Вдребезги

Он проходит чуть вперед, слыша, как под ногами негромко похрустывает снег. Юноша прячет покрасневшие пальцы в карманы черной куртки и заглядывает в окно светлого помещения. Макса хватает дрожь. Он напрягается всем телом, сжимая зубы до боли в деснах, и хмурит брови. Все потому, что там Дэйви. Что-то рушится, падает вниз, разбивается, словно хрупкий фарфор, и в горле — ком необъяснимый и странный. Макс поднимается по скользким ступенькам, не хватаясь за перила — слишком крутой и взрослый для этого, — и заходит в слегка тесное, но уютное теплое помещение. Юноша сразу отмечает, что оно несколько желтое, хотя в элементах декора нет ничего этого цвета. Все выполнено в стандартных коричнево-белых тонах, в самом помещении царит терпкий запах хорошего кофе. Макс проходит чуть дальше, двигаясь к бариста, и слышит, как донцами бумажных стаканов отзывается легкий стук, разлетающийся по кофейне. Людей много: кто-то сидит у больших окон, кто-то — на диванчике ближе к бариста, кто-то ждет свой заказ, чтобы после уйти. Стоит спиной к Максу, пока он разглядывает забавно ссутуленные плечи, милый бантик от фартука на пояснице и слышит, как разливается по чашкам молоко и перемалываются зерна кофе. — Черный, крепкий, — произносит юноша, подойдя к стойке и даже не вытащив руки из карманов. На лице — полная невозмутимость. Бариста поворачивается на голос. Изумительно, но на его невероятно улыбчивом лице можно заметить глубокое удивление. — Макс! — произносит на выдохе Дэвид, внезапно переваливается через столик и касается одной рукой его плеча. Юноша краем глаза замечает, что парень специально себя одернул: Максвелл видел, что Дэвид хотел его обнять, но по каким-то причинам остановился. — Ты так вырос! — продолжает парень. — Сколько лет прошло с нашего лагеря? Пять? Семь? На словах, касающихся лагеря, Дэвид вновь отворачивается. Он сыплет немного корицы на пенку латте, накрывает тот крышкой и отдает клиенту, принимая оплату. Максу кажется, словно в глазах парня он замечает какую-то грусть, совсем несвойственную ему. — Девять, — отвечает юноша и переводит взгляд на коллекцию сиропов справа от него. — Ты разучился считать, что ли, идиот? — Макс раздраженно выдыхает и отводит взгляд в сторону болтающих на диване девушек, внутренне осознавая, как глупо он себя чувствует. Что-то внутри — знать бы еще, что это — переворачивается, и его выворачивает до чувства тошноты под кадыком, и он не до конца уверен, что ему не показалось. Он не до конца уверен, что ему не показалось, что кусочек золота — бесполезная крапинка дороговизны в образе глупого Дэвида — блестит сейчас именно на его безымянном пальце. — А-ха-ха-ха, и правда. Похоже, не умею, — слабо улыбается Дэвид. Он отходит к кофемолке, засыпает с резким звуком крупные темно-коричневые — кажется, даже практически черные — зерна кофе и нажимает на кнопку, а после отпускает. Яркий горький запах доносится до Макса, и тот глубоко вдыхает, переведя взгляд на уже пустую кофемолку. Юноше никогда не нравился звук перемалывающихся зерен кофе, но он всегда ценил их невероятный аромат. Через минуту Дэвид ставит небольшой стаканчик с темным напитком перед Максом. Легкий ветвящийся парок, отходящий от поверхности кофе, бросается в глаза прежде всего. А еще бросается ладонь Дэйви, отпускающая стаканчик. — Вот, держи. За счет заведения по старой дружбе, — говорит бывший вожатый с улыбкой — тупой и глупой, как всегда — и опускает взгляд на поверхность стола. — Ты женат? Внезапный вопрос от Макса обескураживает Дэвида: он застывает в той самой позе, в которой был секунду ранее, и с легким удивлением смотрит на юношу, который притягивает к себе напиток и пробует его на запах. — Как ты узнал? — интересуется парень. — Ты совсем уже одебилился здесь, что ли? — раздраженно спрашивает Макс, постепенно повышая тон. Он вскакивает, и его ледяной — с легким чувством разочарованности, с легкой болью потери — взгляд устремляется прямо в глаза Дэвида и полностью его обезоруживает. — Как ты мог жениться? В тебя же никто нормальный не влюбится! Ты же такой «хорошенький», что аж тошно! Дэйви хмурится. Совсем по-взрослому. Макс внезапно признает, что сейчас парень похож на мужчину. Действительно похож. — Если ты всегда меня ненавидел, Макс, — имя, озвученное его голосом, отдается в самом центре грудной клетки, и Макс чувствует неприятные покалывания в самой глотке, — то это не значит, что я всем так же противен. Пойми уже наконец. И раз я тебе так не нравлюсь, то уходи. Юноша крепко сжимает стаканчик кофе. Он изо всех сил пытается не смять его хрупкие бумажные стенки, но чувствует, как кипяток просачивается через донышко. Наконец руку обжигает кофе, и Макс прикусывает язык, сжимая зубы. Его ладони дрожат, и он, не шевелясь, смотрит прямо в глаза Дэвиду несколько тягучих секунд. — Отлично! — наконец говорит Макс громко и отчетливо, затем выкидывает смятый кусок картона на пол. Вытекший кофе расползается по гладкой поверхности стола, а после начинает стекать. Обожженной красной рукой юноша грубо хватает Дэвида за воротник, переваливаясь через стол, и затем целует. Так резко, слегка покусывая губы — такие желанные для поцелуя — и нетерпеливо дыша. У Дэвида заплетается язык. Он упирается рукой в грудь подростка, намереваясь оттолкнуть его, но после с ужасом осознает, что не хочет делать этого. Тогда он прикрывает глаза и отдается этому порыву теплого поцелуя со вкусом горького — как самый черный шоколад — кофе и, повернув голову вбок, кончиком языка отвечает Максу. Наконец юноша отцепляется и резко отталкивает парня, что тот пошатывается и ему с трудом удается устоять на ногах. Макс кидает острый — и одновременно с тем такой мягкий — взгляд на Дэвида и устремляется на выход, проскользнув ногой на разлившемся напитке. — Макс! — зовет Дэйви и, слегка замешкавшись, выбегает из-за стойки в попытках догнать юношу. — Макс! Постой! — Он вылетает из заведения, оставляя своих посетителей ошеломленными событиями, произошедшими буквально за пару минут. На улице лишь только грязь и мокрый снег в середине декабря, на улице запах свежести и выхлопов машин. А еще на улице Макс. Дэвид отчаянно бежит за ним, пытаясь ухватить его за исчезающий шлейф аромата и понимая, что если он потеряет Макса сейчас, как девять лет назад, то уже больше никогда не найдет. Он ускользает и исчезает, как вода сквозь пальцы. Он бежит, сохраняя при этом безразлично-серьезный вид — обычное лицо Макса, — и после, завернув за угол, останавливается, тяжело дыша. Он чувствует, как горло иссушает ледяной воздух, и прикрывает глаза, упираясь спиной во влажную кирпичную стену. Проезжают гудящие машины, включаются первые фонари, пока Макс прячет слегка дрожащие руки — правая ладонь все также чертовски сильно болит — в карманы толстовки. Плечи его напряжены, глаза закрыты. Он трепещет и дрожит, как зашуганный котенок, ощущая на кончике языка сладкий привкус придурка в глупом фартуке кофейни, и поджимает согретые Дэвидом губы. Макс опускает голову и чувствует, как его упругие кучеряшки едва касаются розоватых щек, как они щекочут кожу. Он крепко сжимает кулаки в карманах толстовки, не обращая внимания на жжение в правой ладони. — Макс! Юноша поворачивает голову на звук, и его глаза увеличиваются. — Дэвид. Дэйви улыбается, потому что ему кажется, что на секунду — буквально на мгновение — Макс рад видеть его. Юноша вновь хмурится и отводит голову, опуская взгляд вниз. — Тебе следует вернуться в свою придурковатую кофейню. Ты лишишься постоянных клиентов, если они вообще есть, — тихо проговаривает Макс, отворачивая голову совсем и бесцельно смотря в темный угол. — Нет, — смело — даже строго — отчеканивает Дэвид и делает шаг вперед. Макс краем глаза замечает, как парень тянет свою тонкую руку к нему, и демонстративно отходит на шаг вбок. — Никуда я не уйду. И ты знаешь, почему. — Потому что ты дебил? — Юноша слышит его голос совсем рядом. Он поднимает голову и ловит взглядом Дэйви близко — совсем, неприлично, неправильно близко — и вздрагивает всем телом. В горле — щекочущее жжение, а под ребрами рождается сильное, практически непреодолимое желание коснуться, обнять, чертовски сильно возжелать. И Макс пытается задушить — убить и уничтожить — ощущения, которые вызывает в нем парень напротив, пытается отчаянно и изо всех сил, но тщетно. И тогда он злится сам на себя, и тогда он сильно, до боли, ударяет ребром ладони, сжатой в кулак, в стену позади себя. — Не подходи, Дэйви! — рычит, грубит — защищается — он, хмуря густые брови и исподлобья смотря на бывшего вожатого перед собой. Дэвид растерянно останавливается. — Бесхребетный мудак, — выплевывает юноша наконец и облизывает тонкие губы, отворачивая голову в сторону и снова впиваясь взглядом в темный угол. — Как ты меня только что назвал? — удивленно интересуется Дэвид и все равно делает небольшой шаг вперед, уже практически касаясь груди Макса своей. Только сейчас юноша замечает, что ему так и не удалось перерасти своего вожатого. — Бесхребетный мудак, — повторяет он, возвращаясь взглядом к парню. — Я назвал тебя бесхребетным, безвольным мудаком, бесхребетный ты мудак. Еще и глухой, видимо, — грубит обессиленный Макс. — Нет, — отвечает Дэвид, — еще раньше. Ты назвал меня… Касается его шеи губами. — Дэйви… — на тихом выдохе повторяет Макс и хмурится вновь, затем стискивает зубы и прикрывает глаза. Он, напряженный и совсем уже отчаявшийся, касается руками спины парня и крепко — словно хватается за спасательный круг — сжимает складки его одежды в ладонях. Одну из них обжигает сильная боль, и на секунду это отражается на лице Макса. Дэвид касается холодной кожи подростка вновь и горячо, желанно выдыхает. Юноша чувствует, как придурковатая челка бывшего вожатого щекочет шею, и это невероятно бесит его. Бесит, и потому он прижимается грудью к парню, отстраняясь от холодной стены и ощущая теплые объятия. Снова нежный поцелуй под самым ухом, и Дэвид ладонью зарывается в упругие черные кучеряшки, которые он любит больше всего на свете. Макс ощущает раздражение — он ненавидит, когда его волос касаются, — но тем не менее сжимает руки еще сильнее, прижимаясь крепче. Дэвид делает шаг вперед и вжимает Макса в стену вновь. Он нетерпеливо кусает мочку уха юноши, крепко ладонями удерживая того за талию и чувствуя легкую дрожь и трепет, исходящие от юноши. Отстраняется и с немым вопросом в глазах смотрит на смущенного Макса. — Ты дрожишь, — говорит Дэвид, — тебе холодно? Произносит так невинно и наивно, что Максвелл хмурится, напрягаясь, и раздраженно выдает: — Нет, блять. — Следи за языком, Макс, — сводит брови Дэйви. В такие минуты он совсем не отличается от того, кем был девять лет назад. — Лучше уж прослежу за твоим, — выдает юноша и подается вперед. Макс проводит языком по его губам, ощу­щая теп­ло­ту его ды­хания, и Дэвид открывает рот, позволяя углубить поцелуй. Он слегка неуверенно одной рукой касается ладонью шеи юноши, и тогда Макс, нахмурившись, резко и слегка раздраженно хватает его за свободное запястье и кладет себе на талию. Поворачивает голову, целуя под другим углом, а затем несильно кусает Дэвида за кончик языка. — Больно, — отстранившись, спокойно шепчет парень, слегка приоткрыв глаза и сходя с ума по запаху юноши перед ним. Макс ничего не говорит, сжимая в обожженной ладони края одежды Дэвида и только сейчас замечая, что вожатый не накинул на себя куртку. Юноша убирает от парня руки и обхватывает его за шею, приподнимаясь на носочки и горячо целуя вновь. Дэйви крепко — отчаянно и без сожалений — прижимает Макса к себе, обнимая за талию и чувствуя его учащенное сердцебиение своей грудью. Юноша утопает в этих нежных объятиях, и, когда парень отстраняется и безумно влюбленно-глупо смотрит на него, Макс чувствует, как разбивается внутри что-то хрупкое и ценное. Он чувствует, как разрывается на части его сердце, когда тихое «Я люблю тебя» растворяется в воздухе голосом Дэйви. Голосом его Дэйви. Макс целует вновь, жадно и с трепетом, с дрожью во всем теле, наконец завершив поиск своего спасения от себя самого. Он знает, что в этом мире нет ничего вечного. Он знает: все потихоньку рассыпается. Но пока Макс чувствует ладонью тепло шеи Дэвида, ничто не имеет значения: все было окончательно разбито вдребезги в тот момент, когда они почувствовали вкус и тепло друг друга.