Подводные течения

Она не могла уйти, когда Гриндевальд стоял на ее пути. Он был близко, слишком близко, и держал палочку Куинни, что почти вытащил из ее ослабевшей руки — так, словно вовсе не собирался забирать ее. Словно он только опустил палочку, чтобы Куинни, неразумное дитя, не поранила саму себя. Они замерли, друг напротив друга, когда Куинни осознала, что должна была не следовать его воле, а держать палочку направленной прямо на него, готовой нанести удар. Так бы сделала Тина. Она бы уж точно не растерялась, и руки бы ее не дрожали. Куинни помнила, как Тина смело выступила против Гриндевальда, как сражалась с ним, считая, что сражается с Персивалем Грейвсом — с тем, кого она боготворила, обожала, любила, но кто поступал неправильно, кого следовало остановить. Ей было даже сложнее. Куинни же знала, кто находится сейчас перед ней. Она видела его прямо перед собой. Она знала, что от него ожидать. Или же нет?.. Гриндевальд отпускал ее? Эти его слова о том, что она может покинуть это место… Но она не могла уйти. Куинни застыла, замерла, завороженно глядя в эти разного цвета глаза. Нет, она не могла уйти. Тина бы не ушла. Тина бы осталась сражаться. А Куинни… Куинни не могла даже держать палочку в своих руках так, чтобы она не дрожала. Тина была настоящим мракоборцем, и это было ее призванием. А что оставалось Куинни? Варить кофе, справляться с засорами, играть роль милой и недалекой блондинки в МАКУСА? А Гриндевальд хотел, чтобы она помогла ему, помогла построить новый мир, где волшебники смогут свободно жить — и любить. Неужели она была ему нужна? — Ты вся дрожишь, Куинни, — вкрадчивый голос Гриндевальда прервал ее мысли. Одно едва уловимое движение Гриндевальда — и она чувствует, как одежда окончательно высыхает, а она сама начинает согреваться. Но этого оказывается мало, и, повинуясь лишь его жесту, с кресла соскальзывает белая кружевная шаль и нежно ложится Куинни на плечи. Она придерживает ее, чтобы та не упала, и замирает снова. — Или это страх? — спрашивает Гриндевальд, испытующе глядя на нее. Куинни отводит взгляд, но успевает заметить улыбку на тонких губах и слышит укоризненный вздох. — Меня не стоит бояться, милая. Уж точно не тебе. Как я могу причинить тебе вред? Он осторожно берет ее руки в свои, словно желая согреть их, и заглядывает в ее глаза. И приоткрывает завесу, что оберегает его разум от чтения мыслей ею. Куинни запоздало вздрагивает от прикосновения — и потрясённо распахивает глаза, читая разум Гриндевальда. И приходит в себя только тогда, когда Гриндевальд обхватывает ее за плечи, чтобы она не упала. — Теперь ты видишь? Я не причиню тебе зла, — тихо говорит он, придерживая Куинни, ведёт ее к дивану, помогает сесть, пока она приходит в себя. — Я никому не хочу причинять зла. Но так нужно — ради высшего блага. — Ради высшего блага? — слабо переспрашивает она. Улыбка скользит по губам Гриндевальда, он опускается на пол перед Куинни, опираясь на одно колено, пристально смотрит на нее. Его разум до сих пор открыт, ему не нужно ничего говорить вслух. Куинни слышит его. Великое дело и великая цель, разве ради них нельзя пожертвовать чем-то? Разве ради любви, долга, своей семьи, всех магов можно не жертвовать? Куинни пытается прийти в себя. Поток мыслей Гриндевальда подобен бурной реке, он сбивает тебя с ног, грозит поглотить, утянуть на дно. Она уже тонет в нем. И, кажется, не хочет выбираться на берег… Здесь для неё есть место — теперь она это знает. Здесь у нее будет цель. — Твой дар, Куинни, — думает Гриндевальд. — Твой дар уникален. Ты можешь так много сделать благодаря своей силе, которую ты считаешь проклятием. Ты можешь стольких спасти. Ты можешь помочь мне. Ты ведь видела, что нас ждёт? Мои видения всегда сбываются… Но если ты хочешь жить, скрываясь, жить своей прежней жизнью — я тебя не виню. Просто я решил, что у тебя есть смелость, сила и желание, жажда все изменить. Как у меня… — Ради высшего блага, — неуверенно шепчет Куинни, словно пробуя на вкус это утверждение и эти слова. И чувствует, как тонет, растворяясь в мыслях Гриндевальда, обращённая в его веру. Мысли не могут лгать. Куинни верит ему. Поток мыслей Гриндевальда подобен бурной реке. А у каждой реки есть свои подводные течения.