Божий сад

      Думай, прежде чем что-то говоришь. Думай, пожалуйста. Разбирай слова на буквы, звуки, мельчайшие детали, которые в состоянии понять и рассмотреть человеческий мозг, и тогда, может быть, поймёшь. Говорить правду иногда сложно и даже невыносимо, но, знаешь, бывает и очень увлекательно. Это так называемая игра со ставками на честь. Кто выберет слова точнее и благозвучнее, тот и выиграл, даже если это и с болью ему далось. Хэй, ты ведь несёшь этот странный мир на своих плечах! Так говори, кричи о том, что чувствуешь! Возможно, кто-нибудь тебя и поймёт. Ах, ты не хочешь быть понятым? Тогда пиши.       Пиши яростно, страстно, увлечённо, когда глаза твои сухи, а во рту горько от осознания бессилия. Молчи, выплёскивай всю душу в бессмысленных строчках, отчаянно пытаясь угнаться за тенью самого себя, который тебе далёк, но до зубного скрежета нужен. Так глупый котёнок ловит себя за хвост, поддаваясь природному инстинкту, так хрупкая бабочка летит на огонь, совсем не боясь опалить себе крылья. И ты тоже не боишься. Царапаешь руки белоснежным пером, потому что слова, чёрт возьми, твоя защита, твоя оборона, признак того, что ты вообще тут был. Сидел за этим столом, с проклятиями резался о края пергамента, смешно и трогательно кусал тонкие губы. Это единственное, что останется тому, кто придёт сюда после твоей смерти. То, что ты ему никогда не скажешь, потому что просто не способен о таком говорить. Он будет держать в бледных узких ладонях твоё сердце в наборе острых крупных букв и небрежно отёртых капелек дешёвых чернил, а ты украдкой улыбнёшься во сне, думая о том, как приятно было бы сейчас его обнять. Мечтая об априори несбыточном.       Тебя ведь больше нет. Бабочка в конце концов потеряется среди всплесков багрового всепоглощающего пламени, и точно так же среди них потеряется твоя летопись и твоя история. Ненужное этому человеку, посредственное, что было так дорого тебе, и что кажется ему таким однообразным и однобоким.       «Здесь будет только то, что нужно мне». — Хэй, оглянись, подними голову, ты хотел сделать его счастливым!       И потому никогда не писал ни слова о себе. Не из-за низкой самооценки, нет. Просто за твоим талантом марать углы тонкой бумаги ты никогда не видел образ себя самого — раньше всех состарившегося, больного, тонкого, но всё ещё прямого.       Так презирай любовь. Презирай её, пожалуйста. Потому что эта страшная в своём безумстве нежность к миру, к тому, что в нём существуют законы, которые тебе известны, и которым ты всю свою жизнь подчиняешься, как чёртов мазохист, это неистовое эгоистичное желание узнать всё одному, самому первому понять, зачем мы живём на свете, эта глупая порча и трата времени за описанием того, что ты только попытался познать, когда-нибудь тебя убьёт. Пройдёт время, и ты тоже сломаешься. Тебя это подведёт. Твоя минутная слабость перед словами, которые теперь не просто обретают иной смысл, а забываются на ходу. Потеря того единственного, что когда-то тебя наполняло. Нужда раскаяться в своём поиске вдохновения. Ты ведь хранишь в себе целую историю, старую, как само время. И за это надо платить.       «Оглянись на меня. Я здесь и с тобой больше семи лет, за которые ты научился меня кем-то считать».       А знаешь, вы вообще не должны были встретиться. Но взглядам некоторых людей в определённый момент всё-таки суждено пересечься, и единственное, что толкает тебя прочь от всех краёв, на которых ты когда-либо желал поскользнуться, это воспоминание о том единственном прямом взгляде, который он тебе однажды подарил. Глаза его миндалевидные и синие, с большими тёмными зрачками и пушистыми ресницами. Всё как надо, наследственность же. В таких и положено влюбляться. А у тебя узкие, серые, едва ли светлее хмурого дождливого неба.       Но о нём ты тоже никогда не пишешь. Зачем, если можно писать для него? Используй свой знаменитый талант, спрячь между строчек слова нежности, которые не посмеешь ему сказать. Пиши, хоть он даже никогда и не прочитает. Трать на него дни, ночи, всю жизнь, сам того не осознавая. Любовь погубит этот мир. Любовь его воссоздаст. Пиши о ней, пусть слова твои сухи и жёстки, как обветренные губы, пиши, заталкивая чувства в рамки жестокого закона. Наслаждайся своим самоуничтожением и не жди, когда оно придёт по-настоящему.       Не жди, когда слова твои просто забудутся, голос сядет, и связки порвутся от боли, не жди, когда всё, что тебе останется, это лежать в гробовой тишине, подсознательно считая минуты и часы в ожидании смерти. Знаешь, ты ведь сам заложил эту бомбу.       …И его тоже не жди. Он не придёт, не будет смотреть на твоё измученное холодное тело, не будет с горькой нежностью гладить пальцами тонкие линии твоего лица. Под свой же финальный аккорд он возьмёт такую высокую ноту, до которой ты бы никогда не дотянулся даже в мечтах, так что и жалеть тебя нечего. Голос выжечь из этого мира нельзя, особенно если он чист и высок. А книги можно, даже самые хорошие.       Тверди назло всем утверждениям, что «рукописи горят»*, и только потому ты ими и занимаешься. Их можно уничтожить.       И ты всё подбираешься к концу (а слог твой сложен и витиеват), всё отказываешься использовать метафоры, всё боишься писать стихи. И он тоже к нему подбирается, тоже не хочет с тобой разговаривать, тоже не отдаёт приказы иначе, чем на повышенных тонах. Психология, что поделать. Его раздражает его любовь, тебя раздражает твоё бессилие, и всё как всегда.       Знаешь, кого-то мудрого однажды спросили, почему раньше всех умирают самые лучшие люди. «Но ведь в своём саду ты раньше всех остальных сорвёшь самый красивый цветок, правда?»        Таков был ответ.       Тот, кого ты любил, тоже был теоретиком. А есть ли и у Бога такой сад? А будет ли там место для тебя?         И такое у него в мыслях было, как ни странно. Потому что цветы, всё это время росшие у тебя в груди (красные, яркие, с острыми шипами!), всё же проросли сквозь тонкую кожу, вырвались наружу вместе с брызгами отравленной крови. Радуйся же, смотри, его это трогает, ему это важно. Потому что твои цветы для него — самые красивые. Вот только есть ли тебе пропуск в этот чудный божий сад, действительно? Кто же всё-таки сорвал тебя, неизвестный и недолюбленный цветок? Кто расправит твои хрупкие лепестки после увядания?..       Неважно. Ты всё равно продолжаешь молча в него верить, наивно надеясь, что всё сложится по-твоему. Что ж...       «Здесь не осталось ничего, что дорого мне». — Хэй, проснись, открой глаза, ты ведь так и не сделал его счастливым!..