       Шото ожидал, что дух просто ответит ему, но тот замолчал и как-то странно посмотрел на него. Слишком странно. Как будто тот сделал ему какое-то плохое зло. Настолько плохое зло, что по одному лишь взгляду можно прочесть все убийственные намерения.       — Тодороки, могу я попросить тебя кое о чем? — вкрадчиво спрашивает Деку, и это его предложение не сулит ничего хорошего, но Тодороки осторожно кивает. Он уже связался с этим назойливым привидением и теперь не может отказать из-за чужого щенячьего взгляда и надутого по-детски лица. Быстро же Мидория просек про эту его слабость.       Предложение призрака звучит немного шокирующе, но вполне ожидаемо.       — Могу я воспользоваться твоей рукой?       

***

      Тодороки держит в руках письмо, написанное прошлой ночью. Заснуть он не смог, поэтому Деку пришлось провернуть свой трюк с «соединением рук», пока Шото бодрствовал. Ощущение того, что твоя собственная рука тебе не принадлежит и двигается против твоей воли, было в крайней степени странным. Шото буквально чувствовал, в каком месте кончается его власть над рукой, и где начинается власть Изуку. Призрак тоже хихикнул, когда процесс единения был завершен. «Это щекотно», — пояснил он, не объяснив, как это ему, призраку, может быть щекотно.       Деку писал быстро и мягко. Тодороки наблюдал за движениями собственной руки и понимал, что он пишет совсем не так. Призрак держит руку под наклоном, пишет быстро-быстро, будто торопится сильно, осталось только язык от напряжения прикусить. Некоторые иероглифы выходили немного корявыми, но он на них внимания не обращал, продолжая изливать свои мысли на бумаге. Шото не смотрел на письмо, но знал, что именно пишет Мидория. И это было второй странностью.       Чужие мысли в голове.       Они появились не сразу. Просто Тодороки вдруг уловил, что в его пустой на данный момент голове вдруг всплыло какое-то воспоминание. Память о битве из прошлого была достаточно яркой, красочной, Шото как на себе ощущал боль от ударов и спутанность мыслей. И все бы ничего, но с ним ничего такого никогда не случалось. Огромный стадион, несметное количество болельщиков, бетонная арена, на которой стоят двое парней: один с фиолетовыми волосами и стеклянными глазами, второй же сверкает яркой зеленью.       — Вы дрались, — вдруг говорит Тодороки. Чужие мысли продолжают лезть в голову, и он, не зная, как их прогнать, продолжает их анализировать. — Вы были соперниками?       — Не совсем, — мотает головой Деку. Он продолжает сосредоточенно писать письмо, но поясняет. — Для Юуэй было не редкостью проводить спортивные фестивали, и самыми зрелищными в них были бои один-на-один среди учеников геройских курсов. Я тоже в них участвовал.       — Разве было разумно рисковать здоровьем учеников?       — Для Юуэй не было ничего невозможного, — Изуку тепло улыбнулся. — Я закончил, сейчас будет немного щекотно.       Шото видит, как рука Деку медленно отделяется от его собственной, как медленно, но верно возвращается его контроль над рукой, как он начинает чувствовать чуть онемевшие пальцы. Щекотки не было, но было чувство, будто он вынул руку из бочки с холодной водой.       — Смотри, — говорит Деку и показывает свою правую руку, сплошь покрытую шрамами. Шото заметил их еще на фотографиях, которые ему показывала подвыпившая Урарака Очако, но он не думал, что их так много. Неказистые полосы соединительной ткани там, где когда-то были страшные раны, растянулись по всему предплечью, исказили ладонь. Они поднимаются выше, заканчиваются на локтевом сгибе, на внутренней стороне плеча красуется еще одна уже аккуратная в отличие от остальных и тонкая полоска.       — Это еще не все, — усмехается он, и Шото вдруг понимает, что на Изуку уже одна лишь майка и шорты (стоп, куда испарилась его толстовка, а брюки, блин, где?!). — Здесь есть еще.       На груди, на прессе (вот это мускулы, а ведь в толстовке своей выглядел совсем хилым), на спине, на другой руке, даже на ногах — везде были следы его прошлых травм. Словно узоры, они покрывали его тело, и казалось, что по ним можно прочесть всю историю его жизни.       — Эти самые первые, — он указывает на еле-еле заметные следы на голенях и правой руке. — Я сломал ноги и руку, когда впервые использовал свою причуду на вступительном экзамене чтобы спасти Урараку-сан. Вот эти, — несколько шрамов на правом предплечье. — после нападения злодеев на нас во время практики. — Этот, — звездчатый, оставшийся от ожога, размером с детский резиновый мяч. — после драки с Каччаном. Вот эти, — страшные шрамы по всей правой руке и ладони с фалангами пальцев, — с первого спортивного фестиваля. Я тогда сломал все кости в труху. Исцеляющая девочка долго ругалась…       Шото сидит и внимательно слушает, как Деку, показывая на каждый шрам, рассказывает вкратце его историю. Про все три спортивных фестиваля, в которых он участвовал во время своего обучения. Про усердные тренировки до потери сознания. Про начало геройской деятельности, первые победы и горькие поражения.       — Все еще помню, как плакала женщина, ребенка которой я не успел вытащить из того здания, — голос Изуку дрогнул всего на секунду. Расплачется? Нет, берет себя в руки. — Это был последний раз, когда я допустил что-то подобное.       Тодороки застыл в изумлении, а внутри все скукожилось в колючий горячий шар. Эти слова прозвучали слишком эпично. Даже профессиональные актеры со множеством мировых наград не смогли бы так же. Но это не игра, понимает Шото, это искренние чувства, самые настоящие переживания Изуку, и потому он осознает их ценность. Малахитовые глаза блестят слишком ярко, а губы с четким идеальным абрисом продолжают двигаться. Он продолжает говорить, выливать все свое прошлое ему, простому парню, которому повезло видеть призрака.       Повезло?       Тодороки обрывает сам себя и снова прислушивается к мягкому голосу Мидории, стараясь вновь поймать нить его повествования. Да, ему определенно повезло.       

***

      — Здесь?       — Насколько я знаю, да. Пойдем?       Шото кивает и следует за призраком. Деку шагает весело, почти вприпрыжку, засунув руки в карманы своей неизменной толстовки. Тодороки клянет ее, хочет вновь наблюдать мощный, испещренный шрамами торс, но хотеть не вредно. «Это призрак», — напоминает он себе, отворачиваясь и наблюдая, как из соседнего подъезда выходит девушка со спирально закрученными волосами, — «Я не должен испытывать что-то подобное к призраку парня». Вот только чувства не обманешь.       Тодороки никогда не подпускал к себе никого даже на расстояние пушечного выстрела. Все его знакомые так и оставались знакомыми, не переходя в категорию «друзья». Лишь один единственный раз он начал встречаться с какой-то девушкой, да и то с подачи сестры. Стоит ли говорить, что эти «отношения» продлились ровно два месяца, пока девушка не психанула и ушла, утомившись из-за сложного характера парня? Наверное, не стоит.       Мидория Изуку стал той самой изюминкой в его жизни. С того момента, когда юноша согласился помочь духу, он постоянно был рядом (и это вовсе не потому, что Тодороки не может взять за шкирку того, кто не имеет плоти, и выкинуть куда подальше, как котенка), пытался помочь или предупредить, уберечь от опасности даже безобидного обмана. Такая забота была неожиданно приятной, но иногда даже доходило до абсурда (Изуку стал пристально следить за его рационом и режимом дня, и двухцветный уже устал выслушивать его претензии на этот счет). Но человек привыкает ко всему, и Шото к своему необычному спутнику стал привыкать тоже. Особенно из-за его рассказов. Влекомый неисчерпаемым любопытством к причуда, он с огромным интересом слушал рассказы Мидории о его учебе в Юуэй и работе героем. Тот охотно делился всеми подробностями, пояснял ему все вычитанные из книг по героике, но не до конца понятые определения, опровергал или подтверждал некоторые вещи, в которых Тодороки сомневался. Даже его отец, известный в прошлом герой, не рассказывал ему столько.       — Ты идешь или нет?       Парень мгновенно очнулся, быстро подошел к нужному подъезду и нажал на кнопку нужной квартиры. Трубку взяли не сразу.       — Да? — глубокий голос прозвучал лениво-враждебно. Понятно, гостей мы не любим.       — Вы — Шинсо Хитоши? — спросил Тодороки. Очевидно, что это он, судя по тому, как Деку засветился.       — Да, — сама краткость. Даже не спросил ничего.       — У меня для вас письмо. От Мидории Изуку.       — Я же просил говорить «от Деку»?! — мгновенно взвился Деку, но заткнулся, как только раздался короткий писк, оповещающий об открывшейся двери подъезда. Трубку положили. Это можно считать приглашением? Шото не слишком уверен в этом, но, да, на приглашение вполне себе смахивает.       Дверь в нужную квартиру оказалась приоткрытой, а встретила их (неожиданно) дымчатая вислоухая кошка. Она повела своим хвостом, словно бы приглашая внутрь и скрылась внутри квартиры. Юноша посмотрел на Деку в надежде на помощь, и тот, улыбнувшись, кивнул в сторону двери. Ясно, можно заходить.       Внутри квартиры человека по имени Шинсо Хитоши было очень даже уютно. Все так тепло, удобно, мягко. Шото даже подивился, как такой жесткий и грубый человек может жить в таком жилище. Мидория тоже, кажется, был потрясен. Он внимательно разглядывал все элементы интерьера, восхищенно ахал при виде каких-то симпатичных фигурок и картинок. Тодороки не выражал свои эмоции так ярко, но молча признавал, что у Шинсо Хитоши при таком скверном характере, наверное, не такой уж и плохой вкус.       — Письмо от Мидории, говоришь? — на встречу им вышел сам хозяин квартиры, Шинсо Хитоши. Не шибко изменившийся за прошедшие годы, если вспомнить то, как он выглядел на фотографиях Урараки Очако и в воспоминаниях Деку.       — Да, — Шото поспешно сунулся в сумку и вынул из ее недр запечатанный конверт. — Вот оно.       — Он мертв, ты в курсе?       — Я знаю. Это письмо он написал незадолго до своей смерти.       Изуку рассказывал, что Хитоши обучался у Айзавы Шоты и перенял его манеру сохранять «каменное лицо» во всех ситуациях. Невозмутимость, спокойствие и холодный расчет, по его мнению, были основополагающими истинами в тактике и стратегии. Такая точка зрения очень сильно отразилась на его характере — и без того малообщительный и холодный, Шинсо стал почти ледяным, но только снаружи.       Внутри он все еще оставался чувствительным, полным сокровенных мечт и желаний. Он мечтал стать героем не меньше остальных, хотел доказать всем, что даже с его причудой он может приносить всем пользу и радость. А еще Деку сказал, что Шинсо переживал его смерть едва ли меньше остальных. После спортивного фестиваля на первом курсе Юуэй Мидория стал его маяком, стимулом расти дальше, чтобы однажды побить вечно назойливого и лезущего не в свои дела ученика Всемогущего. Если это правда, то напоминать ему об Изуку сейчас, когда он уже наверняка смирился и забыл, было немного жестоко.       — Давай сюда, — потребовал Шинсо, не сказал даже, а именно потребовал, и Шото в душе улыбнулся. Изуку оказался прав. Не такой уж он холодный и непоколебимый, когда речь заходит о чем-то важном для него. Как только он получил письмо в руки, Шинсо вскрыл конверт и вынул небольшой исписанный вдоль и поперек лист.       — Его почерк, — пробубнил он тихо-тихо и поднял взгляд на Шото. — Ладно, садись пока.       Парень не стал пренебрегать приглашением и удобно устроился на стоящем в углу кресле.       — Тодороки, это… что это? — вдруг подает голос Изуку, и двухцветный обращает на него внимание. То, что он увидел, было очень даже забавным, настолько, что он не смог сдержать легкой улыбки.       Кошки. Много кошек. Семь красавиц заинтересованно вились вокруг бесплотного духа, обнюхивали его. Одна из них, та, что была чисто черной и с разными глазами, даже попыталась потереться об его ногу и, потерпев поражение в этом деле, как будто бы удивленно взглянула на приведение.       — Я читал, что кошки очень чувствительны к разного рода паранормальным явлениям и духам, но не верил в это.       Еще одна кошечка, черно-белая с забавным пятнышком в виде кривоватого сердечка за ухом, тоже попыталась потереться о его ногу. Кошки. Пытаются. Потереться. О ноги. Духа. Тодороки заставил себя отвести взгляд в сторону. Не стоит обращать на это внимание, и, может быть, хозяин дома тоже ничего не заметит.       Шинсо уселся на второе кресло, и одна из кошек, самая старая на вид, рыжая с темными полосами, залезла к нему на колени и свернулась клубочком. Он быстро прочел письмо и убрал его обратно в конверт.       — Значит, — мужчина отложил письмо в сторону, протер глаза указательным и большим пальцами. Не верит глазам? Шото тоже не поверил бы, если бы ему принесли письмо, написанное рукой умершего двадцать лет назад, он тоже с трудом поверил бы. — Мидория жив?       — Нет, — мотнул головой Тодороки. Самая молодая кошка, еще котенок даже, запрыгнула к нему на колени и сладко потянулась, впиваясь когтями в бедра. Парень зашипел тихо, и та подняла на него свои большие будто бы удивленные серые глаза. Она ведь не сделала ничего, так зачем так шипеть и пугать?       — Понятно, — выдохнул Хитоши. — Спасибо за письмо. Еще что-нибудь?       — Да, — поспешно кивнул Шото. Он уже почти забыл о второй причине визита к этому человеку. — Вы знаете, где живет Айзава Шота? Я должен доставить ему письмо, но не знаю адреса.       — Знаю. Записывай…       

***

      — Осталось два?       Изуку удивленно взглянул на Шото, запоздало кивнул и улыбнулся. На эту мягкую улыбку можно было бы смотреть вечно.       — Да, только два, полагаю. Теперь мы знаем, где живет Айзава-сенсей, поэтому первое будет просто выполнить, а второе само по себе легкое. Поэтому скоро я перестану тревожить тебя, если ты об этом.       Нет, не об этом. Сейчас Тодороки даже немного жалеет. А еще думает. Думает о том, что было бы неплохо, если бы у Мидории было больше незаконченных дел, или эта их авантюра просто-напросто не сработала бы. Шото вовсе не опечалился бы. Мидория Изуку — слишком хороший и добрый человек (был им когда-то, по крайней мере), чтобы не желать его общества. Но Тодороки об этом, конечно же, не скажет.       — И? Потом ты… не знаю, просто исчезнешь?       — Я не задумывался об этом, — пожал плечами призрак и продолжил свое незатейливое дело. Он пытался перевернуть страницу книги. Он пытался уже минут пять или даже десять и настойчиво отказывался от всех предложений помочь. «Вчера же нормально было, так почему у меня сейчас не получается?», — ворчал он, но продолжал. — Думаю, я пойму, когда этот момент настанет.       — А что, если он не настанет?       Мидория отвлекся от своего занятия, и Шото все-таки перевернул треклятую страницу. Пусть Изуку будет злиться, плевать, но на его старания-страдания он смотреть больше не хочет. А вот на обиженную по-детски физиономию он посмотрит с удовольствием.       — Если… если я правильно тебя понял, — неуверенно начинает Изуку и чуть откашливается в кулак. — то тебе не стоит волноваться. Если у меня не получится исчезнуть, то я просто уйду и больше не буду вмешиваться в твою жизнь.       «Да я не это имею ввиду, идиот», — почти прорычал про себя двухцветный. Мидория вновь обратил внимание на книгу и возмущенно пробормотал что-то, заметив, что страницу уже перевернули без его ведома. Он не понимает. Наверное, это и к лучшему. Чувствовать привязанность к погибшему двадцать лет назад человеку, точнее к призраку, который может просто испариться в любой момент — бред полнейший. Шото опускает взгляд вниз, на вырезку статьи из газеты двадцатилетней давности.       «Подающий огромные надежды герой Деку, который мог стать новым Символом Мира, трагически погиб во время прошедшей накануне секретной операции».       Тодороки перечитывает ее еще раз. Это последнее упоминание о Деку в СМИ и литературе, которое он смог найти. Все остальное — это обсуждения на форумах и несколько статей о его громких победах. Незаметно для духа, парень складывает газетную вырезку несколько раз и засовывает в свою сумку. Даже если Деку исчезнет, у него останется маленькое напоминание о нем и контакты Ииды и Урараки. Все будет в порядке.       

***

      — Ты кто такой?       — Тодороки Шото. У меня для вас…       — Уходи отсюда. И не возвращайся.       Тодороки не попался на это второй раз. Только хозяин квартиры хотел захлопнуть дверь, как он быстро подставил ногу перед дверью и впихнул высокому мужчине с длинными собранными на затылке волосами небольшую коробочку с конвертом. Мужчине это не понравилось, но Шото на это честно плевать.       — Посылка для Айзавы Шоты от Мидории Изуку, — выпалил Тодороки. С этим мужчиной медлить нельзя, слишком уж суров его взгляд, поэтому двухцветный выбрал наиболее подходящую для этой ситуации тактику: выдать все и сразу, чтобы заинтересовать и не дать отвертеться. — Ее должны были передать вам двадцать лет назад, но не стали. Мидория Инко попросила меня сделать это сейчас, чтобы исполнить последнюю волю ее сына.       У Айзавы Шоты лицо не из плоти и костей, а из камня, ибо не мог простой человек, услышав такое, остаться спокойным. Мидория, стоявший рядом с Тодороки, и на которого тот ориентировался, выглядел довольным. Он сразу сказал, что его куратор был человеком непростым, поэтому и подход к нему нужно искать другой. Кажется, Шото справился.       — От Мидории, говоришь… — пробормотал мужчина и опустил взгляд на коробочку, что была в его руках. Лицо его все еще не поменялось ни на грамм, как и глаза с полопавшимися капиллярами не выражали ничего, кроме сонливости. — Заходи. Если это шутка, то тебе не поздоровится, а если правда, то у меня будут вопросы к тебе.       Изуку рядом шумно выдохнул. То же самое хотелось сделать и Тодороки, но он сдержался и молча кивнул, проходя внутрь квартиры вслед за ее хозяином. Получилось. У него получилось! Теперь главное не ошибиться здесь, потому что по рассказам Мидории Айзава никогда не отличался милосердием.       Айзава устроился в гостиной, в глубоком кресле на широкой спинке которой дремала рыжая пушистая кошка. Тодороки остался стоять. Без приглашения садиться было неудобно. Хозяин квартиры в это время уже открывал коробочку. Скинув ее крышку на пол, он заглянул внутрь, посмотрел немного на ее содержимое и лишь затем вынул оттуда моток пятиметровой ленты и запечатанное письмо. Особое внимание мужчина уделил ленте. Тодороки сам ее покупал и знал, что она не была обычной. Сделанная из особо прочных материалов, не подвергающихся горению, она стоила уйму денег. Благо хоть Деку покрыл некоторые его расходы (и нет, Шото все еще не желает знать, как и откуда он достал деньги).       — Хороший материал, но до моих не дотягивает, — задумчиво пробормотал Айзава, внимательно осматривая и ощупывая ленту. — Двадцать лет назад она бы мне пригодилась, но не сейчас.       Мидория тяжко вздохнул. Тодороки его понимал. Это как подарить от всего сердца подарок, на выбор которого ты потратил кучу времени и денег, а потом случайно услышать, что «подарок, конечно, хороший, но мне он не особо нужен, но спасибо, мне нравится, но нет». Обидно, обидно.       — Почему, говоришь, эти посылки сейчас рассылают? — спросил вдруг Шота, аккуратно свернул ленту в моток и убрав ее обратно в коробку.       — Наври про завещание в комнате, — подсказал Деку. Шото очень сильно захотелось недовольно цокнуть. Это была их легенда, небольшая история о том, как герой Деку, прекрасно зная, что в скором времени погибнет, подготовил завещание и прощальные письма. Они даже текст составили, который Тодороки заучил наизусть, чтобы в ответственный момент не забыть эту самую легенду и не начать придумывать на ходу.       — Он оставил завещание перед смертью. О нем не знали, потому что Мидория Инко долгое время не хотела заходить в его комнату. Недавно она решилась сделать это и нашла письма и посылки с завещанием. Я вызвался помочь ей в исполнении последней воли ее сына.       — То есть он знал, что погибнет, это имеешь в виду?       — Да. У меня есть копия его последней воли, если вам интересно, — и никто не узнает, что оригинала не существует, а копия написана пару дней назад рукой уже покойного. Точнее, неупокоенного. Впрочем, кому интересны детали. Шото потянулся к своей сумке, чтобы достать «копию», но его остановили.       — Оставь себе, — сказал Айзава и вскрыл конверт. — Я верю. Три года проверял их работы, так что почерк его я узнаю.       Деку тихо хихикнул в сторонке. Рыжая кошка заинтересованно подняла заспанную мордашку и уставилась на призрака. Какое-то время, пока ее хозяин читал письмо, кошка смотрела на духа, затем встала, сладко-сладко потянулась, зевнув и, спрыгнув с кресла, прямиком направилась к Изуку. Шото смотрел, как Деку играется с кошкой, пытается погладить ее, и думал, что кошки удивительны. Может, ему самому завести какое-нибудь домашнее животное?       — И почему мои ученики были такими идиотами?       Шото перевел взгляд на мужчину. Тот уже дочитал письмо. Он сидел сгорбленно, потирая глаза указательным и большим пальцами. Жест точь-в-точь, как и у Шинсо Хитоши. Значит, Шинсо не только черты характера, но и некоторые привычки от своего учителя подхватил.       — У него всегда были проблемы со зрением из-за причуды и травм. Видишь шрамы? — поспешил объяснить Изуку, показывая пальцами на свои глаза. Тодороки присмотрелся. И правда, прямо под глазами у мужчины виднелись застарелые неровные полосы шрамов. Надо будет спросить, откуда они у него. Спросить у Мидории, конечно же, ибо спрашивать об этом у самого Айзавы будет максимально бестактно.       — Почему вы так считаете? — поинтересовался Шото у бывшего героя Сотриголовы. Тот, будто бы вспомнив, что находится сейчас в комнате не один, выпрямился и пригладил выбившиеся из неряшливого пучка локоны пятерней.       — Он благодарит меня за все, чему я его научил, и просит прощения.       — Разве это плохо?       — Ему не за что извиняться. В том, что он погиб, есть и наша вина. Мы не успели вовремя, и ему пришлось одному иметь дело с преступником. Как более опытные и старшие, мы не сделали ничего, чтобы помочь. А этот идиот еще и извиняется.       — Неправда… — почти жалобно протянул Мидория. Кошка, уловив изменение в настроении духа, вильнула хвостом и ушла на кухню. Воздух стал более свежим, разряженным. Плохой знак. Еще более плохой знак — Айзава точно заметил это изменение. Выражение его лица точно изменилось, стало более угрюмым.       — Он… — нет, Шото, тебе это не нужно, ты выполнил свою часть, пора идти. — Он так… — молчи, молчи, молчи, не раскрывай своего рта, чертов придурок, ты все только портишь, портишь, портишь! — Он так не считает.       Мужчина смотрит на него угрюмо, он ждет продолжения, и Тодороки теперь точно не сможет отвертеться. Раз начал, то договаривай. Не стоит оставлять дела незаконченными.       — Поясни.       — Он жалел. О многом. О том, что не сможет больше провести времени с друзьями, не сможет увидеться с мамой, не сможет поблагодарить своих учителей, но больше всего жалел из-за того, что все так тяжело перенесли его потерю. Поэтому он написал эти письма. С их помощью он хотел убедить вас в том, что вы не виноваты в его смерти и не стоит так сильно переживать о нем. Он сделал свое дело, а вы должны делать свое, не оборачиваясь назад. Он извиняется за то, что доставил своей смертью боль своим близким.       — Тодороки!.. — возмущенно прошептал Мидория. Он зол. Пускай злится. Шото должен был сказать это, он должен был донести хотя бы маленькую частичку его чувств, его мыслей до тех, с кем Изуку связан неразрывными узами теплой дружбы и доверия. Тодороки должен это сделать. Наверное, после этого он наведается в гости к Ииде, Бакуго и Урараке еще раз. Они тоже вправе знать то, что знает Шото.       — Вот как, — Сотриголова опустил взгляд на письмо, которое все еще держал в руках. — Сколько тебе лет?       — Двадцать один.       — Откуда ты знаешь Мидорию?       — Я знаю его маму, Мидорию Инко. Я работаю в библиотеке, куда она часто ходит.       — Понятно. Спасибо за это, — мужчина поднял руку с письмом. — Есть еще что-то, что я должен знать?       — Нет.       — Тогда можешь идти. Мне нужно позвонить кое-кому.       

***

      — Что ты делаешь? — недоуменно спрашивает Деку, когда Шото останавливается у кондитерского магазина. Тодороки предварительно осматривается. Вокруг никого. Не удивительно, в такую рань в этом районе не так уж и много людей.       — Собираюсь купить сувениры.       — Кому?       — Ииде, Бакуго, Урараке.       — Чт?.. Зачем?! — не унимается Изуку, но Шото не обращает на него внимания и заходит внутрь небольшой кондитерской. Долго смотреть и выбирать не приходится: прямо на прилавке он замечает несколько свежих симпатичных тортов. Все еще игнорируя метания злого духа, он заказывает у миниатюрной девушки за прилавком три торта, и та быстро упаковывает их в бумажные пакеты.       — Объяснись!       Тодороки взял торты, заплатил за них, чуть склонил голову в благодарном жесте и вышел из кондитерской.       — Тодороки!       — Замолчи уже, — проворчал Шото, не оборачиваясь. — Ради тебя стараюсь.       

***

      Вернулся домой Шото только глубокой ночью (Урарака-сан, кошка дикая, отказывалась отпускать его до последнего, пытаясь выудить из него как можно больше подробностей о Деку). Это была не просто утомительная, это была абсолютно опустошающая затея. Чета Иида приняла его радушно, подаренный им торт тут же оказался на столе рядом с изысканными вкусностями и чайничком чая. Они долго расспрашивали, как у Шото дела, вели чисто светскую, интеллигентную беседу, пока Тодороки не заикнулся о причине визита. Оба супруга тут же смолкли и стали внимательно слушать парня, который старался максимально четко выразить то, о чем говорил ему Мидория. То, как Момо плакала, а Тенья изо всех сил старался сдержать слезы, было просто невыносимым зрелищем.       Бакуго дома не оказалось, но зато дома был Киришима Эйджиро. Он сходу пригласил Шото в дом, предложил чаю/пива/газировки на выбор. Как только Тодороки сказал, что хочет сказать кое-что о Мидории, то Эйджиро тут же попросил его замолчать, достал мобильник и кому-то позвонил.       — Бакуго, ты еще долго? — спросил он. Шото почти взвыл в голос. Нет-нет-нет, ему ведь не придется сидеть здесь и ждать, когда тот бешенный домой вернется? — Нет? Быстрее беги домой, тут кое-что очень важное.       Ждать долго не пришлось — уже через десять минут неловкого молчания и распития газировки с тортом на пороге гостиной показался запыхавшийся Бакуго.       — Двумордый? Это и есть твое «кое-что очень важное», придурок?       — Молчи и слушай, — неожиданно жестко парировал Киришима, стрельнув глазами в своего сожителя. — Это про Деку.       Слова Шото они выслушали молча, под конец лишь Эйджиро все так же безмолвно удалился на кухню. Бакуго же очевидно злился — его заметно трясло от сдерживаемого гнева.       — Гребанный Деку! — прошипел он не хуже дикого зверя. — Пошел вон! И не возвращайся больше, если опять будешь нести эти задротовскую ахинею!       Тодороки спорить не стал. Его миссия здесь выполнена, а значит в этом доме его больше ничего не держит.       Последней снова была Урарака. Не потому, что Шото не хотел к ней идти, а потому что она в это время как раз должна была вернуться с работы. Очако приняла его с улыбкой, пригласила сразу на кухню, очень сильно обрадовалась тортику — она просто обожает сладкое, как и говорил Изуку. Деликатно поинтересовалась, есть ли у Тодороки с собой что покрепче, и облегченно выдохнула, когда услышала отрицательный ответ.       — И хорошо, — сказала она, разливая чай по глубоким чашкам, — а то у меня в прошлый раз голова так сильно болела, что мне пришлось с работы отпроситься.       Когда она поняла, что речь снова будет идти о Деку, она попросила Шото подождать и «на всякий случай» выпила немного успокоительной настойки. Тодороки не стал возражать. Ему вполне хватило картины расстроенных супруг Иида. Если еще и Очако будет плакать перед ним, это окончательно его добьет.       Урарака не плакала. Да, по ее щекам текла какая-то жидкость, и, кажется, она текла из глаз, но это не слезы, нет-нет, не слезы, а просто соленая вода. Наверное, Очако просто слишком много воды сегодня выпила. Она долго убеждала себя в этом, но провалилась и начала плакать уже громко.       — Как же я ненавижу тебя, Деку! — громко кричала она, а между строк можно было прочесть совсем другое. Шото скосил взгляд в сторону, где стоял Мидория. Он перестал говорить с ним уже после кондитерской и усердно делал вид, будто очень зол и расстроен выходкой Тодороки. Обиделся. Ну, и плевать на это. Двухцветный знает, что он делает все правильно. Этого достаточно.       Успокоилась Урарака быстро. Относительно быстро. Она отвлеклась на сторонние разговоры, методично поедала тортик и запивала его большим количеством чая с успокоительным. Шото послушно поддакивал ей, поддерживал диалог, выпил чашки три чая, но от торта отказался — есть третий за день торт уже чересчур. Очако не особо расстроилась. «Мне больше достанется», — с удовлетворенной миной сказала она, отрезая себе еще кусок.       — Если появятся еще какие-то новости, то приходи, ладно? — тихо попросила она, уже провожая Шото. Маленькая стрелка часов уже подходила к двенадцати, и Тодороки засобирался домой. Что-то он совсем забылся со всеми этими разговорами. — И, это… Я собираюсь на выходных сходить на его могилу. Мы собираемся. Ты придешь?       Разве мог он отказаться?       

***

      — Это опять повторяется… — тихо пробормотал Изуку. В воздухе ощутимо пахло приближающимся дождем, но это нормально. Тодороки посмотрел на серое, понурое небо, сплошь затянутое темными тучами. Еще и ветер поднялся, пригибающий кроны деревьев и гоняющий опавшие листья по тротуару. Близится сезон дождей.       Шото вздохнул, попытался хоть как-то снять с себя лишнее напряжение, поведя затекшими плечами, и зашагал вперед. Кладбище точно было в списке тех мест, где ему было максимально некомфортно. Все эти монументы семейных могил, цветы, подношения, легкий шлейф аромата благовоний вокруг. У одной из могил, у которой стояла рамка с фотографией ребенка, все еще тлел фимиам. Тодороки попытался не зацикливаться на этом и продолжать идти. У него еще будет повод расстроиться, сейчас рано.       Места захоронения героев, сделавших очень многое для спасения людей, были отгорожены от остальных. Пройдя через небольшую арку, Шото заметил чуть поодаль людей, столпившихся у одной из могил. Кто там стоит, и гадать не стоило. Женщина с черными, собранными в высокий хвост волосами, шатенка рядом, мужчина в очках и строгом костюме, двое мужчин в одежде посвободнее — блондин и красноволосый. Однако были и другие люди. Женщина с розовой кожей, еще одна чуть сгорбившаяся брюнетка, у которой волосы были завязаны в забавный бант, блондин в щегольской одежде и многие другие. Был среди них и Айзава Шота. Немного неожиданно.       — Тодороки-кун! — Урарака Очако помахала ему рукой. — Иди сюда.       Быть среди всех этих людей, связанных один прошлым, одними воспоминаниями, одной общей трагедией, было не то чтобы неловко, просто неприятно. Тодороки понимал, что тут ему не место, но и проигнорировать приглашение он не мог. Вся эта атмосфера буквально угнетала, а Мидория, больше похожий на старого грустного пса, только усугублял эту ситуацию. Шото кивнул женщине и подошел к собравшейся компании.       — Значит, это ты Тодороки Шото, да? — без всякого приветствия спросила розовокожая, из головы которой торчали непонятные рожки. — Яомомо рассказала нам о письмах и о том, что ты рассказал о Мидории. А для нас там писем не было?       — Все, которые были, я уже отдал, — не особо охотливо ответил Тодороки. Розовая недовольно фыркнула.       — И почему он нам писем не оставил? Можно подумать, что они страдали больше, чем…       — Мина, — шикнул на нее щеголь. Названная Миной насупилась и обиженно уставилась на него. — Может быть он просто не успел. Ты же помнишь, каким он был. На всех лица не было, а он…       — Ходил и улыбался, как придурок, — вздохнула Мина и быстро протерла влажные глаза. — Лучше бы ты не напоминал, тупой Каминари.       — Не плачьте, — голос женщины с бантом был немного странным, хотя, нет, вся ее внешность была странной. Последствия обладания причудой, наверное. — Мидория-чан наверняка оставил бы нам письма, если бы у него было больше времени.       — Ты сама сейчас расплачешься, Асуи-сан, — вздохнул Изуку и отвернулся. У него самого глаза были на мокром месте. Воздух вокруг все сгущался. Наверное, зря Шото уговорил его пойти с ним. Стоять у собственной могилы, прекрасно осознавая, что там, под землей, находится гроб с твоими останками, то еще удовольствие.       Собравшиеся люди замолчали, и Шото обратил внимание на могильную плиту. На ней была фотография юноши с зелеными глазами и кучерявыми волосами. Он радостно улыбался и показывал пальцами знак «мир». Одежда отличалась от нормальной. Какой-то зеленый комбинезон, массивные ботинки, длинные белые перчатки. Геройский костюм. Даже интересно стало, какая причуда у него была, если никаких видимых приспособлений на костюме не было. Рядом с могильной плитой были зажженные благовония, тарелочка с моти и игрушечная фигурка. Шото помнит ее.       — Всемогущий? — тихо спросил он, но Урарака его услышала.       — Да, Деку-кун обожал его, — кивнула она. — Он хотел стать таким же великим героем. Они и вправду были похожи!       — Да уж, — угрюмо проворчал Айзава. — Два безмозглых безбашенных идиота.       Кто-то хихикнул, кто-то грустно улыбнулся, а кто-то остался спокойным, но было ясно, что все были согласны с бывшим учителем.       — Если честно, я и не думала, что Мидория жалеет об этом, — снова заговорила Мина. — Я имею ввиду, что он беспокоился о нас. Он должен был больше о себе заботиться, стараться выжить и все такое, а он… Он беспокоился о том, что мы будем переживать о нем.       — Он старался ради вас, — почувствовав дикое желание высказаться, начал Шото. Все присутствующие уставились на него, и это немного сбило его с толку, но он быстро собрался. — Он нисколько не жалел о том, что отдал свою жизнь, он счастлив, что вам не приходится жертвовать собой. Единственное, о чем он жалеет, так это о том, что он не смог увидеться с вами в последний…       — Не говори от его лица так, будто ты его знаешь! — грубо прервала его Мина, и у Шото внутри вскипело. Он знает его, он знает все печали Мидории так, как не знает их никто и не знал бы, если бы не он. Он разговаривает с Деку каждый день, знает всю его жизнь, все его секреты. Так почему он не может говорить от его лица?       — Я не говорил бы, если бы не знал, — зло выпалил Шото, чем удивил присутствующих.       — Тодороки-кун, — жалобно простонал Изуку. — Хватит. Я не выдержу больше.       Шото замолчал. Айзава Шота, постоял еще немного и ушел. Оставшиеся бывшие одноклассники и друзья Мидории стояли еще какое-то время, разговаривали о прошлом и настоящем, посмеивались тихо-тихо. Затем они сложили ладони в молитве и постояли так с минуту. Шото повторил за ними.       — Нам пора, — откланялась чета Иида и скоро покинула кладбище. За ними удалились и Бакуго с Киришимой — молча и тихо. Куда-то испарились Мина, Асуи и Каминари и остальные, оставшиеся неназванными. Осталась только Урарака, но и та, покрасневшая и расстроенная, вскоре покинула его, наскоро попрощавшись.       — Идем отсюда, — поторопил его Деку. Он все еще стоял рядом, но был как будто бы меньше, с грустными глазами и понурым лицом. — Стоять у собственной могилы слишком тяжело для меня.       — Хорошо, — кивнул Тодороки, но не смог уйти, не поставив еще одну палочку благовоний от себя.       

***

      — Осталось последнее, — сказал Деку через неделю. После того посещения его могилы призрак стал часто пропадать, и Шото, как бы не хотелось ему это признавать, беспокоился. Ему было уже непривычно не видеть рядом с собой зеленоволосой кучерявой макушки, не слышать его голоса и очередных рассказов из опыта работы героем. Деку перестал его оберегать, и теперь Тодороки стало тревожно. Несильно, но ощутимо. Сегодня он, как и раньше встретил утро с ним, позабавил его во время завтрака, не дал заскучать на работе. А вечером, после ужина затронул ту самую тему, которую не хотелось бы затрагивать самому Шото.       — Ты говорил, что оно самое легкое, — вспомнил Тодороки, закрывая крышку ноутбука. Если оно легкое, то он вполне сможет справиться с этим за один день, а значит… — Скоро все закончится.       — Да, закончится, — слабо улыбнулся Мидория. — Я обрету покой, и ты тоже. Больше тебя не будет тревожить назойливое приведение, — он хихикнул, но вот Тодороки весело не было. Он предпочел бы, чтобы это назойливое привидение осталось рядом и продолжило его оберегать.       — Знаешь, что я хотел сделать перед смертью? — чуть издалека начала Изуку. — Поговорить с Всемогущим и извиниться перед ним. Я не рассказывал тебе, но с рождения я был беспричудным.       — Этого не может быть, — нахмурился Шото. — Ты был героем, а значит должен был иметь причуду.       — Да, — согласился Изуку. Его улыбка стала шире и ярче. — Но с самого детства и до пятнадцати лет у меня ее не было. Она появилась у меня, когда я был в третьем классе средней школы. Точнее, мне ее дали.       — Дали? Это не…       — Всемогущий, — перебил его Мидория, и Тодороки решил, что теперь будет молчать. Его вопросы тут ничего не решают, поэтому ему нужно просто сидеть и слушать. — Он сказал, что видит во мне те качества, которые присущи только настоящим героям, и поэтому раскрыл мне свой секрет. Всемогущий, Символ Мира, тоже был беспричудным и тоже получил свою причуду в дар. Имя этой причуды Один за всех, причуда, которая может передаваться от одного человека к другому и накапливать силу по мере наследования. Я был девятым, поэтому Один за всех обладал огромной мощью к тому моменту, когда я ее унаследовал.       Мидория сжал правую ладонь в кулак, долго смотрел на него, как будто подбирая правильные слова. Тодороки сдерживал рвущиеся наружу вопросы.       — Первое время управлять этой причудой было очень тяжело. Ее сила была настолько велика, что каждый раз ломала мне все кости, стоило мне только ею воспользоваться. Со временем я научился управлять ею, вот я должен был передать его. Я знал, что, возможно, умру, но при этом я ни на миг не задумался о том, чтобы выбрать наследника и передать свою силу дальше. Я подвел Всемогущего. Подвел тех, кто был до него, и тех, кто должен был быть после меня. Именно за это я и хотел бы попросить прощения, за то, что не оправдал возложенных на меня надежд. Ему стоило выбрать кого-то другого. Любой бы справился лучше, чем я.       — Ты не прав, Мидория. Ты хорошо справился. Тебя все еще уважают, тебя любят. Любой другой в ответственный момент мог спасовать, но ты этого не сделал. Ты — единственный, кто был достоин этой причуды.       Тодороки не лукавил ни капли, ведь в этом не было смысла. Он говорил от чистого сердца то, что сказал бы любой на его месте. Урарака-сан была права. Мидория Изуку не заслуживал смерти. Черт, плевать на мир, плевать на всех, но он должен был выжить даже ценой тысяч чужих жизней. Шото искренне жалеет, что не родился на двадцать лет раньше, чтобы пожертвовать собой ради Изуку.       — Спасибо. Мне очень приятно слышать это, — поблагодарил его Изуку, улыбнувшись. Он помолчал немного, а затем продолжил. — Тодороки, за все эти двадцать лет я так и не осмелился навестить могилу Всемогущего. Уговаривал себя, заставлял, но так и не смог. Как был слабохарактерным, так таким и остался. Но сейчас я хочу сделать это. И цветы. И благовония. И помолится за его покой. Я хочу сделать все это завтра. Ты поможешь мне?       — Да, помогу, — ничуть не задумываясь ответил Шото, получив в ответ лучезарную улыбку. Завтра, да? Значит, все это закончится завтра? Мидория Изуку обретет покой и отойдет в мир иной, где будет лишь пустота и свет. Он заслуживает этого, он заслуживает покоя и счастья после всего, что пережил, и Шото не вправе отбирать у него это.       Тодороки сглотнул неприятную горечь во рту и силой заставил себя уткнуться в ноутбук. Нужно отвлечься и пытаться не думать о том, что завтра он потеряет, возможно, единственного лучшего друга. Урарака не счет. Она — просто лучшая подруга.       Нет, он не может оставить это так просто.       — Мидория, — зовет он призрака, и тот мгновенно отзывается, отвлекаясь от книги. Он уже может мастерски переворачивать страницы. — Я…       

***

      На утро Шото проснулся таким же разбитым, как лежащая со вчерашнего вечера на полу чашка. В эмоциях он вчера уронил ее, и та с грустным звоном разбилась, рассыпаясь на осколки. Уже вторая разбитая чашка в его доме. Шото честно хотел убрать ее, но Изуку его остановил: очень уж ему хотелось потренироваться в собирании осколков, и двухцветный просто не смог ему отказать. То выражение радости, которое было на лице у Деку, когда тот смог приподнять над полом один из керамических осколков, было почти бесценным. На этом успехи его, кстати, и кончились. Те осколки, что покрупнее, никак не хотели поддаваться его силе и продолжали лежать на полу.       — Я уберу все за ночь, я обещаю, — горячо заговорил Изуку. — Уже поздно, поэтому иди спать, а я постараюсь прибраться.       Тодороки послушался. Голова была немного тяжелой, особенно после этого разговора по душам, в котором он вылил на Мидорию весь копившийся в нем с годами негатив. Изуку, стоит отдать ему должное, терпеливо выслушал его, дал несколько советов, попытался поддержать его и мягко похлопать по плечу (его ладонь прошла насквозь и это было неловко, а еще грустно, потому что Шото хотел бы почувствовать тепло его шершавой из-за шрамов ладони).       — Тебе было тяжело, — тихо произнес он, заглядывая исподлобья в гетерохромные глаза. Зеленые глаза искрятся, привлекая к себе все его внимание. — Но это уже пройденный этап. Ты живешь отдельно, один, сам строишь свою жизнь, сам продумываешь планы на будущее. Теперь твоя жизнь зависит только от тебя. Пора отпустить прошлое и жить настоящим. Пока у тебя есть время, не растрачивай его на такие глупости как пустые сожаления. После смерти у тебя будет уйма времени настрадаться, поверь мне.       Под конец своей воодушевляющей речи Изуку выдал короткий смешок. Шото тоже слабо улыбнулся. Да уж, наверное, приведение знает в этом гораздо больше него, поэтому не слушать его глупо. Тодороки кивнул и выдохнул какое-то подобие благодарности. Это именно то, чего ему не хватало, вот таких вот простых, но ободряющих слов. Мидория оказался прекрасным слушателем и еще лучшим советчиком. Наверное, именно это и имели в виду его бывшие одноклассники, говоря о том, что Изуку часто любил рыться в чужих шкафах и решать все найденные там проблемы, попутно выкидывая или тщательно протирая и перепрятывая все имеющиеся там скелеты.       На следующий день задушевный разговор, который так неожиданно состоялся вчера, отдавался ноющей головной болью. Милосердная Аматерасу, он рассказал все свои переживания, все свои мысли призраку. Призраку, черт его дери! Тодороки Шото, за всю свою жизнь ты не смог найти ни одного человека, подходящего тебе в друзья, а тут ты привязываешься к дрянному призраку неупокоенного героя, который умер двадцать лет назад. Ну что за?..       — Доброе утро, — Изуку входит в его спальню, пройдя сквозь дверь. Вспомни солнце, так сказать… — Я слышал, как ты проснулся. Не хочу тебя торопить, но чем скорее мы закончим с этим, тем лучше для нас обоих.       Тодороки кивает и начинает собираться. Деку прав. Нет смысла тянуть. Юноша может сколько угодно думать об этом, страдать, терзаться, но что это решает? Он согласился помочь и поможет наперекор своим собственным желаниям. Он поступит так, как поступали в прошлом герои, о которых так много рассказывал Изуку. Поэтому сейчас он быстро соберется и даже пожертвует завтраком. Ему еще нужно зайти в цветочный магазин.       Через несколько часов они оказываются у здания Юуэй. Раньше это была самая лучшая и известная на весь мир академия, из лона которой вышли величайшие герои, и в которой преподавали лучшие из лучших. Сейчас в ней упразднили геройский факультет, реформировали факультеты поддержки и коммерции, увеличили число учащихся на общеобразовательном факультете. По сути, она сохранила статус одной из самых престижных академий Японии. Изуку, едва завидев знакомые ворота, побежал вперед, словно ребенок.       — Быстрее! — прокричал он, обернувшись на секунду. Шото только покачал головой. И как этот ребенок мог быть героем?       Раньше Юуэй славилась своей неприступностью: никто кроме учеников и преподавателей не имел права ступать на ее священную территорию. Один шаг — и воздух сотрясался от сотни сигналов экстренной тревоги, а ворота, настолько крепкие, что и на танке пробиться сквозь них не получилось бы, мгновенно закрывались, преграждая путь вторженцам. Но это было в прошлом. Ныне систему безопасности академии сильно подрезали, потому как причуд больше не было, и в такой защите никто уже не нуждался. Однако это было не единственной причиной.       Во внутреннем дворе академии расположился огромный монумент мужчины. Мускулистое, атлетическое телосложение, широкая улыбка, прическа с двумя торчащими вверх локонами. Всемогущий. Тодороки не раз видел телепередачи о нем, читал книги, слышал рассказы, но по-настоящему узнал его только из уст Мидории. Величайший герой, когда-то носивший титул Символа Мира. Одно лишь упоминание о нем разгоняло тучи печали и грусти и заставляло людей непроизвольно улыбаться. Изуку стоит перед монументом и не может оторвать глаз от его величавого профиля. Он никак не может насмотреться на того, кого боготворил с детства, и не может опустить взгляд вниз, туда, где покоится прах героя.       — Вот мы и здесь, — тихо-тихо произносит Шото. Людей сейчас вокруг немного: в академии сейчас идут уроки, а для работяг время еще раннее, но он все равно говорит тихо, чтобы его не услышал кто-то посторонний.       — Да уж, мы здесь, — Изуку протянул эту фразу немного тоскливо. — Можешь зажечь благовония и положить цветы, пожалуйста?       Тодороки кивнул и положил у подножия монумента купленный в цветочном букет из хризантем. Там же он поставил небольшую подставку, в которую установил несколько палочек благовоний и зажег их спичкой. Изуку кивнул и сложил ладони в молитве. Шото повторил за ним и закрыл глаза. Не сказать, что он был шибко верующим, но привычки, привитые ему в детстве, трудно было выкорчевать из него. Почти всю жизнь он жил в традиционном японском доме, ел традиционную еду и совершал традиционную службу в храме вместе с сестрой. Вот и сейчас подходящая молитва сама собой всплыла в его голове, и он быстро проговорил ее про себя.       — Спасибо, Шото, — Тодороки нахмурился и открыл глаза. Мидория впервые назвал его по имени, поэтому это было настораживающе. В воздухе ощутимо потянуло дождевой прохладой. — Ты так много помогал мне, а я не могу ничем отплатить. А в итоге это, кажется, и не сработало.       — Не расстраивайся. Мне ничего не стоило помочь тебе.       — Но я доставил тебе кучу неприятностей, докучал тебе постоянно, вертелся в твоем доме, мешал.       — Не мешал, — качнул головой Шото. — Я рад, что ты был рядом. И буду рад, если так и будет продолжаться.       Ответа он не услышал, и это было слишком странно. Зная Мидорию, он должен был пуститься в сбивчивые оправдания и благодарности вперемешку с извинениями, а он молчал. Двухцветный взглянул на него и обомлел. Деку светился. Он удивленно смотрел на свои полупрозрачные руки, затем вскинул голову и открыл рот, чтобы сказать что-то, но Шото не услышал ни звука.       — Изу… — очертания зеленоволосого парня начали смазываться и растворились в воздухе как дымка от горячего чая. Шото почти потянулся рукой к нему, но вовремя понял, что там уже ничего нет. Его нет. — Ку…       Тодороки поджал губы, взглянул в последний раз на монумент и, развернувшись, зашагал в сторону. Да, Шото, это не фильм и не сказка, где умирающие люди могут выдать целую двухчасовую тираду перед тем, как скончаться окончательно. Это чертова реальность, где каждая секунда имеет смысл, и потому разбрасываться временем — непозволительная роскошь. Ему стоило высказать все раньше, даже не дожидаясь подходящего момента, а в итоге все кончилось так… так.       Подумав немного, он вытаскивает из кармана толстовки телефон и находит номер Урараки Очако. Ему нужно сказать ей кое-что. А еще купить спиртного. И побольше.       

***

      Он рассказал все. Ввалившись в гости к подруге так, будто они не еле знакомые люди, а самые настоящие лучшие друзья с самого детства, Тодороки сходу положил на стол ее кухни пакет с звонко звенящими бутылками и сказал, что он должен кое в чем признаться. Очако посмотрела на него недоуменно, но кивнула и присвистнула, когда увидела содержимое пакета. Разговор будет серьезным. И тяжелым и долгим.       — Я знал Мидорию, — начинает Шото, и глаза Урараки, и без того большие, округляются еще больше. Она пытается вставить слово, но Тодороки не позволяет ей этого. Он делает один большой глоток саке и продолжает свою речь. Он говорит о том, как встретился с Изуку, как тот попросил его о помощи. Рассказал то, что письма, которые они получили, были написаны не двадцать лет назад, а совсем недавно. В общем, выложил ей всю подноготную, смешивая слова с алкоголем.       Женщина слушала его, поначалу вроде не верила, а как зашла тема про то, что Мидория рассказывал про своих друзей, так вдруг прослезилась и стала поддакивать, подписываясь под каждым его словом. «Он постоянно так говорил», — слезливо тянула она, наливая себе еще. А ведь совсем недавно клялась, что не будет больше пить и плакать, если на следующий день на работу. Вот только как такие разговоры проводить без алкоголя, не знает ни он, ни она.       Под конец, когда и вторая бутылка, уже пустая, стояла рядом с первой, Очако уже натурально рыдала, изливая свои так и не прошедшие чувства, которые испытывала к покойному.       — Еще с первого класса старшей школы была в него влюблена, — призналась она, доставая свою заначку в виде бутылки вина. «Осталось от посиделок с бывшими одноклассницами», — оправдывалась она, заметив на себе насмешливый взгляд гетерохромных глаз. — Совсем как дура влюбилась в него, а он не замечал. Только и делал, что в герои рвался. И я хороша, думала, что смогу избавиться от чувств ради карьеры, а не смогла. В третьем классе пыталась поговорить с ним, а он не слушал. Даже перед смертью не дал мне выговориться.       — Понимаю, — выдыхает Шото, спокойно наблюдая за тем, как бокал перед ним наполняется красным вином. Завтра ему будет очень плохо, но наверняка не хуже, чем сейчас.       На утро Тодороки с трудом помнил, как именно он добрался до дома. Кажется, Урарака заказала ему такси, а вот как он сел в него, как доехал домой и как лег спать, не помнит. Вино было лишним. Урарака, наверное, сейчас думает так же. Шото усмехнулся и поплелся на кухню за водой. Вообще забавно получилось, что в последнее время он устраивает пьяные посиделки с женщиной вдвое старше него, а не со сверстниками, как это происходит у других. Но так даже лучше. Очако понимает его, разговаривает с ним на равных. Этого вполне хватает.       Шото наполняет стакан водой из графина и пьет взахлеб. В горле так сухо, что пустыни жаркой Африки могут только позавидовать. Он допивает, прокашливается немного и смотрит в окно, замечая что-то, чего там быть не должно. Хмурится, протирает глаза рукой и смотрит еще раз. Ничего не меняется. На подоконнике как лежал, так и лежит конверт, подозрительно знакомо подписанный. Шото ставит стакан в мойку, подходит к окну и берет конверт в руки.       «От Деку для Шото»       Возникает ощущение, как будто что-то поднимается вверх из желудка, подходит к самому горлу и взрывается мириадами горячих звезд, а в мозгу разгорается пожар. Юноша поспешно вскрывает даже не запечатанный конверт и вытаскивает оттуда небольшой тетрадный листок. Почерк узнаваемый: несколько корявые иероглифы, написанные под сильным наклоном. Ошибки быть не может, оно написано Мидорией. Но когда он успел?       «Ты как-то раз сказал, что, если бы ты был героем, то оставил бы свое собственное имя вместо всех этих кличек и прозвищ, поэтому я буду обращаться к тебе по имени, как к герою. Моему герою. Твоя помощь для меня неоценима, Шото, и я искренне сожалею, что не могу отплатить тебе за все это. Никто другой не согласился бы разносить все эти письма, искать адреса и все в этом роде. А еще никто не стал бы терпеть привидение в своем доме. Я прошу прощения за все неудобства, которые тебе доставил (отдельно прошу прощения за чашки, мне очень-очень жаль!).       Шото, ты — замечательный человек. Может быть ты и не осознаешь этого, но у тебя очень доброе сердце.. Родись ты раньше, или я — позже, и, уверен, мы стали бы хорошими друзьями. Это еще одна причина, по которой я хочу сказать тебе спасибо. Спасибо за то, что не отверг меня, за то, что выслушал, понял и поделился своими переживаниями в ответ. Спасибо за то, что рассказал моим друзьям то, о чем я не осмелился даже написать им. Спасибо за то, что развеял все мои сожаления, но, боюсь, что я соврал тебе. У меня все еще остается еще одно незаконченное дело, о котором я сожалею больше всего.       Это будет звучать так, как будто я какой-то подросток, поэтому ты имеешь полное право смеяться надо мной, но только после смерти я понял, что хотел бы найти человека, с которым мы могли бы стать гораздо ближе, чем друзья? Это звучит глупо, знаю-знаю, но ничего не могу поделать с этим, потому что всю свою жизнь я посвятил мечтам о геройстве, а после смерти я не имел возможности общаться с кем-либо! Мне было стыдно говорить тебе об этом, потому и соврал. Все твои усилия были напрасны, Шото, и это еще одна причина извиниться перед тобой.       Надеюсь, что ты не возненавидел меня. Спасибо еще раз за все. Прощай, Шото.»       Тодороки тяжелым мешком опустился на рядом стоящий стул. То есть вчера, когда он сказал Деку, что он был рад, то…       Черт, какой же идиот.