Слушая тишину

      Скрытая в полумраке комната погружена в тишину, нарушаемую лишь тихим сопением и едва слышным дыханием. На кровати угадываются два силуэта, что переплелись конечностями так, что в темноте не разобрать где чья рука или нога. Легкий, едва различимый шорох выдал небольшое движение — рука одного силуэта приподнялась над другим и замерла над лицом. Пальцы, чуть дернувшись, опустились на чуть седоватые виски — ему не требовался свет, чтобы узнать, какого цвета сейчас волосы или где какая морщинка — все давно выучено наизусть — каждый изгиб, каждый шрам, каждая родинка, что расписывают тело, словно карту звездного неба. Кончики пальцев ведут вниз по лицу, едва касаясь, переходят на скулу, указательным ласкают кривоватый, не раз сломанный нос, и замирают у линии губ. Обладатель пальцев резко выдыхает от нахлынувшей нежности, такой, что впору затопить этим чувством половину Вселенной. Пальцы касаются тепла губ, и нежность затапливает новой волной. Внезапно губы под пальцами расплываются в ухмылке, а глаза напротив распахиваются.       Одновременно с этим в испуге распахиваются еще одни глаза. Колотится сердце, так, что кажется это слышно всем, кто находится сейчас в помещении: «Воспоминание. Это всего лишь еще одно воспоминание. Черт, реальное до невозможности. До дрожи. Я так долго здесь, что почти сбился со счета». А по кровати шарят и натыкаются лишь на пустоту руки.       Вырвавшийся вздох разочарования кажется почти криком в оглушительной тишине камеры. Слишком громким. Таким, что Саша всерьез пугается, что может разбудить едва заснувшего сокамерника. Но слева тихо, и мужчина позволяет себе еще один тихий судорожный вздох. Сны тревожили, в очередной раз показывая, как он скучает.       За дверью слышатся шаги — кто-то курсирует по коридору. «Патрулирует» — подсказывает сознание. Шаги стихают, но с головой накатывает осознание.       «Не те».       «Не твои шаги. Я так привык к тому, как ты ходишь в тишине квартиры, если вдруг встаешь попить, но стараешься идти тихо, чтобы не разбудить меня, а потом ныряешь под одеяло, замерзнув в своем пути до кухни, и прижимаешь меня к себе, чтобы согреться быстрее. Я помню тебя наизусть» — еще один судорожный вздох, в горле стоит ком, который никак не получается проглотить. Кажется, что еще немного и побегут соленые ручьи. Но плакать больше нечем. Все, что было, уже выплакано, да и мужчины не плачут.       «Ты ведь там не плачешь, да? Ты должен улыбаться. Всем назло. Тебя нельзя сейчас все похерить — ты же новый Капитан, душа команды. Тебе надо улыбаться и забивать» — попытка улыбнуться потолку помогает. Мысленные разговоры с Ним тоже. День за днем это то, что помогает вывезти, пережить очередной день. Перенести все это — боли в колене, насмешки или сочувствие окружающих людей, взгляды работников, подначки сокамерников и редкие встречи с братом. Саше все чаще кажется, что он его слышит. Или чувствует.       «Тишина. Тем, тут такая тишина ночью, ты не представляешь. Как будто я не в СИЗО, а в вакууме. Но без тебя все так же сложно. Я не представлял, что ты однажды можешь просто не быть рядом. А все так получилось, что до одури страшно. Я не могу без тебя. Без твоего голоса. Это оказывается так сложно — жить без тебя. Без твоих смешков и привычки щекотать мне ребра холодными пальцами, забирающимися под стащенною мною с твоей полки слишком большую мне футболку. Это так странно — просыпаться и не видеть твоего растерянного после сна взгляда, сонного и чуть опухшего лица, хриплого голоса и начинающихся с утра нежностей вперемешку с подколами. Это пугает» — рука против воли стискивает простынь, а вторая затыкает рот, глуша полустон. Больно. Капец как. Как можно было одним глупым поступком так все сказочно проебать?       Саша и впрямь не знает ответа на этот вопрос. Он просто скучает. Скучает по тренировкам, команде, уверен, что прям сейчас на тренировках уже во всю светит солнце. Не небесное, так хоть его персональное — Артем должен улыбаться. Охрана периодически ставит в известность о раскладах матчей и о том, кто забил. И Кокорина действительно волнует «засуха» в отличиях Темы. Но слышит об ассистах, и становится чуть легче. Узнает, что был куплен Азмун, и даже в легкую начинает ревновать, но быстро понимает, что это не важно. Его ревность — не вина Артема. Вообще ничья. Не надо было влипать в такую историю.       Саша жалеет. Саша ждет, когда этот дурдом закончится. Саша верит, что однажды все будет хорошо. Саша хочет обнять Артема. А еще Саша очень хочет на поле, хочет снова играть. Но пока Саша продолжает внутренние диалоги:       «А я тут стараюсь совсем-то духом не падать. Меня вот иногда спрашивают, где я силы беру улыбаться. А знаешь, Тем, так хочется им ответить правду, что моя свобода — это ты. И вот он — весь ответ. Но ты же тоже понимаешь, что не поймут. Приходится шутить еще. Но без тебя это делать непросто. Я так соскучился, Господи, я так по тебе соскучился» — мужчина выдыхает и отпускает зажатую в кулаке ткань. Такие мысли всегда успокаивали — словно где-то за много-много километров Дзюба тоже его чувствует и дарит спокойствие.       Слушая тишину, Саша в итоге все же засыпает, даря покой своему организму. А потому просыпает занимающийся рассвет. Едва не просыпает завтрак, но сокамерник быстро расталкивает, что добавляет ему плюсов в карму однозначно. Они так же в тишине поедают предложенное, а потому вздрагивает, когда в окошко громким голосом охранник кричит:       — Кокорин! Письмо!       И Саша кидается к окну, забыв про завтрак, ноющее колено, вообще про все — весть оттуда — словно глоток воздуха. Он кидается к окошечку — дрожащие руки мешают с первого раза забрать письмо, но все же вырывает весточку из рук безразличного капитана, кидает взгляд на отправителя и замирает — Артем. Сердце начинает биться с утроенной силой, письмо хочется прочесть вот прям сейчас, но Саша традициям не изменяет и читать будет ночью, когда тишина снова все окутает.       И тишина снова накрывает Бутырку. Сосед спит, а Саша достает письмо и читает, читает про то, как сейчас в команде и про то, как по нему скучают ребята — Артем пишет об этом чуть злясь, сознаваясь, что просто ревнует, что заставляет Кокорина улыбнуться против воли. Пишет о том, как им всем сейчас несладко, как они никак с новенькими не сыграются, и как ждут его самого на поле: «Потому что не хватает тебя, что в моих шутках (представляешь, один Лунтик подхватывает только, да и то не постоянно — все на Далера косится, да отмалчивается), что на поле — мы с тобой самая мощная связка! Завязывай уже там со всей этой херотенью. Мы скучаем. Я скучаю, Саш. Все дороги, которые есть, они ведут к тебе. Ждем. Жду».       — Все дороги в итоге ведут к тебе, — шепчет вслух Саша, сдерживаясь, чтобы не кричать в голос о том, как любит, о том, как скучает и о том, что он все уже понял, и пусть эта чертовщина закончится. Но он сдерживается и слушает тишину. И ждет.