Счастье — это подушка из пуха вода в речушке, что течёт и течёт. Это дождь, что капает за занавеской. Счастье — это выключить свет, чтоб помириться Счастье. Счастье.
Это был как какой-то окончательный апогей слегка романтизированной комедии с лёгкой ноткой сатиры и драмы, вытекающей в одну сплошную трагедию. Это было подобно проблеме, свалившейся грузом на голову и имеющую безуспешную иллюзию благоденствия и несуществующего пристрастия. В кислотно-багровых пересветах праздника теряется практически всё: и счёт времени, и причина, по которой можно было сюда попасть, и люди, которых тут так ищешь. Это было мало чем похоже на праздник. Слух неприятно прорезал похоронный блюз органа*, под который невольно хотелось заснуть, а гости даже не улыбались, не выглядели радостными этому приходу и, по всей видимости, предпочли бы сюда вообще не высовываться. Лейтмотив мелодии заставил поежиться, но юноша, облаченный в испанское фигаро, продолжает что-то шептать себе под нос подобно навязчивой молитве, что-то судорожно ища в толпе. Всё смешивается в одно единое разноцветное месиво, как будто нарочно создается нечто вроде фантасмагории, что не дает дойти до цели. Он забывается и не понимает, что вокруг него происходит, как будто мир рушится перед ним и он не знает куда бежать, или же будто он — всего-то маленькое существо среди великанов, не знающее, как найти лазейку и выбраться. В жилах кровь бурлит сильно быстро и это отдается странным чувством того, что он должен поторопиться, как будто не успеет. Как будто от него одного зависит чья-то жизнь, но Марко кажется, что от него одного сейчас зависит только судьба. В естестве прошелся какой-то перелив теплоты и резкой боли, отдающейся уколом, и он спешит. А дальше свет, от которого он щурится и понимает, что всё внимание переведено на него одного. Во рту сладко-горьким запахом отдается привкус какого-то дыма, идущего неизвестно откуда, а мальчишка тем временем тяжело дышит. В такой атмосфере, в таком виде и в такой день они находятся донельзя близко друг к другу. Марко смотрит на неё так, будто на прокаженную, хотя мысленно отмечает, что в таком своём терракотовом платье юная Баттерфляй чертовски красива. Стар — это вечная проблема, живущая с ним по соседству и втягивающая его в другие проблемы, более крупные. Стар — это вечный позитив, не знающий никаких границ и нескончаемая веками безбашенность. Стар — это неожиданный прыжок сзади, сопровождаемый взрывом из хлопушки и радостным криком. Стар — его личный объект искреннего восхищения и необъяснимой мании, больше подобной одержимости и Марко понимает одно: она принадлежит другому. Кому-угодно в этом осиротевшем мире, но точно не ему. Но она улыбается, будто видит кого-то знакомого, будто знает, кто скрывается за маской, и Марко чувствует фантомную боль где-то там, где сердце всё ещё отстукивает бешеный ритм. Хочется провалиться в небытие. Весь зал дрожит в такт его учащенному пульсу и сбивчивому дыханию, а пальцы непроизвольно содрогаются, но кое-как переплетаются с почти белыми пальцами принцессы, которую ничуть не смущает то, что она без всяких объяснений танцует с каким-то чужим парнем. Впрочем, это ведь Стар… Для неё это нормально. — Стар, — он крепче держит её руки, всё ещё не размыкая хватку и наматывая с ней круги, кружа по залу словно бабочка, чувствуя себя так легко и плавно. — Откуда ты знаешь моё имя? — блики на васильковых глазах становятся всё больше и на неё нарочито вдохновлённый голос Диаз про себя издает смешок, ко всему прочему задумавшись над её дальнейшей реакцией, если он раскроет себя. — Это я, — она как будто видит добродушную и такую знакомую ей ухмылку за этой маской, которая после стягивается наверх, — Марко, — парень улыбается, замечая неописуемое удивление на лице подруги и слыша, как с изумлением она произносит его имя, явно не понимая, что он тут делает. Стар чувствует себя героиней глупого и до злейших чёртиков нелепого ситкома, одного из тех, которых ей показывал Диаз. Всё плывет и кажется сюрреалистической картиной, расплывающейся в недостижимой агонии и протекающей кроваво-красными колоритами, словно с мокрого холста. Ей неловко, страшно слегка, но пока они вдвоём, кажется, ей ничего не грозит. Стар лишь судорожно оглядывается и ей кажется, что всё в порядке. Было в порядке, правда, пока совсем неожиданно рядом не оказался разгневанный до кончика рог принц Люсайтор, резко и со всей силы оттолкнувший Марко в сторону, ко всему этому заявив, что эта принцесса должна была танцевать с ним. Тот день будто вырван с календаря и скинут в мусорное ведро, как нещадно пролетевшее тридцать первое августа, которое однажды всё равно повторится. Этот день должен был забыться, но всё равно вертится в голове и не отпускает из своих цепких лап, намеренно цепляясь острейшими когтями внутрь. Глубоко цепляясь, к тому же, чтобы кровоточило долго, и от этого оба ёжатся, отгоняя не прошеные мысли как можно дальше. Марко после этого случая решил чуть более внимательно приглядывать за тем, кого в качестве ухажеров нанимает себе наследница Баттерфляев, а Стар, впрочем, решила добавить номер телефона Тома в чёрный список. Кажется, уже в сотый раз за свою жизнь и ей совершенно наплевать, что тот, в конечном итоге, умудряется каким-то магическим образом взломать её телефон и выбраться из списка заблокированных.Слышишь в воздухе уже Наша песня о любви будто летит Как мысль, от которой веет счастьем… Чуешь в воздухе уже Луч солнца светит теплее Как улыбка, от которой веет счастьем…
Он просыпается от девичьего крика, отчетливо раздавшегося в его ушах из-за близости комнат и не думая, подрывается с места, босыми ногами ступая по гладкому полу и пытаясь не подскользнуться. Марко открывает дверь сразу же, стоит ему оказаться близко к ней. Ногой, как на уроках карате, без всякого там непотребного стука или предупреждения, будучи без всякого оружия и с угрозой взирающий на комнату принцессы. В комнате, однако, не было никого, кроме самой хозяйки и идиллия ночи, казалось, не сменилась совершенно. Сама же Стар мелко дрожит, прикрываясь бирюзовым, махровым одеялом и с некой опаской выглядывая оттуда, в то время как Диаза моментально прошибло при виде влажных и немного красных глаз Баттерфляй. Он прикрывает за собой дверь, аккуратно, тихо, чтобы никто не услышал, и подходит ближе, в то время как в карих очах читалось какое-то сочувствие, будто он понимает, что произошло, или же отчасти догадывается. Марко садится на край кровати, но Стар от чего-то только всхлипывает и пытается полностью спрятаться. — Тише, тише, успокойся, — безмятежная интонация Диаза действует на юную принцессу, как гипноз: совершенно точно, без всяких недочетов или промахов и так, как надо. Она отодвигает от себя одеяло, но не выдержав, всхлипывает, а Марко только устало вздыхает и поправляет сбившуюся прядь Стар за ухо, после чего пытается улыбнуться, как и обычно, потому что это уже не в первый раз, — снова кошмары? Всхлипнув, она активно кивает головой, пока в аквамариновых глазах неприятно рябит и всё вокруг кажется бесформенными пятнами. Марко перебирает её волосы, отмечая, что они слово золотистый водопад, такие шелковые и на ощупь будто жидкие, как вода. Сновидения, чаще всего кошмарные, не казались уже для неё чем-то необычным и Стар нередко просыпалась с криком, глухим, но достаточно слышным, чтобы сосед по комнате смог прийти к ней. Каждый сон — витраж раздробленных грёз, отражение которых она стала видеть в глазах Марко, вроде кажущихся такими добрыми, но в то же время вызывающих столько болезненных напоминаний. Это всего лишь сон, говорит он, обнимая хрупкую девушку за плечи, а она пытается успокоиться, да не выходит. Стар жмется только крепче, охватывая пальцами льняную пижаму Марко и заглушает рыдания, пока тот пытается догадаться, что ей приснилось на этот раз. И конечно же он не догадывается. Чёрная пустота вокруг, из которой нет выхода, город, переживший апокалипсис и, да что б его, полуразрушенный лес, мёртвый, и в котором слышны только внезапно каркающие вороны — всё это она уже увидела во сне и к такому она ещё была готова. К такому — да. Но к чьей-то смерти — нет. — Мне приснился к-кошмар, — давится слезами и дышать становится тяжелее, ибо ком встал поперёк горла, а в глазах всё ещё рябит и до лёгкой боли жжёт. Очи блестят от влаги — она уставшая, измотанная и потерянная в себе, не знающая, как спастись от этих кошмаров, что преследуют её слишком часто. Марко молчит только. Пропускает смуглые пальцы через медово-золотистые волосы, подобные солнцу, и слушает её внимательно, готовясь успокоить её в любой момент, — вокруг была кровь, и труп посередине. Я, кажется, видела, как его убивали. — Всё хорошо, успокойся. Это ведь простой сон, а они, как правило… — Диаз чешет затылок, не находя подходящих слов и ему кажется, что лучше бы он сидел так в молчании, позволяя Стар самой выговориться до тех пор, пока она не успокоится. — Что? — Это просто сон, — снова повторяет он, злясь на самого себя. На данный момент парень ничего другого сказать не мог, да и в утешении он был не мастер, — они не сбываются. Они не имеют ничего общего с реальностью. Она не сразу перестает плакать, только всхлипывает порой, да тело всё ещё дрожит. Марко обнимает её чуть крепче, как будто защищая от плохо знакомого для неё мира. На сей раз ничего не говорит, только молчит. Знает же, что своими словами может сделать только хуже и всё испортить. Только вот вопросы сами собой напрашиваются в этой ситуации. — Чью смерть ты видела? — он не смотрит на неё, не опускает своего незрячего взгляда на Баттерфляй, только поднимает голову и смотрит сквозь принцессу. Смотрит в окно, где бесконечное полотно-небосвод борется с чёрными и тёмно-синими красками, а луна, царившая в этой идиллической атмосфере, на миг ему кажется кроваво-красной. Марко крепко зажмурился и снова глянул на месяц. Да нет же, всё нормально. По небу, оставляя за собой удивительный, белоснежный росчерк, создающий собой абстрактную картину, падает звезда, пытаясь дотянуться до такой далекой от неё земли. Падает, словно как и сама Стар, так редко плачущая. Символично, что тут сказать… — Очень дорогого и важного мне человека, — тихомолком проговаривает принцесса, устало оглядывая кровать и мня в пальцах махровое одеяло, после чего сжимает его крепче, — я правда думала, что это всё наяву. Я так испугалась… — прикрыв небесные глаза, она позволяет слезинке скатиться по её лицу, остановившись у губ и оставив на языке горький привкус суровой реальности. — Ты можешь позвонить ему. Или… , — Марко некоторое время думает, отвечая не сразу, — или мы можем пойти к нему, даже если он в твоём измерении. Проверить. — Не надо, — парень заметил насильно сдвинутые в стороны уголки губ, которые издали казались болезненной улыбкой, — он в порядке. Это просто сон, а они не сбываются и не имеют ничего общего с реальностью, — Стар поднимает созерцание на своего собеседника, усмехнувшегося на такие знакомые ему слова, — так ведь? Диаз кивает. Не понимает, конечно, что этот самый «дорогой и очень важный человек», которого убили у Стар во сне — он сам. Так лучше, обреченно думает Баттерфляй. Пусть это остается у неё в секрете, который она унесет за собой через бразды правления и тучи, что однажды встанут над ней и польют бесконечный, кровавый ливень. Она всё ещё потрясена увиденным. Всё ещё напугана и даже через это детское «не хочу» представляет себе такой исход, но в сию же минуту пытается выкинуть это из головы. Говорят же на Земле, что мысли, вроде бы, материальны. — Стар, — голос Марко сломанный, немного взволнованный, будто он — глупенький и неопытный мальчишка-первоклассник, робко предлагающий своей возлюбленной потанцевать с ним, — просто друзья? Он спрашивает это почти каждую ночь, почти каждый раз после того, как та пробуждает его из-за своих кошмаров. Кровавая Луна, кажется, оставляет за собой отпечаток. — Просто друзья. Стар пытается улыбнуться. Не выходит.Счастье — это вечер сюрприз Луна что горит, и радио играет. Это открытка — Много сердечек. Счастье — это звонок Который не ждёшь, Счастье, счастье.
Мир — хрупкая вещь, легко рушится в самый неподходящий момент и всё вокруг как будто сжирается огнём, исчезает перед тобой. Всё, что ты любишь — этого всего скоро не будет, мир всё это отбирает, и Марко это совсем скоро понял. Слишком поздно, когда менять что-либо, исправлять все свои упущения, уже нельзя было. Началось это чёрт знает когда, а закончилось на вечеринке, когда периферией зрения он увидел Стар, крикнувшую его имя так громко, что все разом затихли. Музыка перестала давить на виски, а танцы прекратились. Слёзы на глазах, блестящие тонкой пеленой — загадка, отгаданная уже под конец тем, кто её и загадал. Когда он кричит её имя — не сразу, первые секунды будучи в ступоре — он подрывается, но поздно. Опять. Марко открывает дверь исчезающей комнаты и понимает: вся магия оттуда исчезла, была унесена самой Стар обратно в Мьюни, что находился под гнетом узурпатора. «У меня в самом деле есть чувства к тебе…» Диаз ненавидит себя. Вся та девичья боль, выражающаяся в искривленной, натянутой до предела улыбке оставалась им незамеченной, как ветер. Это всё как нелепая мелодрама, придуманная каким-то ненормальным, но за ней, что его удивляет, снова идёт какая-то трагикомедия, причём трагедии, увы, больше. Битва с Тоффи и «инсценированная» смерть Стар — это всё оказывается чем-то невозможным, чем-то, что требует срочных объяснений, но Марко уже привык к странностям. Бьёт в самое сердце, но опять же, понимает всё слишком поздно: у септарсиса нет сердца, а в следующую секунду его отбрасывает со всей силы к ближайшему камню. Продолжение больше напоминает какое-то немыслимое фэнтези, где ещё есть свет в конце тоннеля; где надежда, оказывается, ещё может быть, и он это понимает, когда его подруга, за которой он пришел, уничтожает ящера и возвращает государству свой прежний вид. И мир снова рушится, искажается самыми ядовитыми красками, кажется, всеми оттенками красного. Пройденное огромным следом осталось в его памяти и ничего оттуда не исчезнет, как сильно не старайся. Он всё запомнил более, чем просто хорошо, чтобы в один день просто взять и всё забыть, как будто тех приключений с принцессой другого измерения не было. Он судорожно хватается за песчинки-воспоминания, не может ничего забыть, но все эти три месяца, что они друг друга не видели, признаться, жуть. Марко открывает дверь несуществующей комнаты и хочет пожелать спокойной ночи или доброго утра ушедшему оттуда хозяину, а после понимает, что комната навеки будет пустовать, что она осядет пылью равносильно также, как и его воспоминания, за которые в один день он больше не сможет ухватиться. И всё исчезнет. Но шанс на спасение есть всегда и в один день, когда ему вдруг захотелось пройтись по пустой комнатушке, в одном из ящиков невзрачной тумбочки он обнаруживает межгалактические ножницы. В следующую секунду Марко, кусая губу и пытаясь дрожащими пальцами ухватиться за инструмент, в воздухе прорезает портал, от которого идут манящие синие снопы. Он стоит пару минут и прыгает вперёд, навеки прощаясь с Землёй. Марко понимает, насколько опоздал. Понимает, что опоздал вовсе не на пару секунд, минут и, Бог с ним, часов, а на целых три месяца, которые стоили ему всего. Встречают его не так радушно, как он мог бы предполагать. На Стар в первое время никакой радости и стоит королю с королевой заявить, что они согласны, чтобы юнец остался на Мьюни, как принцесса начинает думать, куда бы его деть. Стар не хочет, чтобы он уходил. Его приход — неожиданность, которую она ждала первые недели после разлуки, а потом само забылось. Потом в её жизни снова появился Том, таким странным образом ставший её парнем и Марко не понимает, от чего его рвёт на части, когда те ходят за руку и улыбаются друг другу. Он — её сквайр, и этим Баттерфляй подчеркнула всю его важность, но в то же время она не забывает напомнить ему, что он, к тому же, её друг, причём лучший из тех, кто у неё был когда-то. Ему бы обрадоваться, да вот только от статуса «лучшего друга» всё равно в районе сердца жжёт так, будто там полыхают тысячи огоньков, а сам он задыхается. Прямо как тогда, на балу Кровавой Луны, когда он без приглашения пришел вытащить её из этой передряги. — Серьёзно, чувак, ты выглядишь жалко. Тэд выглядит, как бы то ни было парадоксально, жалким и ничтожным на фоне Марко. Мешки под глазами дополнялись усталым взглядом тысячелетнего мудреца, уже успевшего повидать всё на свете за эту жизнь. Даже смешно от того, что таким он считает своего собеседника… — У тебя было всё: родаки, любимая девушка, школа, где ты хорошо учился и друзья, а ещё ножницы, с помощью которых ты мог пойти куда-угодно, но, — это «но» беспощадно затягивается, когда неизвестное науке существо отхлебывает какую-то дрянь из зелёной банки и что-то мычит, — но ты же пришел именно сюда, именно за Стар, и, видимо, не собираешься отсюда сваливать даже с учётом того, что у неё уже есть парень. И ты всё ещё думаешь, что вы просто друзья? Смешной ты, Диаз! К сожалению, Тэд был прав.Счастье — это ночью купаться В волны бросаться. Счастье — это рука на сердце Полном любви. Счастье — зарю ожидать, Чтобы повторить, Счастье, счастье.
— Чёртова кабинка! Стар, Боже мой, прости-прости-прости! — он трясет за плечи Баттерфляй, прикрывшуюся копной золотистых волос и ничего не говорящую. Марко не понимает ничего. Не понимает, как посмел её поцеловать, когда у неё уже был парень. Не понимает, что на него нашло и какова будет реакция у Стар после такого. Та, однако, просто убирает волосы с лица и глубоко вздыхает, успокаиваясь. — Забыли, — нарочито спокойно проговаривает она, нервно качая ногой и глядя боковым зрением на выход из кабинки для фотографий, закрытую по такой странной причине. То, что произошло только что — это же шутка, верно. Это просто неудачная шутка или же Марко просто разволновался, не нашел иного выхода и со страху поцеловал её, но Стар всё равно как-то неловко. На губах ощущается прикосновение чужих губ и, что её пугает чуть больше, не Тома. Это неправильно. Это аморально и кажется первородным грехом, но… Эй, разве она не та, кто любит всё неправильное и не та, кто любит рушить правила и создавать свои на их основе? — Стар, извини, я не хотел тебя поцеловать. В смысле я хотел, но… Ай, как же всё сложно! — Диаз приударил себя ладонью по лбу и крепко сжал зубы, не удостоив вниманием тихое, скромное хихиканье принцессы Баттерфляй, тоже ощущающей неловкость от всей этой возникшей ситуации. — Да ладно, Марко, успокойся. Всё хорошо, — Стар складывает руки на колени, прикрытые длинным платьем приятного оттенка морской волны и парень вдруг оборачивается к ней. По взгляду видно, что он не согласен с ней. — Не всё в порядке, — он качает головой. Не согласен, — и я всё время пытался обсудить с тобой одну вещь. Давнюю, как мир, но очень важную, — смуглый юноша тяжело вздыхает и это верный знак, что разговор будет достаточно серьёзный, — я о том, что ты мне сказала перед тем, как навсегда покинуть Землю и уйти на битву с Тоффи. Стар дернулась, а пухлые щёки покрылись пунцовыми пятнышками. Причина того, почему так резко оборвался тот вечер, должна была остаться забытой и выкинутой. По крайней мере, она так думала изначально. — Это всё было правдой? — С самого начала и конца. — И сколько ты молчала об этом? — Три-четыре месяца. Тот чертыхнулся про себя, услышав такой срок. Он снова прикрыл лицо руками и произнес тихое, сокрушенное «о Боже…». Он устал от всего: от этих тайн, побегов и отреченных долой чувств; от лжи и боли, что тянется кровавой полосой и превращается в чёрную. — Марко. Парень повернулся на своё имя, устало и будто не видящим взглядом смотря на Стар, в светло-голубых глазах которой отразилось что-то. Только вот что? — Я… — тяжкий вздох вырывается из её уст, а она прикрывает очи, не в силах сказать это. Чувства её — грех, упавший ей на душу. Что тут ещё сказать? — я всё ещё люблю тебя.Слышишь в воздухе уже Наша песня о любви будто летит Как мысль, от которой веет счастьем… Чуешь в воздухе уже Луч солнца светит теплее Как улыбка, от которой веет счастьем… Слышишь в воздухе уже Наша песня о любви будто летит Как мысль, от которой веет счастьем…
Но этот вечер остается забытым. Как и самое первое признание в любви. Как и битва с Тоффи. Как и всё то, что они пережили вместе. Всё это забыто. Марко просто не успел ухватиться за те песчинки-воспоминания, в которых ему порой хотелось бы утонуть. Он всё ещё наблюдает за тем, как Стар проводит время с Томом, отнюдь не как с другом. Ему кажется, что все те слова, сказанные в кабинке, да и вообще то самое чёртово признание, были ложью, игрой на чувства и каким-то неведомым желанием разрушить его жизнь, но он просто не пригляделся. Не увидел те слёзы, кровью льющиеся из глаз Стар. Не увидел то, как радость на ней была искажена фальшью. Он просто не увидел, слишком рано делая выводы. И всем вокруг, кажется, нет до него дела. Порой Марко хочется заявить, что он увольняется с этой проклятой Санта-Барбары, потому что ему надоело играть в Арлекина, который только и делает, что веселит народ. Надоело быть посмешищем и игрушкой, которой можно просто на некоторое время поиграть и после, если она более не пригодна и не интересна никому, выкинуть на свалку. Он правда хочет уйти обратно, домой, но не может. Стар. Она его удерживает. Без слов, без действий, без просящего взгляда. Она единственная, кто удерживает его тут, в мире, где у него почти никого нет, где он как чужой. Всё, что осталось у Марко на Мьюни — воспоминания, ставшие роднее, чем что-то ещё. Всё смешивается как в торнадо, он и не успевает очнуться из этого кошмарного сна, ставшего реальностью. Всё становится более, чем просто странным или неожиданным. Стар-не-принцесса-Мьюни сидит в своей комнате, отшвыривая свою палочку как можно дальше и проклиная весь свой род. То, что было всегда семейной реликвией Баттерфляев, ей по праву не принадлежит и она никогда не должна была её касаться. Ей мерзко: от своих предков, от обидчиков Эклипсы, от всей Магической Комиссии и, в конечном итоге, от себя. Вся её семья никогда не была королевским родом, никогда не была частью рода королей и прервался он внезапно, стоило одной королеве выйти замуж за монстра. Марко сидит рядом с ней часами, всеми силами пытается успокоить, как раньше, как на Земле, заставить одуматься от своего решения, но и он тут, оказывается, полностью безнадежен. Палочка переходит в руки новой королеве, стоит им одолеть Метеору. И жизнь становится более обыденной. Нет всех этих королевских указов, обычаев для принцесс, но есть те чувства, которыми они давятся. Есть неправильно принятые решения, из-за которых им сложно жить. Марко подходит ближе, заглядывает в глубокие глаза Стар, в которых отражался витраж надтреснутого небосвода, а Стар… Смотрит на него в ответ. Никто не знает, кто из них виноват больше, а кто меньше. Никто и не знает также, как всё это исправить, чтобы душу больше не саднило, а сердце, разорванное до кровотечения, больше не болело. Шансов на спасения нет. Кто бы мог подумать? — Когда Свет Кровавой Луны падет вниз и выберет двух счастливчиков, связывая их души навеки ради прекрасной любви… — Том краснеет заметно, чувствует вину и тихо шипит, обвиняя себя в этом проклятии, — я хотел, чтобы под этот луч попали мы со Стар, но потом появился Марко и… Ваши души, короче, уже не первый год как связаны. Но можно как-то освободиться от этого проклятия. Спасение находится само собой. Они не знают, будут ли жалеть об этом. Не знают, как им это обойдется и не станут ли сокровенные воспоминания о первой встрече чем-то недостижимым, забытым навеки вечные и оставшимися без должного начала. У них нет времени, чтобы обдумать. Том не выглядит слишком терпеливым, а Дженна, впрочем, как всегда, начинает что-то придумывать, насмотревшись мистики. Стар же отмечает, что без неё этот путь был бы… Скучнее. Снова искажается пространство и их подсознание относит куда-то далеко от того места, в котором они сейчас были. Они оглядываются, не веря: Бал Кровавой Луны. Тот самый, с теми же гостями и той же атмосферой. В кислотно-багровых пересветах праздника теряется практически всё: и счёт времени, и причина, по которой можно было сюда попасть, и люди, которых тут так ищешь. Это было мало чем похоже на праздник. Слух неприятно прорезал похоронный блюз органа, под который невольно хотелось заснуть, а гости даже не улыбались, не выглядели радостными этому приходу и, по всей видимости, предпочли бы сюда вообще не высовываться. Всё знакомо. До боли. Но Марко пытается откинуть лишние мысли и не утонуть с головой в ностальгии. Он аккуратно берёт хрупкие ладошки Стар в свои руки, более сильные, и кружит с ней в головокружительном танце, словно с прекраснейшей на всём свете бабочкой. И относится он к ней так бережно, так осторожно, будто стоит не так на неё нажать и Баттерфляй рассыпется на песчинки. Поворот. И они чувствуют, как загорелся прожектор, а Марко инстинктивно ждет, что сзади его оттолкнет разозленный Том, но этого не случается и танец продолжается. Странные же всё-таки чувства, однако. Стар улыбается той самой улыбкой, что и в прошлый раз, разве что чуть-чуть более грустной, как будто всему сейчас придет конец. Марко же опять чувствует ту самую фантомную боль в том месте, где сердце, как и в тот раз, отстукивало сумасшедший ритм. Зал дрожит в такт пульсу и кажется, будто всё снова повторяется и вот, сейчас всё прервется, Стар узнает своего героя за маской, но она итак знает, кто скрывается за ней и её это даже радует. Музыка становится тише, не так давит на голову, а красавица, парящая в такт его движениям, будто умирает на его руках. Улыбка становится какой-то грустной, а его руки она от чего-то сжимает сильнее. Марко делает тоже самое, как будто боится отпустить.Счастье — это держаться за руки, идти далеко
— Мне страшно, — она говорит это так тихо, дрожащим голосом. Губы дёргались, как будто она сейчас заплачет, хотя глаза стали чуть влажнее и Марко только держит её руки крепче. Не так, чтобы кости хрустели, но достаточно, чтобы та ощутила себя под его защитой. — Не бойся, всё сработает… — шепотом отвечает он, однако ему было страшно не меньше, чем Стар. Будто невозможно было ему сделать это. В последний момент то, что все называют проклятием, кажется им даром, которого они не хотят лишаться.Счастье — это взгляд твой невинный в толпе людей,
Они кружат. Луч становится меньше, а слёз на чёрных ресницах Стар больше. И Марко ничего не может с этим сделать. Бабочке суждено однажды попасть в ловушку паука. — Этого я и боюсь, — она смотрит наверх, где луч сужается, становится меньше и с каждым разом всё ближе и ближе к концу, — я не хочу, чтобы моя судьба зависела от какого-то жуткого проклятия, но… — она сжимает руку Диаза и чувствует, как на неё лег его большой палец. Она точно под защитой, — мне нравится это… Вообще, ему тоже нравилось это и он не мог этого отрицать, но другого выбора у них не было. Другого выхода они так и не нашли.Счастье — это быть вместе, снова, как в детстве,
— Я… — он стягивает маску, обреченно опуская взгляд на кристально-чистую поверхность и тягостно вздыхая от полнейшего бессилия, вставшего над ним грузной тучей, — я не знаю, правильно ли мы поступаем… Девичьи глаза прожигают слёзы, но она держится. Сейчас просто нельзя. — А если дело не в Кровавой Луне? — спрашивает она прежде, чем слышит звук разбитого стекла над головой и прежде, чем шанс на нормальную жизнь навеки прикрылся, открыв им суровую реальность. В один день с неба падали звёзды. И одну такую, самую яркую, Марко поймал.