***
Мужчина надел маленькое устройство-переводчик. Если немца и итальянца он ещё хоть как-то мог понимать, то вот с японцем была беда. Каждый раз Краснов задавал себе один и тот же вопрос: «Чёрт возьми, да как они вообще понимают эти символы?!» Глупый вопрос, но с кем не бывает. Но, мы отошли от темы. Он прокашлялся и включил микрофон. — Проверка. Меня хорошо слышно? — спокойным тоном заговорил Совок. Теперь вся троица ненормальных смотрела на него. И тут уже была гамма эмоций: японец, то есть, Накаяма Мэйдзи смотрел на доктора, словно на какую-то диковину, Винчензо хитро улыбался, его удивить было сложно, а вот эмоции Рейхауса… не, ну вишенка на торте? Всё ещё удивление, но оно смешалось с радостью, счастьем, но была и некая грусть. Вообще, с последней эмоцией было сложно. Он грустит по той причине, что не прибил, а точнее не удушил доктора и дал слабину или это такой метод извинения? Ладно, это странно, а, значит, следует записать. Знаете, это, конечно, интересно, когда к твоей персоне столько внимания, и Краснов это знал, но он не нанимался сюда, чтобы быть экспонатом. — Повторю ещё раз. Меня хорошо слышно? — это звучало уже более серьёзно. Те утвердительно кивнули, возвращаясь обратно в сознание, ну, двое, вернулись, а третий никуда и не уходил. Хорошо, теперь можно продолжить. — 生きてる? それは深刻ですか？ (Он жив? Серьёзно?) — спросил Накаяма, не скрывая своего удивления. — E io sono il primo a saperlo. (А я это первый узнал) — с некой гордостью произнёс Винчензо. На него злобно глянул Рейхаус. — Der Mistkerl (Мудак), — прошипел немец. Японец лишь пожал плечами, быстро забывая о своём недавнем интересе, и как ни в чём не бывало, закинул себе в рот жвачку, словно его не касалось то, что может начаться ссора. Совок давно перестал удивляться этому, хотя, порой, ему интересно, где же всё-таки этот узкоглазый берёт жвачку, а к характеру уже привык. Ссора так и не началась, но взгляд Рейхауса всё ещё открыто намекал — если хоть ещё одно слово от Форелли, то будет настоящий кровавый фильм. И, что это Пациент 1941 так взъелся?Но скоро это закончилось и стало мирно
Вообще, вся эта, да, именно эта, терапия, которая происходит сейчас, была полна странностей и нарушала «норму». Пациенты были общительны, а если отклонялись от ответов, то получали холодный взгляд Штаггера. А этот вообще был необычнее обычного. Что с ним сделали, пока Совок лежал в больнице? Они ему мозги промыли? Или наказание было очень суровым? Надо раздобыть бумаги. Знаете, не бывает всё ну прям ТАК хорошо. А предчувствие Краснова никуда не делось. Да, они мирно, относительно с «нормой» для них, беседовали, Винчензо пытался шутить, но над этим смеялся только Мэйдзи, а немец делал вид, что не слышит их. Если так подумать, не зная всех проблем, то это выглядит по-своему мило. Эти больные ведут себя как настоящие друзья, хотя, только Союз считает, что между ними дружба. И снова в голову лезут странные мысли. А если бы их судьба сложилась иначе, если бы они не попали в это «богом забытое место», то что бы было? Давайте смотреть правде в глаза. Ничего хорошего бы не произошло. Их истории различны, характеры тоже. Нет, вряд бы они встретились или стали бы друзьями. Не нужно розовых очков. Совок размышлял над этим, снова уходя от реальности. Где-то мы это уже видели… Но тут раздался стук по стеклу, который вернул доктора в сознание. И снова этот леденящий душу взгляд. Мужчину всего передёрнуло. — Эй! Was ist erstarrt? (Что застыл?) — спросил Рейхаус. И, знаете, это было даже в какой-то мере произнесено спокойно. Пациент 1941 стоял прямо у стекла, жутко улыбаясь в своей привычной для него манере, не отрывая взгляд от доктора. Краснову показалось, что он получил эффект дежавю. Слишком свежи были недавние воспоминания. — Рейхаус, отойди от стекла, — произнёс Совок самым спокойным голосом, который только мог сделать. И… тот спокойно отошел. Но в глазах мелькнула странная искра. Краснов мог поклясться, что этот гад удумал что-то, причём очень недоброе. Снова раздался стук, но на этот раз стучали в дверь комнаты, где сидел доктор. Это был сигнал завершения. Однако, быстро пролетело время, даже как-то незаметно. Мужчина тихо вздохнул. Да, он получил информацию, но этого мало. Он явно что-то упускает. Начинается пятая фаза. Совок продолжал беседу, чтобы не спугнуть больных. Без какого-либо шума открылись отсеки у потолка. Оттуда показались маленькие устройства. Не сложно догадаться, что именно с помощью этих малюток будет выпущен небольшой дротик со снотворным. Кстати, это сейчас и произошло. Итальянец и японец упали почти сразу, а вот Рейхаус старался держаться до последнего, тихо шипя и ругаясь на немецком. — Простите, — это единственное, что смог произнести Совок, перед тем, как немец тоже упал. На душе у врача стало как-то противно, словно он предал их. Но это на благо всех: больных и сотрудников больницы. В палату зашли охранники. Сначала вынесли Винчензо и Накаяму, так как на них уже полностью подействовал препарат, а так же из-за соображения времени действия. За немца взялись последним. Сотрудник поднял его и направился к выходу. Совок встал из-за своего места и подошел к стеклу. То самое шестое чувство не может просто так быть, порой, с такой работой начинает вериться во всякое. То, что увидел мужчина, заставило его быстрее пули прибежать к столу. — ТРЕВОГА, ПОВТОРЯЮ, ТРЕВОГА, — что есть мочи прокричал Краснов во включенный микрофон. По сигналу двери закрылись прямо перед носом охранника. Тот ничего не понимая, попытался повернуться, но не успел. Его шея уже была зажата в клыках Рейхауса. Всё рядом окрасилось в насыщенный красный цвет. Смерть того мужчины наступила быстро, но болезненно. — Чёртов ein Genie, — сказал убийца, а через секунду залился смехом, поворачиваясь к доктору. Он медленным шагом направился к стеклу, а потом ударил по нему рукой, оставляя кровавые следы. — Тоже самое могу сказать и о тебе, Немецкая гадина. Вот только старые трюки хорошо врезаются в память — спокойно сказал Совок, подходя к немцу. И верно он подметил. Знаете, это место может сделать из тебя параноика, но ты будешь этому благодарен. Ты будешь верить в магическое «шестое чувство», а так же замечать малейшие детали. Такие, как капли крови на полу. Этого было достаточно, чтобы подать тревогу. Краснов хорошо знает своих подопечных, так что, с такими надо быть начеку. А Штаггер улыбался, зажимая язык между зубами, иногда кривясь, когда кровь попадала на язык. Знакомый трюк? А сейчас их разделяет какое-то стекло. С одной стороны безумный псих, покрытый чужой кровью, за ним труп невинного мужчины, а с другой стороны спокойный доктор, который чувствует себя хоть в какой-то безопасности. Ну он и дурак, всё же надел розовые очки. И стоит ли верить в чудеса и «исправление отравленных душ»? А всего-то нужен был небольшой театр и хорошие актёры. Чёртов волк в овечьей шкуре.