А был ли мальчик?

Никита ворвался в мою жизнь внезапно, как порыв весеннего ветра, что бесцеремонно врывается в дом, распахивая балконные двери и наполняя пространство свежим воздухом. Это был вихрь, это был шторм, это была любовь с первого взгляда – любовь, которую ничто не предвещало… Как-то вечером мне позвонила знакомая и предложила халтурку: нужно было за несколько месяцев обучить разговорному языку парня, которого родители отправляли на обучение в Америку. Люди не бедствующие, сразу предупредила знакомая, не продешеви. Это была хорошая мотивация: к тому моменту благотворительность меня уже достала. Однако когда она сказала, что мальчику всего пятнадцать, к тому же он серьезно занимается хоккеем, я приуныл. Я вообще терпеть не могу работать с подростками, а тут еще дитя, сросшееся с коньками и клюшкой, то есть (по моим представлениям) слегка туповатое. Я уже хотел сказать, что пусть с юным спортсменом занимается кто-нибудь другой, но знакомая, чувствуя мое кислое настроение, поспешно добавила, что мальчик чудесный и наверняка мне понравится. В конце концов, деньги не пахнут, философски заметила она, и мне пришлось согласиться с этим неоспоримым доводом. Чудесный мальчик явился на следующий день в сопровождении мамаши. Насчет «любви с первого взгляда» я, конечно, приврал. Насчет вихря тоже. Это сейчас в моей памяти появление Никиты окружено романтическим ореолом, а тогда в дом зашел обычный подросток со скромно потупленным взором, уставший после долгой тренировки. Странно, тогда он даже не показался мне симпатичным. Да, блондин, да, стройненький, ну и что с того? Невысокий, худощавый, как и большинство мальчишек. Абсолютно ничего особенного. Впрочем, мне на это было плевать: хотелось побыстрее отвести поздний урок, получить свою денежку и забраться в ванну. Я любезно позволил матери присутствовать на занятии, дабы она убедилась в том, что не зря будет платить немалые деньги. Включив на полную катушку обаяние, я попытался расслабить и разговорить застенчивого пацана. Быстро выяснив, что английский у него практически нулевой, я начал обучение со звуков и первых слов. Ближе к концу урока я увидел в глазах Никиты подобие блеска, некую заинтересованность – и вздохнул про себя с облегчением: мне удалось-таки растормошить этого мертвяка, и теперь я мог быть уверен, что состоятельный клиент от меня не ускользнет. Мама подростка, судя по всему, осталась довольна занятием. Когда они одевались в коридоре, она спросила у сына: – Никитушка, ну как тебе? Понравилось? – Да, клево, – отозвался тот, нагнувшись, чтобы завязать ботинок. У него слегка задралась футболка, и из-под джинсов выглядывала красная резинка трусов с надписью “Tommy Hilfiger”. Взгляд мой невольно задержался на круглых и по виду крепких ягодицах Никиты – они были замечательные. Мимолетное созерцание юной попки было приятным приложением к купюре, которую мне протянула мать спортсмена. В тот день именно зад Никиты произвел на меня самое большое впечатление – больше ничего выдающегося я в мальчике не заметил. *** В следующий раз Никита пришел без мамы, чему я был только рад. Он замерз как цуцик и у меня в комнате первым делом бросился к отопительной батарее. Бесцеремонно оккупировав мой «учительский» вращающийся стул, пацан вцепился негнущимися пальцами в чугунную трубу и прижался к ней румяной щекой. При этом сунул под радиатор стопы в шерстяных носках. – Какой кайф! – протяжно воскликнул Никита, улыбаясь во весь рот. Я вдруг увидел, что у него совершенно потрясающая улыбка: она словно осветила лицо мальчишки изнутри, а сверху наложила две очаровательные ямки на щеках. Передо мной сидело невероятно симпатичное создание с лучистыми глазами и чудо-кожей, какая бывает у человека лишь в ранней юности. Я молча подивился тому, что одна лишь улыбка способна так преобразить внешность, и тому, что я раньше не разглядел, какой хорошенький у меня ученик. – Никита, подожди, я принесу тебе горячего чаю, – неожиданно для самого себя говорю я, – согреешься немного. Иначе ты говорить нормально не сможешь. Повтори пока домашнее задание. – Да-да, Вадим Андреевич, – с энтузиазмом поддержал мою идею Никита, – налейте мне кипяточку. У вас есть пуэр? – Нет, – ответил я, с неподдельным любопытством глядя на подростка, который разбирается в экзотических чаях. – Обычный цейлонский. – Жаль. Я люблю пуэр, как панда любит бамбук, – с блаженством вжимаясь в батарею, нараспев произнес Никита. – Ну да все равно, главное, посладите получше, ложки четыре, а то у меня что-то сахарок разыгрался. На этих словах я не выдерживаю и загибаюсь от хохота – до того потешной показалась мне речь ученика. «Ну и чучело! – с умилением думаю я, включая на кухне чайник и насыпая гору сахара в самую большую кружку. – Интересно, откуда такой хоккеист взялся? С ним точно не соскучишься». Я вернулся в комнату и поставил перед Никитой поднос с чаем и печеньем. Он оттолкнулся от батареи и на стуле подъехал к столу с неприхотливым угощением. Я так понимаю, для него скольжение по поверхности (неважно, на коньках или колесиках стула) было более привычным действием, чем ходьба. – Вадим Андреевич, вы такой добрый, – с чувством произнес Никита, одну за другой забрасывая в рот печеньки. – Я думал, вы меня на прошлом занятии сразу начнете ругать. Я ведь полный балбес в английском. – За что я же должен был тебя ругать? – удивленно спрашиваю я, любуясь его здоровым аппетитом. – За то, что ты не знаешь языка? Ты ведь для того ко мне и пришел, чтобы я тебя научил. – А, меня все учителя ругают, – беспечно ответил тот. – Я уже привык. – Я не все учителя, – усмехаюсь я, принимая от Никиты опустевший поднос. – У меня другие методы обучения. Все, давай заниматься. Никита смахнул ладонью крошки со рта, деловито вытер руки о собственную футболку и мгновенно весь подобрался на стуле, вытянулся, как струна, словно готовый помчаться по ледяному полю за шайбой. Однако по мере того как Никита углублялся в фонетическое упражнение, глядя в учебник и повторяя вслед за мной фразы, тело его становилось все менее жестким. Он вольготно «растекался» по стулу, постепенно откидываясь на спинку и небрежно опираясь руками о подлокотники. Колени Никиты совершенно естественно разошлись в стороны, и он принялся бедрами поворачивать сидение из стороны в сторону. В этом положении ног моего юного ученика, в этих полувращениях было столько природного эротизма, что я не мог оторвать глаз от нижней части его тела. В тот день Никита был одет в серые спортивные штаны, зауженные книзу. Их мягкая ткань свободно драпировала промежность парня, довольно явственно обрисовывая его мужской центр. Для четырнадцатилетнего подростка содержимое штанов по виду было более чем внушительным. Ткань, конечно, не трещала под напором гениталий, но богатое внутреннее наполнение было очевидным. Бугор в паху Никиты не был ложным пузырем, под которым иногда скрывается нечто пренебрежительно малое. Его межножье приковывало взгляд весомостью и дремлющей мощью. Мне пришлось совершить немалое усилие, чтобы отвлечься от созерцания промежности ученика и уделить внимание его органам говорения. Минут через двадцать мозг Никиты начал зависать от напряженной умственной деятельности. Он принялся позёзывать, потирать лоб и щеки, ерзать на стуле и непрестанно менять высоту сидения. Юному хоккеисту невтерпеж было находиться столько времени на одном месте, вбирая в себя сугубо интеллектуальные знания. Естество Никиты требовало непрестанного движения – неудивительно, что школьные учителя сходили с ума, пытаясь обуздать его природу. Неожиданно Никита захлопнул учебник и с силой раскрутился на стуле. Управляя вращением с помощью раскинутых в сторону рук, он громко и фальшиво пропел: «Шняга, шняга шняжная жизнь моя общажная!» Потом резко затормозил и, хитро поблескивая глазами, во весь голос расхохотался. Я не выдержал и, увлеченный этим приступом безудержного веселья, присоединился к Никите. Оглушительно смеясь, мы глядели друг другу в глаза, и я чувствовал, что уже люблю этого мальчика всей душой, безмерно его обожаю и совершенно счастлив оттого, что он вдруг появился в моей жизни. Наконец мы отсмеялись, и я уговорил Никиту сконцентрироваться на новом материале, который я собирался ему объяснить. Я попросил его пододвинуться к моему монитору, где красочная таблица со стрелками и рисунками наглядно демонстрировала грамматику. Он на стуле подъехал к компьютеру, и теперь мы сидели бок о бок, совсем рядом. Я ощущал исходящее от тела Никиты тепло, и это было непередаваемо классно. – Вадим Андреевич, вы мне поможете не отвлекаться, пока будете говорить? – вдруг задал он очередной удивительный вопрос. – А то я все пропущу. – А как я могу тебе в этом помочь? – спросил я озадаченно. Вместо ответа Никита взял мою правую руку и положил ее себе на ногу выше колена. – Если я буду отвлекаться, сожмите мне ногу пальцами, – с детской непосредственностью сказал он. – Отец всегда так делал, когда я маленький готовил уроки. – Ну, хорошо, сделаю. Если тебе это действительно поможет, – несколько растерянно отозвался я. Никита, разумеется, не задался вопросом, а поможет ли это МНЕ вести занятие дальше. Если он думал, что мне легко держать ладонь на его пылающем жаром бедре и одновременно увлеченно объяснять грамматику, то он глубоко ошибался. Я должен был проявить все силы, чтобы не начать гладить эту худенькую, но такую мускулистую ногу. Я говорил на автопилоте, а сам упивался ощущением близости к мальчику, который вдруг стал таким родным. В моей душе разливалась удивительная нежность к Никите. Он сидел молча, и я пальцами чувствовал, как он чутко «прислушивается» к моей руке, словно решая, можно ли мне доверять или нет. Так мы окончили второй урок.