***
Раньше я думала, что мы принадлежим к миру эпического, - Малдер и я. Он - Одиссей, хитрый и не унывающий перед лицом неумолимой судьбы. Эней, вынужденный нести весь груз семейных грехов на своих широких-широких плечах. А я - Пенелопа эпохи постмодерна, постфеминистского двадцать первого века. Всегда готова действовать и способна «снять» плохого парня одним выстрелом между глаз с расстояния двадцати ярдов. Перенесемся в настоящее. После всех похищений и воскрешений, после беременности, после разлук и расставаний мы ведем себя, как герои какого-нибудь дешевого романчика или монотонного «дорожного» порнофильма. У стены. На тумбочке в ванной. На полу. Где угодно, только не в постели, где каждый спит на своей стороне и вздрагивает от своих собственных ночных кошмаров. Сейчас я нагнулась над дешевым комодом, выкрашенным под ореховое дерево, изо всех сил стараясь не смотреть на женщину в зеркале. Малдер двигается позади меня, молчаливый и безжалостный. Я запрокидываю голову и вижу, что сухожилия на моей шее выступают, как при агонии. Никто не говорил мне раньше, что экстаз так похож на боль.***
Позже, ночью, я смотрю на спящего Малдера и думаю о таких вещах, от которых сам Фрейд упал бы в обморок. У Малдера такие же красивые каштановые брови, как у Уильяма, такой же слишком большой рот, такой же смешной несимметричный нос. Малдер спит, как Уильям, раскинув руки и ноги. Линия рта у него такая же, как у Уильяма. Однажды кто-то сказал, что семейное сходство – это нечто призрачное. Взгляните на любую семейную фотографию, и вы обязательно увидите глаза одинакового цвета, похожие носы, скулы и выражения лица, появляющиеся и исчезающие, как фантомы. Наследственность – это жутковатая игра в прятки, и, когда эта игра продолжается слишком долго и ты остаешься единственным игроком, то в итоге не получаешь ничего, кроме скорби и боли. Но я все равно продолжаю искать сына в его отце, даже когда раздвигаю колени Малдера и погружаюсь в забвение во время очередной остановки в безлюдном месте. Он пристально смотрит на меня своими глазами-хамелеонами не то серого, не то золотисто-зеленого, не то карего цвета, и в какой-то момент я спрашиваю себя: откуда у Уильяма глаза этого незнакомца? Снаружи волнами неумолимо накатывает жара. Пот струйками стекает по моей груди, и Малдер наклоняется, чтобы слизать его. Его язык скребет мою кожу, как наждачная бумага. Он берет в рот мой затвердевший сосок, и я понимаю, что при этом он издает такие же тихие, похожие на курлыканье голубей звуки, какие обычно издавал Уильям.***
Теперь, когда я думаю о сексе, то описываю его грубым, плоским языком, как у авторов рассказов из «Пентхауса» или девочек, работающих в службе секса по телефону. «Член». «Сосать». «Трахаться». «Клитор». «Детка». Словно читая мои мысли, Малдер больше никогда не называет меня по имени, когда кончает. Он заглушает стоны, стиснув зубы и уткнувшись лицом в мое плечо, шею, грудь. Иногда я постанываю, но это слишком похоже на погребальную песнь. Поэтому, когда я снизу, то просто шепчу «да» и мотаю головой из стороны в сторону. Или на всякий случай использую нейтральные слова. «Горячий». «Влажный». «Сильнее». «Там». «Еще». Не думаю, что это отдаление между нами – навсегда. Что это окончательный разрыв в отношениях, которые были выкованы из непробиваемой стали. Я не какой-то слезливый подросток и не строптивая подружка гангстера из купленного по дешевке фильма с Хамфри Богартом. Когда-нибудь я взгляну на того, кто сидит напротив меня за столом в очередном грязном кафе с фастфудом, и снова увижу человека, которого люблю, во всей его неповторимой, уникальной красоте. Возможно, когда-нибудь я даже смогу посмотреть на наши семейные фотографии с Малдером и Уильямом и проследить, как мы менялись в течение этих лет. А тем временем я прижимаю губы к бедру Малдера, язык – к его нежной коже. Если я прислушаюсь достаточно хорошо, то услышу эхо тех слов, которые мы говорили друг другу раньше. «Ласкать». «Скалли». «Малдер». «Любовь».