blood // water

Она целует её запястье, на котором появился новый порез; вдыхает её шею, на которой всё ещё не сходит красный отпечаток от узла; проводит мокрую дорожку языком по её телу и смотрит на неё. Все её синяки и шрамы, которые она скрывает под этим количеством бинтов — ужасающие, но она всегда говорит, что они чудесные, в тоже время ругаясь на неё, когда появляются новые, зная, что её ругань ни к чему не приведёт. Виновница всего этого улыбается, хотя, наверное, это можно назвать ухмылкой — она ухмыляется и не сводит с неё взгляд, как бы говоря: «тебе ещё не надоело?», и нет, ей не надоело. Даже если она хмурится и грубит, она знает, что ей не надоело. Я смотрю на очередные лезвия, испачканные твоей кровью, смотрю на ещё неиспользованные веревки с подготовленным узлом, бросаю взгляд на пачку таблеток снотворного и успокоительного, а потом смотрю на тебя. Ты сидишь в холодной ванне, дрожишь и всё ещё продолжаешь улыбаться. Опять ничего не получилось, да? — Зачем? — Ты же знаешь, что я не вижу смысла жить, правда? — она улыбается, наклоняя голову к плечу, — Так зачем же ты опять спасла меня? — Кто, если не я? Осаму улыбается, и, видимо, молча соглашается. Накахара понимала, что когда-нибудь она просто не успеет. Рыжеволосая девушка берёт в руки темноволосую и непроизвольно вздрагивает — вода ледяная, девушка тоже, кровь на запястьях засохла, но её нужно обработать. Порезы достаточно глубокие, чтобы ужаснуться, но недостаточно глубокие, чтобы умереть, и может быть потом Чуя пошутит, что «резать нужно вдоль, а не поперек, показушница», но не сейчас, сейчас ей нужно обработать её раны и дать понять, что она рядом. Она любит её — любит всем своим сердцем, хочет спасти её, желает быть рядом с ней до последнего вздоха, но искренне не желает слышать последний вздох с её стороны. Она бы пожертвовала ради неё всем, что у нее есть, даже своей собственной жизнью, но кому это надо, если та, ради которой она готова на многое, сама не хочет жить? Накахара улыбнулась своим мыслям: Осаму всегда была такой. Как только они познакомились, тогда, в том самом городе, где Чуя прижала её ногой к стене и потребовала выдать всю информацию, а потом незамедлительную смерть после, та ответила, что выбирает смерть, даже не раздумывая. Сейчас Чуя требует от неё жизнь и попытки жить, но Осаму всё равно выбирает смерть. Она не меняется. Жаль только, что сама Накахара изменилась и каждый раз не даёт той умереть. За окном дождливо и пасмурно, середина осени и унылая погода — хочется лежать в кровати под одеялом и пить какао, смотря очередной скучнейший боевик, но вместо этого она аккуратно кладёт раненную девушку на кровать и одевает её. Большой свитер, шерстяные носки и утеплённые лосины, и горькие надежды, что это согреет её. Аптечка, которой она пользовалась совсем недавно, не сдвинулась с места, та всё ещё лежит на тумбочке, даже не думая исчезнуть, ведь в квартире Осаму она понадобится всегда. Накахара аккуратно берёт в свои руки запястье девушки и начинает обрабатывать её раны; смочить ватный диск в хлоргексидине и спокойно протереть все её порезы вошло в привычку. Она хочет зацеловать всю её руку, но заставляет побороть в себе это желание, потому что все её губы покусаны из-за того, что она слишком много нервничает; она берёт в руки бинты и обматывает обе руки. Им обеим это нужно. Они знают, что прячется под этими бинтами, знают только они, но они нуждаются в неком барьере, который всё равно их никогда не спасёт. Всё это время они молчат, и это превратилось в некий ритуал, традицию, где первая причиняет себе боль, а вторая, как верная собака, прибегает и залечивает её раны. Накахара не против быть верной собакой до тех пор, пока это будет нужно. Нужно ей. Возможно, она слишком эгоистична, но она не может так просто отпустить её. Она всегда будет нуждаться в ней, как в глотке воды посреди бесконечной пустыни. Осаму преобразовывается: словно всего суицидального образа и не было вовсе, она звонко смеётся и весело смотрит на Чую. — О, моя милая, как я по тебе скучала! Я в очередной раз убедилась, что не хочу умирать с болью, поэтому не могла справиться и… в итоге мы здесь. — Боль будет всегда, и ты это знаешь, дурная. — Боли не будет если ты, моя сладкая Чуя, совершишь двойной суицид вместе со мной, — Дазай хихикает и хлопает по своим коленям. — Найди себе кого-нибудь другого, я умирать не собираюсь, тем более с тобой, — рыжеволосая тихо вздыхает и садится на её колени. Осаму целует её в нос, переходя на шёпот: — Знаю, что не собираешься. Ведь на тебе роль спасательницы, не так ли? — Я на это не подписывалась. — Ага, я тоже, но почему-то ты всё ещё здесь? — Ты знаешь почему. Темноволосая незаметно кивает и начинает покрывать поцелуями лицо Накахары. Что было в её голове в этот момент? Почему в один момент она дрожала в холодной кровавой ванне, а во второй она сидит здесь и целует другую девушку? Возможно, она сама себя не понимала, ведь смысл жизни, который она так отчаянно ищет, сидит прямо перед ней. — Сегодня в Агентстве Куникида-чан отругала меня и сказала, что я плохая работница… — Осаму целует её шею и легко покусывает кадык, — Я плохая работница, Чу-у-уя? — Ты… ленивая и безответственная, — каждый раз рыжеволосая вздрагивает, когда та прикасается к ней, потому что это так приятно, так сладко и так хочется ещё, но всё ещё не так опьяняюще, что хочется умолять, — Поэтому она права. — Но как же, — поцелуй в левое плечо, — Я могу быть ленивой, если я поймала преступника, — поцелуй в правое и укус, который оставит отпечаток её зубов на белоснежной коже рыжеволосой, — Которого так долго не могла поймать полиция? — Наверняка тебе помогла Рампо, — Накахара тихо стонет и каждый поцелуй для неё как вкус самого сладкого яблока. Возможно, она стала такой чувствительной и хрупкой после всех случаев, которые могли принести неизбежную смерть её давней врагини. Да и можно ли её так назвать, если они с самого детства были неразлучны, как дуэт, который всегда выполняет свои задания? — А вот и нет. Я сама! Ты же знаешь, что я умная и могу со всем справиться. Осаму целует её в губы, приподняв подбородок, и целует так, как будто это последний их поцелуй в жизни. Даже если девушка не хотела жить и пыталась всячески покончить с собой, она никогда не захочет закончить отношения с ней, потому что она та, кто придёт. Даже несмотря на то, что Осаму покинула её на горьких четыре года, нашла другую компанию других людей и начала новую жизнь. Накахара всегда была рядом и следила за тем, чтобы Осаму была жива. — Чуя-чан, я люблю тебя, ты знаешь? — Знаю, дура. Я уже сказала, что ты прекрасно знаешь тоже. — Знаю, — Дазай тихо смеётся, — Прежде чем я закрою свои глаза в последний раз, я хочу увидеть тебя. — Ты ещё долго не закроешь свои глаза в твой последний раз, прошу тебя, не драматизируй, — Накахара закатывает глаза и громко цокает, — Раз уж у тебя опять не получилось совершить своё очередное бессмысленное самоубийство, как насчёт того, чтобы приготовить мне какао? — Ага! Я купила такой интересный боевик, ты просто офигеешь, — Осаму чмокает в её покрасневшие ушки и кусает мочку, — Так что готовься к фильму, который покорит твоё холодное сердечко. — Очередной идиотский индийский боевик, я поняла, можешь не продолжать. Что насчёт «Собачьей жизни»? — Ты опять будешь плакать, а мне тебя успокаивать, поэтому мы будем смотреть «Голодные игры»! — Дазай. Нет. Собачья жизнь. — Голодные игры. Накахара кусает её за щеку так сильно, что завтра, когда Осаму увидят в Агенстве, её девушку будут дразнить, как «злая и опасная собака, которая так сильно покусала нашу Дазай». Накахаре всё равно до тех пор, пока им это обеим нужно, даже если звание злой, но верной собаки останется до конца её жизни. Ей нужна она, живая и тёплая, та, которая сможет за минуту испепелить все её нервы, та, которая успокоит её, когда она будет плакать над смертью собаки в очередном фильме про собак и та, кто каждый раз будет так заинтересованно смотреть второсортный боевик. Даже если она будет ненавидеть её за то, что та спасла её и в этот раз. — Ладно, но в следующий раз мы смотрим голодные игры… Пока существует следующий раз, существуют и они. what you gonna do when there's blood in the water?