***
Америка чувствовал себя комфортно в том относительном одиночестве, которое ему дарила жизнь на другом континенте. Он был далек от межгосударственных интриг, да и попробуйте заставьте ребёнка выговорить это слово. Лишь редкие визиты Испании напоминали мальчику о том, что, в общем-то, есть Старый свет. А потом он встретил Её. Точнее, Америка сначала вообще не был уверен, она ли это: Англия, будучи изрядно выпившей, шла в тяжелых ботфортах с непередаваемой грацией мешка картошки. Под расстёгнутой рубашкой виднелись бинты на уровне груди, что, впрочем, Америка списал на ранение, а шафрановые волосы были собраны в тугой неряшливый пучок и спрятаны под шляпу. Шла Англия уверенно и целенаправленно никуда. Выпитый алкоголь нисколько не повлиял ни на осанку девушки, ни на ее зрение. Выработанный за многие годы навык видеть боковым зрением чуть ли не лучше, чем прямо перед собой, позволил Англии сразу же заметить мальчика, любопытно изучающего её и её экипаж. Пьяная улыбка тронула губы девушки. — А ты милый, пацан. Будешь теперь моим братишкой. Зови меня «сестра Элис». Или просто Элис, — Англия подмигнула. Альфред моргнул пару раз: неужели она действительно девушка? Однако долго думать об этом он не захотел, да и оперативной памяти было маловато — у него теперь была сестра, что не могло не радовать. Такой она и осталась в его памяти навсегда: яркой, немного нахальной, одурманивающее смелой, величественной и очень странно, но приятно пахнущей солью и жженым сахаром. Для Америки теперь всегда этот запах ассоциировался со Старым Светом.***
Очередной светский вечер. Америка не знает, зачем они нужны, но послушно посещает. Если его приглашают, конечно. Выполнив джентльменский долг и подарив дамам несколько танцев, Альфред теперь сидел с бокалом пунша в руке, снова о чем-то задумавшись. Неожиданно он заметил светловолосую девушку. Как там этот цвет называется: лимон, шафран, горчица? Нет, это скорее список покупок, а волосы девушки были больше похожи по цвету на свежую солому — точно не такие, как у нее, Альфред никогда бы не спутал. Девушка эта так легко перемещалась по залу, что создавалось впечатление, будто она не касается пола вовсе. На самом деле, просто светская бабочка. «Ничего особенного», — подумал Альфред, едва заметно прикусывая щеку изнутри.***
— Un, deux, trois, un, deux, trois. Америка, тебе что, медведь на ухо наступил? — Нет, только ты на ногу, а что? Раздраженно выдохнув, Элис убрала иголку от пластинки и устало села на диван, отточенным жестом поправляя юбку и перчатки. — Зачем мне вообще это нужно? Затанцевать Францию до смерти чтобы получить Луизиану? — Ты мой брат. Не надейся, что тебе удастся избежать светской жизни и бесполезных мероприятий, которые подразумевают танцы. — Я с таким же успехом могу на этих мероприятиях играть роль торшера — мне без разницы. — Не мели чушь. Когда-нибудь ты станешь великой страной, и я не могу позволить, чтобы за твоей спиной шептали: «А, это тот, который был торшером тогда, в Вене?» — Ты сейчас заботишься о моей или о своей репутации?***
Рассеянно гуляя по улочкам Нью-Йорка, Альфред продолжал изучать происходящее вокруг. В какой-то миг ему показалось, что сюда стекаются все лентяи из других штатов. Америка теплил надежду, что сходства с Лондоном на этом заканчиваются. От прищура Америки не скрылся едва ли удививший кого-то сюжет: супружеская чета шла по улице и спорила. В один момент женщина видимо окончательно разозлила мужа, из-за чего тот ее ударил — звонкая пощечина. Жена замолчала, лишь со страдальческим видом прижав ладонь к месту удара. Альфред, подобно другим прохожим, ни слова не сказал, но в груди что-то сжалось, пусть по словам некоторых сердца там и в помине нет.***
Америка точно молча восхищался бы, тяжело вздыхая, изяществом Англии в бою, если бы она с этим самым изяществом не раскидывала его солдат во все известные стороны света. Он видел свою сестру такой впервые: глаза горели праведным гневом, щеки от усталости и ярости были пунцовыми, прическа растрепалась и превратилась в невесть что, явно недостойное леди, рубашка была расстегнута дабы спастись от жары, хотя на самом деле шел проливной дождь. Что-то одновременно ужасное и прекрасное было в этой драке, однако Америка уже не собирался отступать: — Эй, Англия! Ударив какого-то рядового, чтоб уж наверняка, Элис обернулась на оклик. Когда их взгляды пересеклись, Альфред увидел, нет, почувствовал, нет, все-таки увидел доселе незнакомую боль. То ли это было предательство, то ли отчаяние, то ли рана в плече в конце-концов — Альфред не знал, а в психологии он всегда был полнейшим профаном. Но этот взгляд он запомнил до конца жизни и еще несколько лет видел в кошмарах.***
Америка редко бывает в Европе — там всегда мрачно, грязно и слишком много хитросплетений в отношениях. Он никогда этого не понимал: вот они с Канадой живут вполне дружно. Ну да, в Европе стран немного больше, но неужели из-за этого так трудно уживаться мирно? Америка не был уверен, зачем он приехал. Наверное, еще раз убедиться, что дарж…дари…дарджилинг не стоит того, чтобы уметь правильно произносить его название. Постучав в дверь и прождав несколько минут, Альфред хотел уж было уходить, но услышал звонкое: «Если ты, Скотт, сейчас же не откроешь дверь, я открою твою черепную коробку!» Не будучи уверенным, кого же Элис так сильно не любит, что приравнивает к скоту, Альфред с неким облегчением увидел на пороге Шотландию, крайне недовольного тем, что ему приходиться выполнять роль дворецкого. Англия была в комнате для приема гостей, при этом сидела там не одна. Нет, Америка ничего не имел против Франции — Луизиану он купил крайне выгодно — просто что-то тут было не так. — Америка! Не ждала тебя, если честно. Присаживайся, что стоишь как не родной, — на этих словах девушка поджала губы, а Альфред едва заметно скривился. Но он был искренне рад манерам Элис, бывшими единственным, что не позволяло ей сейчас же выставить нежданного и не особо желанного гостя за дверь. — Кофе не жалую, а Скотт пьет какую-то дрянь, которую нельзя назвать ни чаем, ни кофе, ни хотя бы виски, поэтому могу предложить лишь чай. И тут до Америки дошло, что здесь не так. Об отношениях Англии и Франции он, в принципе, догадывался. Но он не мог и предположить, что в присутствии Франциска Элис ведёт себя так — более кротко, более спокойно, более мягко. «Нет, едва ли это пресловутая «сила любви» или прочая ересь», — подумал юноша. И тут паззл все-таки сложился у него в голове. Фактически, женщины ничуть не слабее мужчин, ничуть им не уступают. У Альфреда с войны за Независимость все еще осталось несколько шрамов в подтверждение этого тезиса. Но «сильный пол» сам придумал, что он сильный и навязал это «второму полу». Эта ложь о половой предопределенности переходит от матери к дочери, от отца к сыну, поэтому все принимают это как данность. Мужчина — главная слабость женщины, хотя о верности этого утверждения Америка ещё подумает по пути домой. Боже милостивый, сколько мы говорим о подавлении самых разных слоёв населения, когда самая значительная несправедливость происходит прямо у нас под носом!***
На Вашингтонскую конференцию Америка явился в платье. С корсетом и подъюбником — все как положено. Япония смущенно спрятал взгляд, Франция едва слышно присвистнул, а Англия спрятала лицо в ладони и заявила, что Америка ей не брат и «где же она так в воспитании оплошала». Альфред же, смеясь, занял свое место у трибуны и начал речь. Пусть думают себе что хотят. А эти бесконечные юбки действительно оказались неудобными. Но если это посеет семя сомнения в обоснованности гендерного неравенства, Америка наденет платье еще сколько угодно раз. Потому что самым главным и сильным Человеком в его жизни оказалась женщина.