Пять раз, когда Мюмла замёрзла

Стоял морозный и пасмурный декабрьский день, мирный и молчаливый — день из тех, в которые только и хочется, что варить уху да в одиночестве греться у камина, прячась от случайных сквозняков под теплым пледом… когда в дверь купальни кто-то негромко постучал. Тотчас послышался топот крохотных лапок — мышки-невидимки дружно переметнулись под стол и затихли; Туу-Тикки, напевавшая негромко песню, от неожиданности прервалась на полуслове. В тишине был слышен только скрип дерева: должно быть, нежданный гость в ожидании переминался с лапы на лапу. Туу-Тикки пожала плечами, сделала огонь чуть потише и пошла открывать, чувствуя на себе беспокойные взгляды мышек, никогда не любивших внезапных гостей. Но такой гостьи не ожидала даже Туу-Тикки. За дверью обнаружилась никто иная, как юная Мюмла, трясущаяся от мороза и прячущая нос в высоком воротнике свитера. Вид у неё был растерянный и виноватый. — Проходи скорее, — охнула Туу-Тикки, отходя в сторону. — Привет. — Привет, — дрожащим голосом отозвалась Мюмла, торопливо заходя и семеня поближе к печке. — Извини, не нашла, к кому ещё можно пойти. У муми-троллей все спят… Извиняться, конечно, было незачем: Туу-Тикки и не думала ругаться. Она лишь немного поморщилась от ворвавшегося в купальню сквозняка, закрыла дверь и тоже проследовала к печке, принимаясь разливать уху по плошкам. Две Туу-Тикки поставила на стол, третью — на пол чуть поодаль. Послышался едва слышный топот, и уха из третьей плошки потихоньку начала исчезать. Мюмла с круглыми глазами наблюдала за происходящим. — Сначала поешь, — посоветовала Туу-Тикки, усаживаясь за стол, — согреешься, а потом объяснишь, что стряслось. Обед прошёл в тишине. Они ели неторопливо, грея лапы о тёплые плошки, и Туу-Тикки с полуулыбкой наблюдала за тем, как Мюмла постепенно приходила в себя. Правда, не будучи знакомой с мышками-невидимками, она то и дело поглядывала в сторону третьей плошки, вокруг которой всё ещё слышалась возня, но Туу-Тикки решила, что пока не будет шокировать беднягу подобными знакомствами. Наверняка пробуждение посреди зимы и без того было для неё стрессом — всё же мюмлы, равно как и муми-тролли, зимой должны быть в спячке, а не расхаживать на морозе в одних тонких свитерах. — Как тебя угораздило так холодно одеться? — наконец, спросила она, подбрасывая деревяшек в печку. На Мюмлу даже смотреть было холодно. — Я хотела только до муми-троллей дойти, — виновато отозвалась та. — Я подумала, что проснулась раньше всех дома, и что скоро весна, пошла узнать, может, они тоже уже встали… А к ним даже не пролезть, крыльца за снегом не видно, представляешь? Запаниковала и побежала к тебе, — объяснилась Мюмла и, доев последнюю ложку ухи, протянула пустую плошку Туу-Тикки. — Будешь добавки? — Нет… Спасибо. Туу-тикки с задумчивым собрала все плошки и поставила их в мойку, после чего снова села за стол напротив Мюмлы и растерянно почесала затылок. — Если честно, я не знаю точно, отчего ты проснулась, — призналась она. — Но волноваться тут, думаю, нечего. Прошлой зимой такое же было с Муми-троллем и Мю, и ничего, как видишь, оба в порядке. Мюмла кивнула и ненадолго задумалась, глядя в окно купальни. Тучи, сгущавшиеся уже несколько часов, наконец, окончательно покрыли небо, и из них повалили хлопья снега — такие пушистые и невесомые, что со стороны они казались кусочками облаков, медленно покрывающими землю. Когда Мюмла только проснулась, незнакомый белоснежный пейзаж здорово напугал её; теперь же она поймала себя на том, что невольно начала им засматриваться. — Какой сейчас месяц? — Декабрь. Середина декабря, точнее. — Декабрь, — эхом повторила Мюмла уже без прежней тревоги в голосе и на душе. Она оглянулась на Туу-Тикки, тихо любующуюся падающим снегом, и подумала, что не так уж и плохо это — проснуться посреди зимы, когда где-то тебя ждет теплая купальня и тарелка горячей ухи.