Под солнечным светом

Он думает о щупальцах осьминога, ласкающих его лицо — медленно и скользко — и, подняв веки, смотрит в громадные золотистые глаза с вертикальным зрачками, спокойные и отражающие саму суть существования вселенной. Незамутненная сетчатка отражает, будто стекло, и внутри что-то движется так плавно и степенно, перетекает, как формы облаков в сумеречном небе, и приближается, приближается — формируется мыслью короткой, будто забытый с утра и вдруг возникнувший в уставшем мозгу сон. «Надо купить молока». 2D встряхивает головой, коротко вздыхает и поворачивает направо. На светофоре смотрит на испачканные носы кедов, и на зелёном сигнале шаркает ногой, отрываясь от земли, пускаясь в плаванье, медленно входя в переплетение потоков из шума проезжающих машин, неразличимых голосов людей, из образов покрытых граффити кирпичных стен и остывающего дерева заброшенных кораблей. Это не ощущается ни падением, ни взлетом — больше всего это — невесомость, убаюкивающая и безмятежная, и 2D спит наяву, пока его не выдергивает хлопнувшая дверь маленького продуктового магазина. Кафельная плитка вздрагивает и скрипит под ногами; пахнет вяленой рыбой и несвежими овощами. Вентилятор гоняет затхлый тёплый воздух, покачивая облепленными мухами лентами, желтыми спиралями свисающими с потолка. — Молоко, пожалуйста. 2D шарит в кармане куртки, вытаскивая мелочь, считает монетки — они быстро согреваются, на пальцах остаётся зудящее ощущение грязи. — Что-то ещё? Стюарт чуть склоняет голову, глядя на продавщицу — у неё усталый вид и землистого цвета кожа, и небрежно собранные выжженные осветляющей краской волосы. — Мороженое. Обычное. Он кладёт деньги на прилавок и выходит из магазина, лишь тогда понимая, что у него нет ни рюкзака, ни пакета. Он несет все в руках, думая об экологии. Спускается к реке, забранной каменными оковами, и окунает носки кедов в воду. Отражение идёт рябью, размазывая образ, поглощает и растворяет его в жёсткой поверхностной пленке. Его убеждают, что нужно обладать контролем, нужно иметь власть: над самим собой, над собственной жизнью. А он левитирует между поверхностью и дном, в самой толще, медитативно раскачивается, будто на волнах. Это совсем не страшно, если принять. Он размывается, распадается на молекулы, но затем обязательно собирается вновь. Его все тормошат, до него пытаются докричаться, но он, будто бы в сонном параличе, вовсе не может пошевелиться. Более того — не видит в этом никакой важности. Пакет молока лежит на коленях, а мороженое тает и стекает по тонким пальцам. 2D хмурится, пытаясь поймать струйки языком, пачкает губы. Капли все равно падают на джинсы, оставаясь молочным пятнами на джинсовой синеве. Подняв голову, 2D смотрит в вечернее небо, вечно гонящее в своем собственном теле облака, птиц, вертолеты и звезды. Тихо шелестит кленовая аллея. Спадают маски лицемерия, ржавой пылью рассеиваются доспехи иллюзий. Он отречен от тревоги и отчаяния — лишь душа немного трепещет мотыльком перед надеждами. Закрыв глаза, 2D прислушивается к неспешному дыханию мира, к мерному биению его сердца. Стучат колеса проезжающего поезда, и вибрация заставляет дрожать землю под ним, будто просыпается ото сна, отряхиваясь, что-то необъятное разумом, неоспоримое по природе своей, древнее и могучее, будто властитель мироздания, — но все кончается. Закатное солнце рубиновыми каплями оседает на бледной щеке, подсвечивает тонкими медными струнами волосы, играет на самых кончиках отросших ногтей. Ухвативши пальцами угол пакета, 2D поднимается на каменной плите набережной и не спеша направляется к короткому мосту. Он думает: «Это и есть свобода». 10.04.2019