Карри

      Соулмейты находили друг друга разными способами: через отметины на теле, через обретение потерянных чувств — например, боли или зрения, — через совсем уж волшебные атрибуты вроде драгоценных камней. Жиду, будто в насмешку, достался самый дурацкий.       Язык обожгло до того неожиданно, что Андре на мгновение оторопел и сбился с размеренного шага. Что-то знакомое, сладковатое и пряное, охватило рот зудящим огнём. Карри. Название не сразу всплыло в замороженном усталостью мозгу. Он снова довёл себя до полусонного состояния, в котором реальность мягко вплавлялась в дремоту и сбоила память; всё, что задержалось в ней связанного с одним из самых важных моментов жизни — вспышка специй и безразличная мысль «а, вот и оно».       Как следует обдумать появление соулмейта он смог только утром, чувствуя в своём эспрессо чужую молочную примесь. Первое, что пробудилось с осознанием «я связан» — ощущение, что нужно срочно куда-то бежать, и неважно, что точные координаты места назначения неизвестны. Нечто сходное с охотничьим инстинктом, ведущим гончую по следу дичи. Поначалу, почти неотличимое от обычной тревожности, оно вызвало растерянность.       Андре рос с уверенностью: он будет рад, когда узнает о связи с соулмейтом. И вот оно… Никакой радости, вместо неё — непонимание и головная боль. Сейчас он трезво оценивал свои возможности. Отношения — труд, на который у него не хватило бы сил и желания. Знакомство, напоминавшее разминирование бомбы, прощупывание запретных тем для разговоров, совмещение графиков, обиды и недопонимания он считал хлопотным делом. Когда работа в Портовой Мафии превратила его жизнь в сплошное болезненное напряжение, romantique стал острее всего казаться ненужной роскошью.       Малодушно, зато честно.       Однако при появлении шанса обрести эту роскошь Жид начал искать её, как было совсем недавно с очищением: упрямо, методично, странно. Разделение себя и призрачного солдата действительно было необходимо, а вот соулмейт… Зачем он? Зачем Андре ввязался в погоню за миражом? Из-за надежды на то, что симпатия подсластит нежеланное существование? Из-за пропаганды «пары на всю жизнь как великого счастья», чьи призрачные щупальца пробрались даже в оплот холодного расчёта — штаб-квартиру Мафии? Понять первопричину не удавалось. Да и не хотелось о ней думать, тем самым раздувая беспокойство и плодя раздирающие противоречия. Для них Андре слишком устал морально.       Чтобы не думать о себе, Андре думал о соулмейте. Странную связь он использовал для выведения закономерностей, позволявших узнать о неизвестном пока человеке что-то кроме любви к карри. Нехитрые однообразные завтраки, отказы от обедов и ужинов помогли догадаться, что он жил один, при этом много работал. Дозы приторного кофе с молоком, обычно поступавшие днём и поздним вечером, раскрывали в нём типичного трудоголика-японца. Склонность есть одно и то же карри в одном и том же заведении — Андре это понял со временем по неизменному вкусу — отдавала консерватизмом. Пил он редко, предпочитал хороший виски и не надирался допьяна.       Чужое пристрастие к острой пище не только доставляло Андре сомнительное удовольствие, но и вынудило перекроить привычки. К примеру, пришлось приучиться постоянно носить с собой стратегический запас жевательной резинки и временно отказаться от выпивки; сладковатый вкус карри смешивался с дешёвым алкоголем в такое гадостное зелье, что от него тошнило. Теперь вечера Андре коротал с бутылкой молока, а не вина, под рукой.       Самому Жиду не нравились блюда, обилием специй превращавшие человека в дракона. Ничего, кроме слабого раздражения и жажды, они в нём не вызывали, однако на неудобства было решено закрыть глаза. Ради побега от привычных проблем, каким бы глупым он ни выглядел, Андре готов был мириться с малыми жертвами вроде этой. Повод отвлечься действительно был по-детски самонадеянным: Андре намеревался найти соулмейта в местах, где подавали карри. Вспомнил о выходных днях и начал выкраивать время на походы в кафе. Понимал, что рабочие часы могут не совпадать, понимал, что не стоило доверяться воле случая, и всё же попробовал использовать единственную весомую зацепку.       Авантюра, спонтанно затеянная им, казалась иронично-придурковатой аллюзией на сказку о Золушке. Попытки привести план к более реалистичному виду, учитывая хотя бы минимум погрешностей реальной жизни, походили на надстраивание уже разрушающегося карточного домика. Сбитый с толку непонятной торопливостью и подгоняемый самим собой, Андре плохо продумал стратегию. Гончий инстинкт бесновался, требовал торопиться пока не поздно, мешал адекватно мыслить. Первое время Жид поддавался этому чувству, видя в нём природный компас и полагая, что оно ему поможет. Не помогало. Лишь больше запутывало и добавляло к карри приправу из жгучего разочарования.       Индийский более острый. Японский более сладкий. Казалось бы, блюдо одно, а вкус был разным от повара к повару. То хуже, то лучше. Кафе, семейные ресторанчики, забегаловки, где по вечерам было не протолкнуться от голодных сарариманов. Тематические и безликие, набитые битком и полупустые, шумные и сонливо-спокойные, они сменяли друг друга, сливаясь в один смазанный круговорот. И все были не тем, что искал Андре.       Он чувствовал себя по-дурацки — не опрашивать же каждого! — пока не выработал подходящую схему, сводившую лишнее общение к минимуму. Если карри казалось знакомым, то он приходил за ним снова, когда случались выходной и настроение продолжить поиски. После двух-трёх заходов обычно становилось ясно: вкус не тот и ловить здесь нечего. В такие моменты в круговорот опять вклинивались сомнения и вопросы: зачем?       В глубине души Андре надеялся, что не запорет первую встречу так же, как это случилось с его смертью, но всё завершилось в такт началу — глупо и нелогично. Особенно нелюбимое им напоминание о том, что в жизни не всё происходит по плану.       Под ярким навесом ютились два-три дешёвых пластиковых стола да несколько высоких стульев за потёртой стойкой, укрывавшей от чужих глаз маленькую кухоньку. Жид зашёл сюда перекусить после одного из трудных заданий. Он старался не обращать внимания на Сакуноске, пришедшего чуть раньше.       Ровно до тех пор, пока рот не обожгло карри. Короткий мысленный сигнал «вот оно» в который раз за последнее время окрасился усталой досадой.       «Снова ты».