Подчиняющий духов

19 июля 1941 года, красноармеец Виктор Васильев. Никогда бы не подумал, что буду с нетерпением ждать встречи с врагом. Врагом, который вероломно нарушил пакт о ненападении, стальным катком прошедший по земле нашей Родины. Руки на моей трехлинейке вспотели, подрагивали от нервозности и возбуждения перед первым моим боем. Я боялся, да, но страх был ничем по сравнению с тем, что за моей спиной, в паре тысяч километров, находятся моя любимая мама и младшая сестренка, которая только в этом году должна пойти в школу. Отец, младший комвзвод в отставке, также наверняка был призван — писем по этому поводу я еще не получал, но уверен, что он также, как и я, стоит на защите нашей семьи и страны. Наша задача, как объяснил наш командир 3-ей роты, 2-го батальона 166-й стрелковой дивизии, лейтенант Волков, состоит в уничтожении вражеского десанта, высадившегося и окопавшегося в районе озера Щучье. Чтобы не выдать раньше времени нашу позицию, мы шли окольными путями, через лес, стараясь идти как можно тише. Но мы не разведчики, и нас тут четыре роты таких дуболомов, так что несмотря на все усилия, мы достаточно шумели. Именно поэтому, а также из-за секреток врага, подойти незаметно не вышло — нас заметили издалека и начали свистеть пули и звуки выстрелов, от которых сердце уходило в пятки. Но это полбеды — немцев оказалось гораздо больше, чем ожидалось, и мы даже голову не могли поднять от земли. А потом заработали минометы и, начался ад. Я видел, как знакомые мне люди, те, с кем я общался и обучался военной науке вместе последний год, разлетаются в клочья от попадения фугасов. Как кровавые цветки расцветают на их телах при попадании осколков и пуль. Вот взрывается, как арбуз, голова моего приятеля, которого дома ждет жена, вот отрывается рука Мишки, моего друга. Видел я это как в тумане — с запозданием я понял, что меня контузило после разрыва снаряда рядом со мной, и я ничего не чувствую и слышу только звон в ушах. Посмотрев вниз, я увидел дыру в районе своего живота из которой беспрестанно сочилась кровь. Командир что-то кричал, но я не слышал, что именно. Мне было уже все равно, ведь я понимал, что с таким ранением меня если и донесут, вряд ли я выживу. Единственное, что я чувствовал — это обиду, что не успел повоевать, отомстить за погибших товарищей, увидеть напоследок близких. Что меня ждет дальше? Рай, ад? Или что-то другое? А потом, будто кто-то нажал неведомый выключатель, и вырубился. Когда я пришел в сознание, то увидел прекрасную деву в белом одеянии, которая в моем размытом зрении выглядела поистине божественным созданием со светло-рыжими волосами. — Ты ангел? Я уже попал в рай? — спросил я пересохшими губами, почувствовав боль от саднившего горла. — Увы, солдат, партия рай отменила, так что по ее приказу я вернул тебя на бренную землю. Маша, это уже даже не смешно, он, наверное, десятый такой за последние пару дней, а что будет дальше? Иконы начнут рисовать и поклоняться им? — с другой стороны спросил мужской голос. Повернув голову, я увидел светловолосого мужчину, который копался какими-то инструментами в районе моего живота. Но боли я не чувствовал. — Разве ты не должен гордиться, что у тебя такая красивая жена? Слышал, как ее прозвали? Ангелом в халате, — прозвучал голос откуда-то сзади. — Да ну тебя, Федь. Лучше принеси нитку с иголкой, я закончил собирать нашего бойца, — светловолосый доктор отошел и промыл окровавленные руки в умывальнике, после чего взял нитку с иголкой у черноволосого врача и стал меня зашивать. — Обидно просто. Я их тут с того света вытаскиваю, а они только жену мою помнят, которую я еще только обучаю операциям. — Тут ты не прав, Шура. У тебя тоже есть прозвище, Архангел, — возразил ему голос темноволосого. — А что, светловолосый ты, в белом, и свой ангел есть. — Архангел? Под статью меня подвести хотят? — возмутился мой врач. — Поэтому и не говорят при всех, только между собой, я сам случайно услышал. Да и ты сам виноват, к тебе в каком состоянии ни принеси солдата, ты его с того света вытащишь. Тем более, ты же знаешь, народная молва она такая, глядишь и другое прозвище получишь, — возразил названный Федей врач. — Да плевал я на эти прозвища, у меня имя есть, которым меня родители назвали. Что за привычка такая, людей кличками обзывать? Мы что, в каменном веке? — закончил возмущаться Александр с последним стежком. После чего начал накручивать бинт на ранение, и тут остальные двое меня подняли, чтобы удобнее было. Что удивительно, лицо девушки вообще не изменилось несмотря на то, что вешу я немало. — Ой, да хватит вам собачиться, мальчики, тем более, при постороннем. Подумаешь, прозвали и прозвали. Вам-то что? — продолжая держать меня на весу возразила прозванная Машей аж целый военврач 2-го ранга, что меня удивило. — Ничего ты не понимаешь, это очень важно! — поднял указательный палец вверх, закончивший меня бинтовать военврач 1-го ранга, отчего у меня глаза на лоб полезли — меня оперировал, по сути, полковник? — Впрочем, об этом позже. Ну что, солдат, жить будешь и даже, может быть, еще повоюешь. Больше осколки в живот не лови — это вредно для здоровья. — Спасибо Вам, доктор. Я думал уже все, кранты. Вы просто волшебник. Если Вам что-то надо, я все сделаю в благодарность! — поблагодарил я через силу своего спасителя. К сожалению, только словами. — Так, я тебе говорить не разрешал, у тебя брюшное ранение. И давай без этих вот волшебников, — послышались сдавленные смешки. — Ничего мне от тебя не надо, работа у меня такая — людей лечить. Хочешь отблагодарить — не попадай больше на мой стол, служи хорошо и вернись домой к своим родным. После этого меня отвезли в большой зал, разграниченный тканевыми шторами и при взгляде на потолок было ясно, что мы находимся в церкви. Теперь понятно, откуда такие прозвища, само здание навевает такие мысли. — Ну что, встретился с нашими ангелом и архангелом? — спросил меня рыжий парень с веснушками, лежащий справа с перебинтованной рукой. — Встретился. Довольно интересные люди. Устроили дружескую перепалку во время операции, это нормально? — спросил я. — Нет, другие врачи обычно более серьезные и уставшие. Но это часть очарования этой троицы, которая поднимает настроение всем, что бывает не менее важно, чем лечение. Но основная причина, что на них чуть ли не молятся — в их навыках. Видишь мою руку? — спросил мой собеседник. — Она на коже висела, пуля пулеметная кость раздробила. Да еще и грязь попала. Но как видишь, рука на месте, и как сказал доктор Серебряков, через полгода будет как новенькая, правда, нужно еще потом разрабатывать ее, но это мелочи. — Серебряков? Это фамилия врача? — уточнил я. — Да, чета Серебряковых. А рыжая красавица — его жена. Только не вздумай подкатывать к ней или делать слишком грубые комплименты, — предупредил меня он. — Почему? Муж заревнует? — улыбнулся я. — Тьфу на тебя, это было бы полбеды. Тут недавно привезли мужика в бреду, контуженного. Бык два на два метра, все рвался обратно в бой, отомстить за свой взвод. Так она его в одиночку, как котенка, скрутила, — сказал он. — Мда, дела, меня Виктор зовут… Я слушал, как два солдата знакомятся краем уха, и удивлялся. Удивлялся тому, что никто на меня с Машей еще никто не написал донос. Мол, странные врачи, спасают жизни даже разрезанным на кусочки и что-то подобное этому. После того, как меня выгнали из племени, я не особо доверял людям, поняв, что не все ценят доброту и готовы в любой момент ударить в спину. Только Маша и Игорек стали для меня достаточно близкими людьми, которым я всецело доверял. Конечно, прошло всего пару дней как начали привозить раненых, но их было очень много. За это время я уже провел операций двадцать, причем занимался только самыми тяжелыми случаями. Может, в будущем кто-то меня и сдаст из тех, кого вытащил с того света, но пока что никаких расспросов ко мне не было даже со стороны солдат, и это грело мое сердце врача. Впрочем, даже если доносы и будут, я всегда могу сказать, что солдаты просто преувеличили свои поврежддения будучи в бреду. Правда если такие доносы будут постоянными, у меня начнутся проблемы. Спал в сутки я всего по четыре часа, во время которых я выходил из тела и летал к местам прошедших боев, забирая часть сил погибших и таким образом погребая их, не давая превратиться в пустых. Синигами я видел, но их было слишком мало, чтобы успевать всегда и везде. Они сами с ног сбивались и выглядели как бы не более уставшими, чем я. С тех пор так и повелось. Днем я лечил людей, а ночью погребал души. Мое мастерство в лечении росло не по дням, а по часам — если раньше я затрачивал довольно много духовных сил на пробитие сопротивления души людей, то сейчас мой контроль и опыт позволяли при минимуме усилий получать тот же результат, более того, я часто использовал духовные силы самого человека, почти не трятя своих. Я почти дошел до уровня, когда мог бы с нуля вырастить органы прямо в теле человека и чувствую, что это просто вопрос времени. Маша также ходила со мной на погребение, хотя у неё это получалось гораздо хуже, сказывался недостаток контроля. В лечении она мне тоже помогала, но чаще просто передавала часть своей энергии или училась под моим контролем. С Федором мы все-таки обстоятельно поговорили, я не стал рассказывать про пустых, синигами — меньше знает, лучше спит, так что рассказал только о наших с Машей медицинских способностях. — Понимаешь, Федя, мне сложно объяснить полностью все несведущему человеку. Считай, что у меня есть особые способности в лечении, — сказал я ему. Мы тогда отошли подальше от людей, так что подслушивания не опасались, не с моим слухом и чувством реацу. — Тогда почему ты не научишь этому других? Я видел, как ты лечишь — это потрясающе! Представь, что все могли бы также! — он крайне обрадовался моему доверию и тому, что я рассказал. — К сожалению, не могу. Таких как я и Маша меньше, чем один на миллион. Я еще ни разу не встречал людей подобных мне. И я прошу тебя не говорить никому о том, что я тебе рассказал. Я боюсь, что если верха узнают об этом, то мне житья не дадут. Вскрыть, может и не вскроют, но о свободе можно будет точно забыть, — попросил я его. — Мой рот на замке. Ты же знаешь, что тебе обязан и считаю тебя своим другом, — хлопнул он меня по плечу. — Спасибо, я ценю это, — не то, чтобы я не предполагал от него предательства. Но тут приходилось рискнуть, потому что полностью скрыть то, что мышцы будто сами собой сшиваются, а кости собираются — было сложно. Так что это обоснованный риск, который окупился. Он действительно оказался верным своему слову и заслужил мое доверие. А вскоре, примерно через неделю после первого столкновения нашей дивизии с врагом, я встретил первого в моей жизни квинси. И он был на стороне врага. В тот день, выйдя из тела, я вместе с Машей приближался к очередному месту прошедшей битвы. Кроме крупных столкновений, было множество локальных и это было одно из них, близ города Жарковский. Почти полсотни километров мы преодолели где-то чуть больше, чем за полчаса — преимущество бестелесного существования, благодаря которому нет необходимости уделять много внимания таким вещам как сопротивление воздуха, что экономит силы и увеличивает без того высокую скорость. Честно говоря, я не знаю, имеет ли различия мой метод передвижения с брингерлайтом канонных подчинителей — работает и ладно. Тем более, что за прошедшие годы боев и тренировок скорость моего метода не сильно уступала сюнпо Карасумы. Кстати, насчет сюнпо, из него я добавил некоторые элементы в свою поступь, после наблюдения за синигами, которой пока не придумал названия, не видя в этом смысла. Сюнпо — это мгновенный рывок, с выбросом реацу из стоп. Его преимущество в том, что на прямой траектории ей нет равных, но если есть нужда маневрирования, то приходится выходить из рывка и входить в него вновь, что может подставить под удар неглупого противника в момент твоей остановки. Со слов Карасумы, некоторые синигами могут мгновенно входить в следующий рывок, но это уровень только некоторых самых искусных капитанов или лейтенантов. Благодаря своей способности полного подчинения я могу менять траекторию движения прямо во время рывка, что позволяет мне непредсказуемо для противника двигаться на поле боя. Маша пошла по другому пути, используя рывок для усиления своих и без того мощных ударов. Впрочем, что-то далеко я ушел в своих мыслях. Сегодняшний «сбор» духовных сил должен был пройти как обычно — пришел, увидел, забрал. Изредка попадались пустые — благодаря нашей жатве люди не успевали превращаться в пустых, и приходилось убивать только некоторых «забредших» одиночек, и то, довольно-таки слабых, видимо, это недавно превратившиеся в пустых души. Обладая гораздо большим контролем и чувствительностью реацу, я раньше своей супруги почувствовал неладное. — Будь наготове, впереди враг, — сказал я негромко. — Пустой? — шепотом спросила Маша у меня. — Не думаю, что-то странное. Души исчезают одна за другой, но реацу пустого не чувствуется, — покачал я головой. — Духовное погребение? — мне тоже приходила такая мысль в голову. — Может быть, но души исчезают слишком быстро. Скрой свою реацу как сможешь, а я обойду с фланга, — мое сокрытие было лучше, чем у жены, но и сражаться с неизвестным противником в одиночку я не желал. Максимально сжав на поверхности тела свою реацу, я побежал пешком, потому что поступь может меня выдать. Маша должна будет начать двигаться через пятнадцать минут после меня, и у меня будет время на разведку. Через где-то двадцать минут бега я достиг места прошедшей битвы. Все как и всегда — кровь, воронки от взрывов, гильзы, грязь и стойкий запах гниющих тел и того, что от них осталось. Война никогда не была чистым делом, а уж война на уничтожение — тем более. За последнюю неделю я увидел больше ужасов, чем за всю жизнь. Особенно поразил однажды застрявший немецкий панцер, на гусеницы которого намоталось столько тел и человеческого мяса, что он не смог ехать дальше. Не будь я хирургом, достаточно привыкшим к человеческим «запчастям», меня бы могло и вывернуть наизнанку, как некоторых молоденьких санитарок, не избежавших такой участи. Кроме стандартной картины бойни я видел паникующие и пытающие разбежаться в разные стороны души наших солдат, с цепями, которые были прикреплены к их телам или земле. Это души, что не смогли принять свою смерть по разным причинам. Кто-то хотел вернуться домой, другие отомстить за себя или товарищей, причин множество, но вот их поведение меня насторожило. Потому что обычно они или разговаривают сами с собой или другими душами, или просто стоят или сидят на месте, но не носятся как угорелые. Ответ на вопрос об их поведении прилетел с другой стороны поля в виде синего цвета энергетической стрелы, попавшей в одну из душ, после чего та развоплотилась. Это не было духовным погребением, я не чувствовал, как душа ушла за границы миров, она именно разлетелась на составляющие, и только какая-то мельчайшая частица, еле уловимая, улетела неизвестно куда. Квинси, не ожидал их встретить, ведь они не должны вмешиваться в дела людей. Вот тебе и уповай на канон. Еще более осторожно я по дуге обошел поле и увидел юношу в форме оберштурмфюрера СС, что соответствовало нашему званию лейтенанта. Кроме этого, у него присутствовала нашивка Аненербе. На его руке был браслет, из которого выходил лук квинси, оттягивая тетиву, юный сс-овец формировал стрелу, которую выпускал вдаль. Судя по времени формирования стрел, это был довольно слабый представитель духовной расы. Об этом же говорил и браслет, ведь насколько я помню, их использовали только слабые квинси, более сильные пользовались перчаткой, крестом или другим оружием. Но рисковать я все равно не хотел, поэтому использовав свое полное подчинение, замедлив время где-то в пять раз, я рывком оказался возле него и отрезал ему руку своим кинжалом. Даже если он может использовать силу без браслета, вряд ли боль позволит ему это сделать. Впрочем, кровотечение я остановил, а то еще помрет раньше времени. — Квинси, какого черта вы делаете на войне? Разве вы вмешиваетесь в дела людей?! — спросил я на немецком то, что меня больше всего интересовало. Зная о будущем, я ходил на курсы немецкого. — Я ничего тебе не расскажу, грязная русская свинья. Хайль Гитлер! — прошипел он сквозь зубы, и его глаза начали закатываться, а изо рта пошла пена. Ах ты ж сволочь — врешь, не уйдешь! Очистив его тело от убийственной дозы цианида, я привел его в сознание. — Что ты сделал? Я же раскусил капсулу! — о как его проняло, так вся его бравада строилась только на яде в зубе? — О нет, дружочек, пока ты мне все не расскажешь, ты не умрешь. И желательно это сделать побыстрее, пока моя жена не пришла, — достав кинжал и проверив его остроту, сказал я. Долго он не строил из себя гордого и несломленного, мне даже не пришлось его особо кромсать. Как хирург и подчиняющий, я мог напрямую воздействовать на нервные узлы и окончания вызывая невероятную боль без возможности потерять сознание. Представьте, что вам медленно вырывают все зубы сразу без анестезии и это длится минут пять? Вот и наш юный Гюнтер запел как соловей, правда многого он не знал — так, мелкая пешка. Насчет браслета смог рассказать только то, что его выбрали одного из тысячи членов Гитлерюгенд, кто мог видеть призраков и смог применять браслет после долгих тренировок и экспериментов под началом людей в белых одеждах, которые могли создавать такие же луки, как и он, только гораздо лучше. На войну его отправили для практического теста этого чудо оружия, а души советских солдат он убивал ради удовольствия, искренне считая, что они недостойны рая. Мда, и как он умудряется быть верующим и при этом устраивать геноцид, мне даже захотелось вскрыть его черепную коробку и посмотреть, как это вообще у него в голове совмещается. Но вместо этого я остановил его сердце и закопал тело глубоко в землю, взяв браслет себе, как трофей. Книги юного квинси для чайников при нем не оказалось, но и показаний хватило, чтобы понять общий принцип, так что потом попробую разобраться с чудо-браслетом, позволявшим использовать некоторые силы квинси. А душу ублюдка я высосал полностью, не давая ему уйти в общество душ. Впервые я такое делал и удовольствия от этого не испытал, просто я посчитал должным отплатить ему той же монетой. Но главное, что я сегодня понял — квинси сделали свой первый ход. И чувствую, что он не последний.