Реальность, созданная мною

– Вставай! Вставай, я сказал!       Небо сегодня серое, тяжёлое, словно бы хмурящееся на происходящее на бренной земле. Дождя ещё нет, но воздух вокруг душный и спёртый, и вдыхать его тяжело, но приходится, чтобы выживать.       Саске не видит опасности впереди, все его внимание на другом – его лучший друг, Седьмой Хокаге, человек, который когда-то спас ему жизнь, упал на землю, и так и остался лежать, недвижимый и обмякший. Чтобы он так, после одной вражеской атаки упал ниц, почти замертво? Вздор! Узумаки Наруто способен идти вперёд, даже если в его спину будет воткнуто сто кунаев по самую рукоять, связанный по рукам и ногам стальными цепями, истекая кровью, ему плевать, ведь дорога есть одна – только вперёд. – Не смей вот так умирать! Вставай сейчас же! Наруто! – Саске бегло смотрит на белую мантию на чужой спине, по которой растекается алая кровь, пропитывая материал, и, обернувшись, обращается к другому человеку на поле боя, той из немногих, кому может доверять в этом мире, – Сакура, помоги ему!       Он успевает заметить, что её всегда кипельно-белые миловидные повседневные штаны испачкались за время боя, а от браслетов на руке не осталось ни следа, хотя, это не удивительно – её нечеловеческая сила известна многим, и уж когда его жена входит в раж, никаким побрякушкам не устоять. Как ни странно, Сакура не торопится помочь своему лучшему другу, пробывшему с ней в Седьмой команде не один год – она вскидывает руку, удобнее перехватывая кунай в руке, держа его наготове, и, кивнув присутствующим, медленно движется вбок, не сводя с мужа глаз.       У горизонта тёмное небо начинает греметь, словно предвещая беду, а Саске, сжав кулак единственной руки, уже злится, глядя по сторонам, гневно обращаясь к союзникам: – Что вы стоите?! Боруто, Сарада, Какаши! Помогите ему! Какого черта вы застыли?       Его собственный ученик, худой голубоглазый мальчишка, сглатывает, вздрагивая, но учителя не слышит – лишь движется в противоположный бок, заходя Учихе за спину, доставая оружие из набедренной сумки. Саске раздраженно и непонимающе следит, как его родная дочь, та, что всегда восхищалась Седьмым, и хотела стать следующим Хокаге, не бежит помогать своему кумиру. Она роняет слезы из глаз, движением руки возвращая на место спадающие очки, и, красным знакомым взглядом посмотрев на отца, делает два шага назад, становясь ровно перед ним, раскидывая руки в стороны – не пускает вперёд.       Напряжённо наблюдая за тем, как Какаши, весь натянутый, словно металлическая струна, раскрывает какой-то свиток, и становится справа от Учихи, но не как союзник, боком или спиной, а лицом к лицу, Саске осознаёт, что не совсем понимает происходящее. Они хотят контратаковать, но хотят сделать обманный манёвр, обдурить противника этим представлением? Но как можно идти в наступление, не подняв на ноги Наруто? Они вообще видят тяжесть его повреждений?       Почему никто не хочет позаботиться о Наруто?       Вспышка света прорезает темное небо, и Саске, щуря глаза, снова смотрит на жену, рассматривая внимательнее, ища ответы на большое количество вопросов, скопившиеся в голове. Всё в ней такое же, как всегда – красное незамысловатое платье, похожее на детское, старое, правда знак на спине уже совершенно другого клана. Белые штаны, гладкие розовые волосы слегка разметались, но ей идёт это, она уверенно держится на небольших каблучках, как всегда хорошо держалась её легендарная учительница, и...       И все в ней так знакомо, но отчего-то так далёко, словно есть одна маленькая деталь, крошечная и важная, очень важная, но постоянно ускользающая из виду.       Над головой гремит гром, почти ощутимо сотрясая воздух, чёрная туча грозит дождем залить все окрестности, и морщась от неприятного звука, Саске наконец замечает разницу, хотя видел её уже много раз в жизни.       Глаза его жены обычно робкие, всегда такие влюблённые, что в двенадцать лет, что в двадцать, что в сорок, она всегда смотрит слегка неуверенно, в его присутствии словно спрашивая разрешения на каждое действие, в особенности связанное с ним самим. Саске дважды моргает, смотрит на жену, и понимает, что собственные глаза упираются в рисунок на стекле, которым он окружён. На стекле и правда запечатлена его жена – стройная и красивая даже в годах, прекрасная и сильная, только вот глаза её совсем другие. Они слегка мутные, потому что их настоящий владелец стоит за стеклом, за рисунком, практически невидимый, попадающий силуэтом в силуэт, но глаза выдают – его Сакура не носит маску АНБУ, её зеленые глаза никогда не смотрят гневным изумрудным взглядом, и несмотря на любое количество смен в больнице, её взгляд никогда не будет таким измождённым и утомлённым.       Слышится треск. Противный и режущий слух, словно небо прогремело так сильно, что наконец, вибрациями своими, разрушила стекло с рисунком, который уже совсем не выглядит живым, и Саске с удивленным выдохом наблюдает, как стекло начинает ломаться. Но не сверху, не небо виновно в поломке – взгляд в прорези маски выглядит чётче, злее, сильнее – и вокруг, словно паутинка, на чужом лице своей жены расходятся трещины, ломающие картину рисунка на стекле, переходя на гладкое лицо, стройную фигуру и знакомые руки, в конце концов, с оглушительным громким треском картина ломается, в отблесках молнии поблёскивающей крошкой осыпаясь на землю, открывая настоящего человека за собой.       Вспоминаются донесения его клонов-информаторов. Сакура Харуно действительно была в числе тех, кто сопротивлялся его режиму сильнее всех, организовывая работу повстанческих отрядов. Он думал, что убийство Пятой хоть немного образумит её, поставит на место и испугает, но зареванной бесполезной девчонкой она больше не была – как стало известно, забросила стезю медика, научилась обращаться с мечом, и, натренированная самим Шестым Хокаге, стала АНБУ, сильной и жестокой, о чем даже напомнила боль в шраме на спине, ведь однажды ей удалось подобраться слишком уж близко. Надо же, где-то откопала Суйгецу и Джуго, пришедших вместе с ней освободить Карин. Их попытка и уговоры такие жалкие, один из них слишком много болтает, наивно считая себя другом, а второй чересчур много талдычит про волю и судьбу, и пускай они побежали бы за ним, куда он попросит, но они так раздражают, поэтому Саске, не задумываясь, убивает обоих, а когда наконец заносит меч над розоволосым организатором позорной операции, его с ног сбивает Карин, давая бывшей сокоманднице Учихи уйти.       Саске морщится, трясёт головой, в поисках поддержки из-за непонятных наваждений смотрит на дочь, которая все никак не может прекратить плакать, и понимает, что слёзы размыли собой рисунок на стекле, превращая лицо в совершенно чужое, пусть и похожее. Размокшее стекло мутнеет и осыпается, открывая за собой человека, одной рукой держащего печать. За ее спиной, позвякивая на беспокойном ветру, натянуты сверкающие чакрой и силой цепи, огромными многометровыми узами сдерживая хвостатых зверей, застывших поодаль. Она последняя, кто умеет делать эту технику, и в тот момент, когда Саске понимает, что это не его родственница, а родственница павшего Наруто, наконец, можно разглядеть различия между ними. Глаза тоже красные, но волосы легендарно-алые, жёсткие, как проволока, не учиховские, цвета вороного крыла. С ней он не связан своей кровью, между ними лишь её кровь, красная, как ее волосы, дарящая жизнь раз за разом. У него ещё есть сомнения, но когда она поднимает руку, поправляя очки лишь четырьмя пальцами на руке, висок простреливает боль, несущая в мозг его собственный безумный смех и воспоминания, наполненные вкусом крови на языке.       Карин пыталась вразумить его несколько раз. Слонялась рядом, умоляла и плакала, плакала и умоляла, когда его все-таки кто-то мог ранить, послушно давала себя кусать, роняя горькие слезы боли не в теле, а в сердце.       Когда она совершенно перестаёт слушаться и даёт уйти Сакуре, несильно, но ощутимо ранившей его (чертова Бьякуго!), он притягивает её за руку к себе, словно бы для лечения. Она ожидаемо послушно даётся, и когда он, со злой, безжалостной усмешкой смыкает челюсти, в наказание за неповиновение откусывая ей безымянный палец, пронзительно визжит, пытаясь вырвать руку. Он отпускает, и ему плевать – её кровь лечит порезанную спину, а остальное не важно.       Слишком поражённый и не желающий принимать и видеть всё это, Саске мотает головой, нерешительно отступая на шаг назад, и спиной вдруг утыкается во что-то острое. Мгновенно разворачивается и с надеждой смотрит на мальчишку с очень знакомым лицом, тяжело дышащего, слегка по-детски, двумя руками сжимающего между собой кунай, выбросив руки вперёд, и защищаясь, и нападая одновременно. Учиха почти произносит его имя, комично похожее на имя отца, но взгляд его застывает на острие оружия. Из стекла торчит лишь кончик лезвия, разламывая хрупкое, но толстое покрытие, разрисованное чужим лицом, но это ненадолго – с другой стороны рука напрягается, толкая оружие вперёд, и стекло звонко ломается, рассыпая образ ученика и сына лучшего друга по земле. Как-то осоловело и отстраненно Саске рассматривает волнами заострённый лезвие-кастет на чужой руке, и, поднимая глаза, взглядом встречается с некогда мальчишкой, слишком рано повзрослевшим и слишком много потерявшим, впрочем, собственно, как и тот, кто научил его расенгану.       В мечтах Саске он был вторым учителем его собственного ученика, и вспомнить его имя очень легко – внук Третьего был назван в честь деревни, из которой Учиха так долго бежал, и в которую позже пришёл убивать.       Цунаде остаётся последней Каге из списка, с которыми нужно было расправиться, и, надо признаться, сражалась она достойно, ничего не скажешь, внучка Первого. Что ещё больше вызывало уважение, так это то, что даже после её смерти, когда безжизненный взгляд Легендарной Неудачницы навечно упёрся в небо, люди продолжали за неё сражаться, и самым бойким и яростным был именно мальчик в несуразном синем шарфе. Он кричит и плачет, пытаясь атаковать снова и снова, и Саске уже почти убивает его, но видя, как пацан сворачивает на ладони расенган, хмыкает и всего лишь ломает ту самую руку, посильнее ломая кости, неестественно выворачивая пальцы. Парень орет, и кричит, что отомстит за бабку и братца-Наруто, но Саске лишь молча исчезает, ему нет дела до чужих мечтаний.       Реальность и не-реальность цветным кровавым калейдоскопом смешиваются в голове, и Саске, обхватив двумя руками голову, сжимает волосы пальцами, хотя бы с помощью боли стараясь прийти в себя. Слегка качнувшись, переступив ногами для удержания равновесия, инстинктивно не желая смотреть вниз, на тело на земле, он переводит взгляд на своего первого учителя, ища поддержки хотя бы у него, обычно немногословного, так похожего на себя.       Стекло напротив Какаши слегка выгибается наружу, и за мгновение рассыпается одномоментно, с внутренней стороны словно разбитое тысячей птиц, и в первую секунду, видя человека у груды стекла, появившегося из собственного безумного сознания, Саске думает, что хотя бы с ним все иначе, но это не так – этот Какаши потрёпаннее, серьёзнее, опаснее. Он одет почти, как Сакура, в форму АНБУ, разве что на груди некое подобие куска доспеха с нанесённым сверху кандзи Шестой Тени Огня. Саске почти беспомощно моргает несколько раз, надеясь, что и эта краска пропадёт, но всё остаётся слишком реальным, и это режет глаза и всё то, что осталось от сердца. Слышится хлопок, опустевший свиток падает на землю, а в руке Хатаке сжимает меч, который почти мгновенно обвивает фиолетовая молния.       Её отблески на фоне темного неба кажутся потрясающе яркими, Саске уже почти тянется к ней, чтобы коснуться хоть чего-то настоящего рядом с собой, но застывает – его пальцы залиты кровью, они липнут друг к другу и выглядят совершенно некрасиво, а в голову, словно тяжелый удар, врываются воспоминания реального настоящего.       Для него не стало новостью, что упрямая Коноха выбрала Хатаке Какаши Шестым Хокаге, это было ожидаемо – людям всегда нужно было во что-то верить и на что-то ориентироваться. Пусть это и так, но это прямое нарушение всемирного режима, введённого Учихой, поэтому он небрежно переносится в свою чисто по факту рождения родную деревню, и, даже не посмотрев на окружающих, видя только цель, затевает бой. Бывший учитель отпор дает хорошо, даже несмотря на то, что перестал быть Героем Шарингана. Саске почти с удовольствием сражается с ним, ведь действительно надоедает убивать с одного или двух ударов, но в конце концов его меч уже дважды проходится сначала по руке, а потом и по животу Шестого, выпуская брызги крови, и когда Учиха делает очередной выпад, вмешивается художник, тот, кем когда-то в Седьмой команде заменили Саске. На одежду опускаются брызги чернил, черноглазый бледный джонин оттесняет собой лидера деревни, пригибается и достаёт меч, готовясь кинуться в атаку, а Саске лишь раздраженно выдыхает – ему нравилась эта рубашка.       Крест-накрест рассекая мечом грудную клетку Сая, отталкивая небрежным движением уже мертвое тело от себя, Саске краем глаза замечает бывшую помощницу Пятой, присевшую на колени возле Шестого, залечивая его раны. Это, по его меркам, слишком уж явная наглость, поэтому он, мгновенно перенесясь к ней за спину, вбивает собственный меч ей в спину почти до рукояти. Чтобы убивать, её имя знать не нужно, да и вспоминать не хочется – его больше забавляет, что острие меча, пройдя через чужое тело, почти утыкается в Какаши, изумленно застывшего на выжженной земле. Саске уже почти собирается что-то сказать о том, что зря его продолжают недооценивать, не понимая всю серьезность ситуации, но со всех сторон вдруг прибывают подкрепления – прямо по земле к Какаши ползёт печать Бьякуго, даря временную защиту и залечивая чужие раны, а расенган крикливого пацана проносится слишком уж близко от лица, поэтому Учихе приходится отскочить на пару метров, застывая. Он стоит пару мгновений, небрежно прикидывая, а не прибить ли их всех подчистую одной лишь Бомбой Хвостатого, но, мысль эту отметает – всех не убьёшь, в этом нет смысла. Он кивает Какаши на погибших буквально пару минут назад друзей, усмехается практически игриво, назидательно, как бы говоря впредь быть поосторожнее, и исчезает, даже не складывая печать.       Воздуха не хватает. Лёгкие, по ощущениям, кажется, не больше сжатого кулака, маленькие и бесполезные, не выполняющие свою основную функцию – дышать и поддерживать жизнь. Отводя глаза, Саске пытается посмотреть в небо, но оно давит, давит и гнетёт, словно кто-то с неба винит его за все совершенное. В надежде зацепиться глазами за хоть что-то родное и знакомое, он опускает взгляд, и слишком поздно понимает, что совершил ошибку – ведь это тело на него совершенно не похоже.       У каждого из них находится какой-то изъян. То волосы бледнее, то глаза тусклее, голос противнее, рост ниже, а про полоски на щеках вообще речи нет. Ведомый таинственным даже для самого себя порывом Саске убивает их, плохих копий Наруто, одного за другим, и совершенно наплевать, гражданский это, или шиноби, все они ненастоящие и заслуживают смерти, потому что настоящих, подлинных клонов умел делать лишь Наруто, но Наруто умер. Так и остался в Долине Завершения, некогда бывший героем деревни, бездыханным телом замерев на дне ручья, некогда бывшего водопадом. Вода трепала его волосы, смывая с остывающих конечностей кровь, и Саске, каждый раз убивая кого-то хоть отдаленно похожего на Наруто, щёлкал пальцами, веля клонам отмыть тело. Гневно провожал взглядом, злясь непонятно за что, и постоянно забывал себе напоминать, что именно он убил Наруто в тот день. – Жизнь людей зависит от того, что они считают истинным или верным... Так они определяют свою реальность.       Меч падает на землю, и Саске, пошатнувшись, опускается на колени возле чужого бездыханного тела, отдаленно напоминающего самого близкого на свете человека. В такой смене положения нет никакой уловки или уклонения от занесённого сверху сверкающего фиолетовым меча – ноги больше не держат. Саске слишком поражён и опустошён той реальностью, которую создал своими покрытыми кровью руками, его брови приподнимаются в немом удивлении, горестном и неверящем. Ему все равно на клинок, сулящий окончание жизни – голос Итачи звучит так близко и реально, что это единственное, что для него существует сейчас. – Но что такое истина? Всего лишь понятие... Реальность может оказаться миражом, жестоким миражом.       Как человек, создавший по всему миру тиранический, тоталитарный режим полного повиновения и страха, Саске Учиха считал, что знает всё о жестокости, но никогда бы не подумал, что именно эта реальность, так тщательно и уверенно созданная им самим, окажется так жестока. – Хм.       Клинок, звеня знакомым раскатом молнии, опускается, и после яркой вспышки наступает полная темнота.

***

      Он улыбается тепло, почти нежно, но ничего пока не говорит, лишь щуря в ироничной улыбке голубые глаза, слегка склонив голову набок. Не боится ничего, стоит, плоть и кровь, расслабленный и настоящий, сунув руки в карманы. От него исходит такой свет, что в глазах мгновенно становится влажно, но это не физиологическая реакция – чисто психологическая. – Я... Я не смог. Я не оправдал надежд. Твоих и Итачи. Вы надеялись на меня, верили в меня, а я... Я ничего не смог. Я сделал только хуже. Я... – Саске всхлипывает, в бессилии своём не пряча лицо, давая слезам течь по щекам, сипло и часто вздыхая, не успев, кажется, надышаться вдоволь ни на том, ни на другом свете. Сжимает кулак, подступая на шаг ближе, и выдыхает, другой рукой сжимая рубашку на груди, – Я... – Теперь-то ты понимаешь, Саске, почему я не хотел тебя одного оставлять? Посмотри, каких делов ты наворотил, даттебайо! – Наруто смеётся, как-то плавно и мягко оказываясь рядом, сбоку. Обхватывает руками за плечи, на пару мгновений прижимаясь щекой к чужому плечу, улыбается и тянет его за собой, вперёд, туда, где всё то темное и страшное, сочащееся кровью, остаётся где-то далеко за спиной, – Следующие два рамена за твой счёт! Итачи сказал, что больше не даст себя объедать, наказал ждать тебя!       Саске рвано вздыхает, подавляя всхлип, коротко смотрит на человека, от которого больше никогда в жизни не хочет отходить далеко, быстро кивает несколько раз, и, наскоро вытерев лицо рукавом, делает шаг вперёд, оставляя все позади, следуя туда, где без поддержки никогда не оставят.       Плечом к плечу.       Рука в руке.       В реальность, созданную двумя людьми, а не одним.