Сложно будет обоим

Слэш
R
Завершён
155
автор
Размер:
21 страница, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
155 Нравится 7 Отзывы 31 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
Примечания:
Начало всему кладёт Шастун — Эд только за это готов его ненавидеть. Это он где-то там откапывает и приводит в их «скромный» коллектив новичка — Выграновский всегда удивлялся его способности находить всем проблемы буквально из ничего. Антон что-то там рассказывает об их случайном знакомстве, говорит, что парень, новенький этот, — на все сто процентов из «их числа», ну, тоже нефилим то есть. И Выграновскому бы все похуям — ну есть и ладно, но Павел Алексеевич отвлекает от тренировки и радушно сообщает, что вот это вот чудо — теперь его, Эда, забота, а он — что-то вроде наставника. Паша просит его любить, не обижать и жаловать, ну и, ко всему прочему, обо всем ему рассказать, показать и разложить по полочкам. Получите — распишитесь, блять. — Твой Антон косячит, а я исправляй! — С моим Антоном я сам как-нибудь разберусь, — ровным тоном отвечает Добровольский и добавляет чуть мягче: — Эд, ты же знаешь, лишние люди нам не помешают. Выграновский плюется и ругается: нахуя он мне сдался? Ему вообще-то плевать на присутствие здесь этого самого новенького. Он просит вернуть его туда же, где Шастун его откопал или сплавить его кому-то другому: Шеминову, Матвиенко, Позову, самому Антону на крайняк — это ж он головную боль им всем где-то надыбал. Но против Добровольского и его прихотей– только танком. — Развлекайтесь, — смеется он в ответ на все его возмущения, перед тем, как уйти. Эд смахивает капли пота со лба и совсем не стремается изучающе его разглядывать. Красивый. Очень. Такому, знаете, наверное, можно часами придумывать разнообразные эпитеты и восхвалять, но Выграновский выразился бы понятно и лаконично: петух. Какое-то время помолчав, парень хотя бы из вежливости находит нужным представиться: — Попов Арсений. Даже имя у него такое, петушиное. Он ему весь такой манерный ни к селу, ни к городу. Эд на автомате добавляет за него: — Хуй осенний. — Да ты интеллектуал, я посмотрю, — не остается в долгу Арсений. Он мельком оглядывает помещение, потом, чуть внимательнее, и самого Выграновского, заостряя внимание на его татуировках. — Можно просто Эд, — хмыкает он, полностью игнорируя на себе чужой взгляд. Вот и познакомились, называется. Попов понимает сразу: сложно будет обоим. Про таких, как они, обычно говорят: не сошлись характерами. Выграновскому отчего-то удается невзлюбить его с самого первого дня. Он зовет его занозой в заднице, шилом, стебёт за все подряд, за каждый незначительный проёб отчитывает, как нашкодившего щенка, и не источает даже намёка на доброжелательность — Арсений отвечает взаимностью: постоянно в ответ ему острит, огрызается и фыркает. Всё это происходит на постоянной основе едва ли не каждый день и продолжается до тех пор, пока кому-то одному из них не надоест, и он, с психу хлопнув дверью или бросив что-то язвительное, не уйдёт к себе. В такие моменты с ними в одной комнате обычно ни одной живой души не остается — все сразу находят себе сто причин, чтобы куда-нибудь уйти. Антон в их ссоры влезает редко, Добровольский так вообще предпочитает наблюдать где-то издалека даром, что не с попкорном. После их стычек Шастун Арсения, конечно, подбадривает, мол, сработаетесь, не кисни. Он должен, наверное — сам же привел, в какой-то степени несет ответственность. Говорит: — Мы с ним тоже собачились жестко первое время, ты еще круто держишься, — по плечу хлопает. — Ты его не бойся только, он вроде ничего так, когда не орет. — Бояться его? — звучит нелепо и у Попова вызывает смешок. — Да не в жизнь. У меня просто с ним по-нормальному не получается, но это вроде не смертельно. —Свыкнешься еще. — и жмет плечами. Со всей остальной частью коллектива, а на их базе не более сорока человек, Арсений ладит на "ура". Он почти что всегда услужлив и редко когда откажет, всегда светит улыбкой, постоянно много и странно шутит — в любой самой хуевой ситуации, серьёзно. Шастун едва ли не загибается от смеха и хохочет Добровольскому в плечо — он ближе всех, Эд закатывает глаза, кратко усмехается — цирк уехал, а клоуна забыли. Ну куда ему вот такому вот на поле боя и в руки оружие? Арсений постоянно о чем-то бурно дискутирует с Позовым, спорит с ним, иногда что-то обсуждает; даже с ворчливым Матвиенко ему удается завести что-то вроде дружбы. Он много каламбурит, по поводу и без, и Эду кажется, что делает это Арсений чаще, чем дышит. На все его чудаковатые закидоны и вбросы у Выграновского реакция одна: — Арсееений, — он тянет с хрипотцой, вечно закатывает глаза, в который раз повторяя: — И откуда ты такой взялся на мою голову? Шастун ведет счет: уже три раза только за полдня. Наблюдают за их перепалками многие и часто, при хорошем раскладе, из-за стекла, сквозь которое видно большую часть кабинета или комнаты, чуть реже — подслушивая у дверей. Ни Выграновский, ни Попов, будучи слишком заняты друг другом, не замечают или как минимум делают вид. — Там такое напряжение, боюсь, как бы меня ненароком не шибануло током, — качает головой Паша. Через несколько дней в их коллективе уже делают ставки: кто из них от кого сбежит первым, сбежит ли вообще, и если да, то как скоро. Кто-то ставит на Арсения и дает две недели — максимум, Матвиенко и Позов — на несколько месяцев терпения Выграновского. Оксана и Юля от ставок отказываются и называют их всех дураками, но интереса ради все равно следят за развитием всех событий: каждый раз — как новая серия. Антон, как и Паша, ставит на то, что эти двое друг к другу скоро притрутся и сработаются, и после сразу же сообщает Добровольскому, что они заведомо проебались. Тот в ответ лишь жмет плечами и говорит как всегда снисходительно: «поживём — увидим». Арсений на самом деле ко всему привыкает быстро и их с Эдом стычки — дело уже обыденное. В общей сложности, он, Эд, как наставник, на деле очень даже неплох. Арсению так кажется, даже несмотря на то, что у Выграновского, по-видимому, цель — загонять его до смерти на первой же тренировке. Он заставляет отжиматься, потом решает проверить его «в деле» и тащит на ринг для тренировочных боев. У Попова под конец взмокшая от пота челка, мокрая, прилипшая к телу, черная футболка. Побороть Эда ему, конечно же, не удается — отсутствие тренировок дает о себе знать. Он загнанно и часто дышит, а Выграновский нависает сверху, крепко сжимает пальцами чужие запястья и смотрит глаза в глаза насмешливо, ухмыляется. Арсению выпадает халявный шанс рассмотреть татуировки не только на лице, но и на теле, детальнее — они сквозь белую борцовку особенно хорошо просвечивают. — Средне, Сеня, очень средне, — Выграновский качает головой, а Арсений кивает несколько раз, вроде как что-то там понимая — ему, честно, все сейчас до звезды — и жадно глотает воду, не обращая внимания на то, что большая ее часть попадает мимо, льется по подбородку. Выграновский отбирает бутылку и тоже пьет залпом. — Хватит с тебя на сегодня, боец, — хмыкает он, окидывая Попова взглядом. — Свободен, дерзай. Арсений еле перебирает ногами и плетется к себе.

*

Через неделю Выграновский уже уверен: Попову особая способность по нахождению себе на задницу приключений заложена на генетическом уровне. Рун, которые от этого избавляют хотя бы на время, к сожалению, нет — Эд даже специально уточняет у Паши, тот в ответ лишь смеется и отрицательно качает головой. Он по собственному желанию таскает Арсения за собой почти что везде — на всякий пожарный, ну и чтоб обучать не на словах, а на практике. Выграновский оставляет его буквально на несколько минут. Он в душе не ебет, как за это время Арсению удается повздорить с оборотнем, а Попов в принципе не понимает, что происходит. Вот стоял вроде мужик и через минуту вот уже волк, большой такой и, видимо, сердитый. Шутить про блох, про «Сумерки» и про «почесать за ушком» с его стороны явно было опрометчивым решением. Оборотень угрожающе рычит и медленно приближается, Арсений пятится к стене. Выграновскому кажется, что с ним отвлечься и на секунду нельзя. Арсений, конечно, пытается противостоять, но против огромного волчары совсем не катит. Тормозит волк только тогда, когда в его поле зрения появляется Эд. Появись он минутой позже, Арсения бы уже наверняка съели, ну, пожевали бы как минимум. Попов отделывается испугом и царапиной на предплечье, неглубокой, но, правда, большой. Оборотень внимательно его оглядывает с ног до головы, с презрением фыркает, обращаясь к Эду: — Это че, с тобой что ли? Арсений оскорбляется, что о нем в его же присутствии какой-то там недопес, недочеловек говорит, как о чем-то неодушевленном — «это». Выграновский кивает знакомому оборотню, одергивает Попова, не позволяя сказать и слова, смеряет недовольным взглядом, дает легкий подзатыльник. Потом обыденно ругается на него и вынужденно заматывает ему поврежденную руку своей футболкой — больше нечем. Выграновский не разбирает, что Арсений сказал, как и зачем. Снова выкинул что-нибудь эдакое, вот и нарвался — это ясно, как день. Он какое-то время решает что-то с оборотнем, болтает с ним о чем-то своем, мельком поглядывая на Попова; Арсений в разговор не вникает, оно ему не надо, сидит хмурый, но зато молча и тихо. — Всё, поехали, — Выграновский, наконец, кивает на мотоцикл и накидывает на голое тело кожаную куртку. — Прям так и поедешь? — Арсений косится на него недоверчиво, Выграновский кратко и согласно кивает, позволяет ему крепко прижаться к себе со спины, и заводит мотоцикл. Уже после, на базе, немного остыв, он рассказывает Арсению и про ликантропию, про вампиров, фейр, про магов, про кубок смерти и про все-все-все, что знает сам, временами ворчит на него, затягивает, тщательно обработав рану, повязку потуже и рисует ему на руке специальную руну для скорейшего заживления. Шастун, оказывается, удосужился рассказать ему обо всём сокрытом от людских глаз мире только поверхностно — урывками про нефилимов и примесью ангельского в их крови, чуть больше про главную заразу — демонов. Ещё что-то Арсений слышал от своих родителей, но только в качестве сказок на ночь в детстве — те сами из этого всего ушли и уж больно хотели уберечь сына, держать от всего этого подальше. Не получилось. — Спрашивай, если что ещё нужно, — Эд устало массирует виски — за день как черт вымотался. — Зачем ты со мной возишься, если я так сильно тебе не нравлюсь? — вопрос вполне логичный и Попова очень волнующий, он смотрит, ожидает чего-то аргументированного и понятного, чего, разумеется, не получает. — Мне Пашка башку открутит, случись с тобой что, — Выграновский простодушно жмет плечами и устало зевает. — Ты ж теперь — моя ответственность на неопределенный срок. Так шо не волнуйся, на мозги друг другу будем капать долго, — Арсений чувствует смешливую интонацию, мельком ловит его улыбку и улыбается тоже в ответ.

*

Их первый поцелуй внепланово происходит на одном из заданий. Добровольский просит попытаться выведать нужную информацию у вампиров — мало ли, знают что. Заняться этим поручают им двоим. Для этого приходится зайти на территорию кровососов, и Эд этому очень не рад, а Арсению просто интересно. За информацией они идут в клуб. Заведение это чисто вампирское, иные, не беря в счет низших существ, сюда заходят крайне редко, и их пара приковывает к себе слишком много внимания — чего только стоит один запах нефилимовской крови в их жилах. Обе стороны держат нейтралитет, но Выграновский относится к их расе с презрением. Он опасливо озирается по сторонам, в сотый раз твердит о том, как ему здесь не нравится и как ему хочется поскорее отсюда свалить, откидывает голову на спинку дивана и мученически вздыхает тысячный раз подряд. Из разговоров всех присутствующих кровососов ничего путного они не узнают. Им удается подслушать что-то лишь урывками, да и это совсем не то, что им нужно. Ворчанье Эда начинает порядком выводить, а инициатива исходит неожиданно от Арсения, потому что «пизди поменьше, уши от тебя сохнут». Он, почти что впечатав Эда в диван, целует его, и тот-таки затыкается, хоть и не на продолжительный срок. Эд не впадает в ступор, широко ухмыляется и не отталкивает, отвечает слёту, не упуская возможности болюче куснуть — за все хорошее. Попов не объясняет свой спонтанный порыв, Выграновский не рвется от него чего-то требовать. После к этому они даже не возвращаются, хотя оба прекрасно все помнят. Им это незачем просто. Уже потом Выграновский предлагает зажать кого-то из кровососов за зданием, а там уже как-нибудь «по душам» и все разузнать, Арсений закатывает глаза, молча встает и уходит куда-то к барной стойке без каких-либо объяснений. Эд провожает взглядом и остается сидеть на месте. Ему главное Попова из поля зрения не терять, чтобы потом страховать при случае, если вдруг придется. Уже через двадцать минут Арсений, видимо, пьяный на танцполе и не один — обжимается с кем-то посторонним, будто бы специально, Эду назло. Выграновский поражается и одновременно с этим злится его такому халатному отношению — на задании ведь, не на гульке. Двигается Арсений, кстати говоря, пластично и изящно, расслабленно, мелодии в такт, откидывая голову, чуть выгибаясь и просто ловя от музыки кайф. В любой другой ситуации Выграновский бы с таким даже познакомился, чтобы потом зажать где-нибудь в кабинке — на одну ночь сошел бы на «ура», но сейчас совсем не до этого. Эд временно залипает на него вот такого, но уже через несколько секунд уверенно идет к нему, полностью игнорируя чужие взгляды. С Поповым рядом, неудивительно, трется вампир. У Выграновского уже по горло этот странный магнетизм Арсения притягивать всякого рода неприятности на пятую точку. Он дергает Арсения за плечо и грубо рявкает на вампира: — Отвали от него. Тот тут же на него скалится, обнажая клыки. Арсений даже не успевает возмутиться, Выграновский, не спрашивая на то разрешения, рывком притягивает его поближе к себе, и повторяет, озлобленно зыркнув на кровососа: — Отвали, я сказал, если клыки дороги, он со мной, понятно? Эд крепко держит Попова за талию и тащит из здания к своему мотоциклу, игнорирует все его недовольства и грозится, если брыкаться будет, связать, рычит: — Ты нормально не можешь, да? У тебя фетиш, что ли такой? Заводит, когда на тебя орут и матами кроют? — Да даже если и так, то тебе-то что? Ебет? — Попов огрызается и с тем же недовольством сердито фыркает: — Я, между прочим, почти все выведал. — Да меня не ебет, что ты там выведал. Не таким же, блять, путём. — Ты нормального не предложил, а я чисто импровизировал. — Ты больше, чем проблема, Попов, — тяжело вздыхает Эд. Ему необходимо как-то отвлечься. Он больше не желает от него ничего слышать, да и сказать толком ничего не дает. Предупреждает только, чтоб держался крепче, и Попов не успевает не то что спросить, а даже ойкнуть — мотоцикл резко трогается с места. Скорость большая. Арсений, боясь случайно слететь, жмурится, тычется носом в шею Выграновского, жмется к нему близко, цепляясь пальцами за ткань его футболки. Он чувствует, как вздымается его грудь и почти что наверняка уверен, что Эд сейчас ухмыляется. Ему страшно только первые несколько минут, а потом — легко. Прохладный весенний ветер бьет в лицо, по телу от него же приходится мелкая дрожь, перед глазами мелькают уличные фонари, неоновые вывески, здания и прохожие. Внутри все отчего-то замирает, потом вдруг радостно клокочет и разливается теплом по всему телу — Арсению хорошо, охуенно хорошо. Он не знает, как долго Выграновский просто носится с ним вот так вот по городу, но на базу они возвращаются поздно. Эд, кажется, больше не злится на него за тот инцидент с вампиром, по крайней мере, не ворчит и не ругается, вместо этого долго смеётся с Арсения и его нелепо растрепанной ветром челки. Попов кое-как прилизывает её ладонью, потом даже неловко благодарит его за спонтанную поездку по всему городу. Выграновский в ответ беспричинно улыбается и кивает. Арсению приятно на него вот такого смотреть и рассматривать, когда улыбка не фальшивая и не идет вместе с презрительной едкой усмешкой, а такая — по-настоящему счастливая. Чуть позже, будучи уже у себя, он позволяет себе сделать небольшую зарисовку карандашом по памяти в свой блокнот. Арсению, кстати говоря, стоит отдать должное — пользу своей «чистой импровизацией» он все-таки приносит. Выграновский это удивительно спокойно признает и себе, и другим, но совсем не радуется. Тот самый вампир из клуба заявляется через несколько дней прямо к ним на базу, вернее, прямо к Арсению — это его основной интерес. К нему, что естественно, относятся настороженно и с недоверием, но Попову удается выведать у него кое-какую информацию. Вампир преподносит её, считай, на блюдечке с золотой каемочкой, даже напрягаться не нужно, а после приглашает Попова провести время где-нибудь наедине — услуга за услугу, грубо говоря. У Арсения теперь в списке поклонников числится еще плюс один в лице надоедливого кровососа — Выграновский думает об этом с презрением и понятной неприязнью и наблюдает за ними тайно, со стороны. Попов замечает, хмыкает, но виду не подает. С вампиром он общается налегке — играючи, кокетливо, флиртуя. Эда вся эта непринужденность между ними двумя напрягает донельзя, из себя выводит настолько, что даже перетряхивает. Это потом уже, вне стен их базы, Выграновский доступно объясняет ему, вампиру, наедине и по своему, что Попов — ну, не для него и лезть к нему не надо. От приглашения вампира Арсений тактично отказывается, врет, что на личном у него хорошо и третий лишний не требуется. Тот с ним рядом больше не ошивается.

*

Ещё через несколько дней им на базу приходит сообщение о странной демонической активности где-то в районе севера, ближе к лесу, информатор предпочитает остаться неизвестным. Все это слишком уж подозрительно и Эд буквально выносит Паше мозги: здесь что-то не так. Добровольский не спорит, но проверить в любом случае надо. Все решается буквально по щелчку пальцев. Они отправляются на разведку: Добровольский, Антон, Попов и Выграновский, за старшего на базе — Стас. Перед этим Выграновский просит Арсения оказать помощь в нанесении некоторых рун на спине и тот охотно соглашается. Он водит стилом по коже, успевая попутно разглядывать татуировки, с интересом, но воровато и мельком. Выграновский, кажется, чувствует его взгляд затылком, усмехается, без всякой застенчивости интересуется, нравится ли, чем заставляет Попова смутиться, но дает добро на детальное рассмотрение каждой. Арсений очерчивает их контуры на спине кончиками пальцев — просто так, интереса ради, хочется потому что, попутно успевая изображать на коже руны. — Не дергайся, — бормочет он, вырисовывая стилом плавные линии. — Ты там пейзажи мне на спине пишешь что ли? Че так долго? — Я ж не каждый день этим занимаюсь, терпения наберись, — фырчит Арсений, не отрываясь. — Просто кое-кому стоит, наконец, признать, что он — криворучка, — усмехается Выграновский и, чуть погодя, отбирает у Арсения стило, чтобы собственноручно нарисовать руны и ему. Информация оказывается ложной — видимо, чтобы от чего-то отвлечь. Им четверым ещё везет, что нет никакой подставы в виде засады или ещё чего покруче, только несколько «мелких» демонов, расправиться с которыми удается буквально на раз-два. Выграновский несколько раз с укором повторяет Добровольскому «ну я же говорил», Попов молча плетется рядом. Небо бесконечно серое, срывается мелкий дождь, уже после — ливень. Машина Добровольского на другом конце леса, связи ноль, а Арсений снова умудряется встрять, по-случайности где-то от них отстать — Выграновский замечает это не сразу, но совсем не удивляется, только много матерится и материт Попова. Им на счастье удается наткнуться на старый заброшенный, по-видимому, лесничий, домик. Внутри он выглядит мрачным — чего только стоят выбитые окна. Из мебели там только полуразвалившийся пустой шкаф и сомнительного вида кресло, чьи пружины торчат наружу. Но выбирать им особо и не приходится — ливень решают переждать здесь. Эд нарезает круги по комнате, ругается, Добровольский молча наблюдает за ним и его хождениями, Антон рядом с ним привычно дымит, а за стенами громыхает только так. — Вам совсем похуй что ли?! — Не маячь и не бухти. Ты криками никому не поможешь, — затянувшись, фыркает Антон. — Хочешь — поди, поищи его. А так, сам вернётся — все ему в лицо выскажешь, хули ты нам мозги компосируешь? И Эд без лишних разговоров идёт, потому что, во-первых, на месте сидеть просто так не может, во-вторых, смотреть на их парочку ему уже дурно и тошно. Далеко ходить не приходится, Арсения он находит неподалеку, от дождя продрогшего, мокрого и недовольного. Эд тащит его в помещение, крепко держит за запястье, чтобы тот ненароком снова не отстал, и вновь отчитывает. Попов ругаться не в настроении: слишком промок, слишком устал, ему уже в принципе все «слишком». Выслушивать нравоучения Выграновского — последнее, чего ему сейчас вообще желается. Арсений один только раз на эмоциях резко в ответ рявкает что-то из ряда «заебал в конец своими криками, лучше бы я там и остался» и на все остальное отвечает полным безразличием, игнорит и просто молчит. Выбор места для сна невелик. Арсений кидает на пол куртку, рюкзак под голову и укладывается так. Добровольский с Антоном давно себе спят в обнимку и, нет, Эд не хочет также, но ему, во-первых, тоже холодно, во-вторых, смотреть на вот такого, свернувшегося в позу эмбриона, Попова просто жалко. Выграновский сдается. — Я один, ты один, нас двое, — произносит он впервые за все время виновато, ругать Попова в этот раз действительно было лишним, и даже как-то тихо. Не договаривает и молчит, мнется на месте. — Поражен до глубины души твоими математическими способностями. — Так можно? — Отъебись. — А-арс, — хрипит он. Попова гордость душит, не позволяет, чтобы вот так вот просто ответить, мол, да ложись, никаких проблем. Эд его сердитое сопение воспринимает как согласие и, укрыв Арсения своей кожанкой, укладывается рядом. Обниматься не лезет, но холодным носом машинально тычется в загривок — Арсений с непривычки чуть дергается, чувствует теплое дыхание на своей коже, молчит — добро дает. Попову слишком зябко и холодно, чтобы возникать по поводу личного пространства — с Выграновским рядом теплее в разы. Эд невольно кривит губы в улыбке, когда тот, уже во сне, прижимается к нему спиной ближе. К утру Арсений обнаруживает себя почти что насильно припечатанным к полу — не специально, просто так получилось. Выграновский практически лежит на нем, ногу закинув ему на бедро, руку — по-хозяйски на талию, голову же расположив на плече. Солнце светит прямо в глаза, Арсений зевает, сонливо морщится и щурится, отворачивает голову от солнечного света в другую сторону и носом врезается в висок Эда — настолько вот близко он лежит. В любой другой ситуации Попов, скорее всего, уже бы возмущался и ругался, но сейчас, честно, в лом. Спящий, когда не выпендривается и не кричит, Эд очень даже ничего. Арсений машинально водит ладонью по его спине, очерчивает острые лопатки, гладит татуированные плечи и совсем упускает момент, когда Эд просыпается. Он еще несколько минут намеренно притворяется спящим, нагло наслаждаясь приятными поглаживаниями, сопит ему в шею и, наконец, сонливо щурясь, интересуется: — Че не разбудил? — Сам только что проснулся, — уверенно врёт Попов и даже не краснеет. Выграновский закусывает внутреннюю сторону щеки, чтобы сдержать усмешку. Арсений все ещё на него злится, а потому улыбаться ему даже не думает. — Слазь давай, не пушинка. — Только проснулись, а уже сретесь, — закатывает глаза Шастун. — Супружеская пара, ей-богу. — Завали, Шаст, — отмахивается от него Арсений. Эд и ухом не ведет, разглядывает Попова с интересом, такого заспанного и по-домашнему растрепанного, в мятой кофте, на щеке у него красный след — отлежал, видимо, а высохшие без фена после вчерашнего дождя волосы торчат в разные стороны и местами немого вьются. — Челка. — Чего? Выграновский не объясняет, бережно смахивает ему со лба челку, что лезет в глаза, наверняка мешая, и не упускает возможности небрежно взлохматить его волосы ладонью — хочется так. Арсений теряется от этого жеста, смотрит взглядом аля «совсем дурак, что ли» и снова молчит — всё ещё злится. На базу они возвращаются ближе к обеду. Эд думает, что Арсений перебесится и все быстро вернется на круги своя, но нет. Он, что естественно, прямо об этом ничего не говорит и, тем более, извинений не требует, просто дуется, ни разу ему за все это время не улыбается, шутки свои дурацкие в его адрес не отвешивает и разговаривает только по делу, если придется, с большой показушной неохотой. Выграновский снова находит повод, чтобы на нём сорваться, потому что равнодушие Попова воспринимается в сто крат хуже и болезненнее, чем его крики в ответ и всякие выебоны. Он умудряется усугубить все ещё больше, говорит, что и без него раньше справлялся на «ура», что с ним — только одни проблемы, что без него — лучше. Даже Матвиенко согласен, что Эд уже слишком борщит и за языком не следит вообще. Арсения трясёт со злости. Он психует, отвечает ему на повышенных тонах, а после всерьёз намеревается свалить домой, мол, и до этого жил неплохо. В этот раз от него прилетает и Шастуну, ведь, все это, считай, именно из-за него началось — Добровольский, конечно же, заступается. — Если Попов свалит, это будет твой самый знаменательный проёб, Эд, — говорит Серёжа с явным укором, и у Выграновского от его слов в голове что-то оглушительно громко щелкает. Он соглашается с Матвиенко, хоть и нехотя, а после идет к Попову. Попытка — не пытка. Арсений не шутил: он всерьёз собирает вещи, намереваясь уйти, вновь вернуться в свою съемную однушку, чтобы все как прежде, чтобы без всяких там татуированных мудаков. Эд обнаруживает его именно за сборами. — Не глупи, Арсений, — говорит он, остановившись в дверном проёме, и надеется, что вот этих вот слов Попову сполна хватит, чтобы образумиться. — Отвали. — Останься. — Обойдусь без твоих указаний, мистер-я-лучше-всех, и сам решу, что мне делать, — сухо отрезает Попов, даже на него не взглянув. — Я больше не буду твоей ответственностью, радуйся. — Ты нужен, ясно? Всем нужен, мне, — он осекается и медлит пару секунд, — тоже нужен. Последние слова даются ему особенно тяжело, у него даже голос чуть подрагивает. Арсений не отвечает, молчит, поджав губы, и продолжает копаться в своей сумке. Выграновский с минуту смотрит на него, сверлит взглядом затылок, ничего не говоря, потом тихо уходит и после срывает злость, снова колотя боксерскую грушу. Попов остается, но все ещё его игнорирует. Извиниться Выграновского с самого начала подначивает Позов. Не то, чтобы он сам до этого не додумался, напротив, очень даже, но не знает как. Эд в свои двадцать три с хвостиком извиняться так и не научился. Он попросту боится в глазах Арсения выглядеть жалко и глупо, но ситуация-таки требует. Дима не проводит ему инструктаж и не пишет заведомо текст с нужными словами, просто пихает его к двери, просит не возвести косяк в квадрат, и оставляет там же. Эд собирает яйца в кулак, несколько раз стучится, сразу решительно толкает дверь, открывая, после чего его решительность сразу же решает с ним распрощаться. Попов лежит на кровати, залипает в какую-то бесполезную игрушку на телефоне и отрываться от нее не думает даже. Эд молча пялится на него где-то с минуту. — Извини, — выдает он как-то неожиданно робко прямо с порога. Ни привет, ни здрасте, ни даже добрый день — вот так вот сразу. Зовёт: — А-арс. Молчит. Эд садится рядом к нему на самый край кровати. — Сеня. Внимания ноль. — Арсений. В ответ снова тишина — гордость пластинку заела. — Да блять, Попов! — Выграновский едва ли не взрывается снова, но тут же решает поумерить пыл, чтобы не накосячить в разы больше. Только сейчас Арсений удосуживается на него взглянуть. Эд долго мнется, подбирая слова, молчит, мнет руки, выламывая себе пальцы. — Виноват — признаю, переборщил. Но Арс, я ж тебе не бездушная железячка, — говорит он с привычной хрипотцой, смотрит на него честно-честно и даже с грустью. — Попробуй, — Эд берет его руку и прикладывает к левой стороне груди, близко к сердцу. Попов вскидывает брови, косится с недоумением, явно ожидая продолжения, но руку не отрывает. — Переживаю я за тебя, че ты, как маленький. Не похуй мне потому что, прикинь, а? Дождь хуярит, гроза, гром, а ты хуй знает где. Мне, ты думаешь, как? Арсению не пятнадцать, чтобы от всяких там признаний плавиться сливочным пломбиром, он молчит, а Выграновский смотрит на него беспрерывно долго и все ещё держит его руку у себя на груди, накрыв ее своей ладонью. Сердце под рукой бешено колотится о ребра, решив, по всей видимости, поставить какой-то рекорд. Эд решает сидеть до последнего — Арсений как крепость, его только штурмом. Попов не отнимает руку и взгляд не прячет, смотрит, не отрываясь. Играют в гляделки или молчанку, кто дольше продержится. Арсений сдается первым, разрывает зрительный контакт, пялится куда-то мимо Эда, затем сообщает непринужденно, даже как-то вскользь: — Ты слишком много материшься, — Выграновский не понимает, это он так стебется, тему неудачно пытается перевести или болтает всерьёз. Смотрит недоуменно и вопросительно, исподлобья. — Говорю, лексикон тебе разнообразить нужно, андестенд? — Это значит мир? — осторожно уточняет Эд. — Это значит, что ты все такой же неисправимый дурак, — фырчит Арсений. Выграновский по-дурацки улыбается, понимает — простил. — А я подумаю. — Не ломайся, Арс. Ну, хочешь, на мизинчиках закрепим наше перемирие? — ну ей-богу, дурак же. — Вали уже отсюда, — Арсений уже не скрывает улыбки и закатывает глаза. Выграновский посмеивается, перед уходом вновь зовёт его, с привычной хрипотцой растягивая первую «е», ласково Сеней, за что в него тут же прилетает подушка.

*

Их первый раз случается, опять же, спонтанно. Ещё через две недели их тренировок Арсению удается-таки побороть Выграновского на ринге. Это происходит случайно — Эд отвлекается буквально на секунду, но Попов все равно радуется и смотрит победно, нависая над ним сверху. —Умница, Арс, — Выграновский хрипло смеется и, воспользовавшись его минутным замешательством, переворачивает на спину, меняясь с ним положениями, подминает под себя. Рассматривает его такого, сильно уставшего, растрепанного, но довольного. Его вот такой вот вид — порнография в чистом виде. — Ну и чего ты этим добился? — Арсений улыбается и выбраться из-под него не пытается, лежит и лыбится себе довольно. Прямо сейчас Эд готов ещё раз добровольно ему проиграть — Сука, сил на тебя больше нет, — шепчет на выдохе. Выграновского клинит, он позволяет себе нагло сорвать с его губ один единственный поцелуй, потом ещё один и ещё, Арсений упирается ладонями в его грудь, заставляя остановиться. Выграновский тормозит и растерянно уточняет: — Нет? — Просто не здесь, — поясняет Арсений. Выграновский кратко кивает и уже через минуту спешно заталкивает его к себе в комнату, толкает к кровати, попутно стаскивая лишнее, целует и получает в ответ взаимность. Арсений ерошит его по коротко стриженым волосам, охотно, словно кот, ластится к его рукам, требует больше прикосновений и, конечно же, их безвозмездно получает. Эд на самом деле уделяет чрезмерно много времени прелюдии и ласкам: выцеловывает родинки на плечах, ласково оглаживает впалый живот, бока, ведет кончиком носа по груди, мимолетом оставляя мелкие поцелуи, пальцами пробегается по внутренней стороне бедра, после даже умудряется оставить легкий укус у него на лодыжке. Арсений цепляется за его плечи, сжимает, впиваясь короткими ногтями в кожу, и просит не медлить; Выграновский ухмыляется, смеется его нетерпеливости, а Арсений в ответ тянет его к себе, требовательно прижимается к чужим губам, кусается, скользит ладонями по оголенному телу, целует куда придется и куда только может дотянуться. Эд ловит губами каждый его выдох, сам же стонет ему в губы, стараясь прижаться как можно ближе, чтобы тело к телу; двигается он плавно, боясь сделать больно, но уже через несколько минут начинает быстрее и резче — по просьбе самого Арсения — крепко стискивает бедра пальцами, размеренно и глубоко толкается. Попов запрокидывает голову назад, в его руках выгибается едва ли не дугой, бессвязно шепчет между стонами его имя; Эду нравится все, но зажать ему рот ладонью все же приходится — больно громкий. Кровать под ними жалобно скрипит, простыни под конец смяты, а они оба — довольные и уставшие. —Шуруй в душ, я после. — Ага, — Арсений лениво слазит с кровати, мимолетом мажет губами по чужому оголенному плечу, царапая легкой щетиной кожу. — Прям вот так и пойдешь? Накинь хоть что-нибудь, — хмыкает Эд, не стесняясь в который раз нагло разглядывать его округлости и его самого, и кидает ему в руки футболку. Они ничего не обсуждают после. У них отлично получается делать вид, что все произошедшее — это так и надо: общаются друг с другом как и обычно, собачатся по мелочам, стебут друг друга за все подряд. Пока у них все стабильно, на базе царит разве что не идиллия. Утром следующего дня Выграновский приносит ему кофе, черный, два сахара — как себе, и сникерс. Батончик кидает Арсению в руки: — Чтоб не тормозил, — поясняет он и подвигает к нему стакан с кофе. — Давай, работай челюстями, у нас ещё с тобой тренировка, а потом нужно будет кое-куда смотаться с Антохой, Пашка опять припряг. — Я не люблю такой кофе, но спасибо. — Я знаю, забыл, не гневись, — со смешком отвечает Эд и жмет простодушно плечами, после чего протягивает ему чуть мятый блокнот. — На вот, твоё? — Ты рылся в моих вещах?! — Я? Неа, мало ли, что у тебя там, — Эд как всегда смеется. — Ты там, в доме ещё, обронил, я решил, потерял, может. Все вернуть забывал, вот, в общем. Надо же, Арсений и не заметил потери. Он кивает в знак благодарности, потом неловко брякает что-то вроде «спасибо», на что в ответ получает шутливое «отработаешь», и спешит спрятать блокнот куда-нибудь подальше на полку, надеясь, что Выграновский его не просматривал. — Классно, кстати, рисуешь, — со смешком бросает Эд, прежде чем уйти. — Давай быстрее только. Усмешка беззлобная, не язвительная и скорее даже мягкая — удивительное дело. Арсений впервые смущается всерьёз. В блокноте зарисовки некоторых рун, пара зарисовок татуировок Эда, а потом несколько набросков карандашом портрета и самого Эда. Это все для Попова вроде как личное, ему так стыдно и неловко, кажется, ещё никогда не было. Они снова, конечно же, ничего не обсуждают.

*

По их возвращении Добровольский начинает всерьёз переживать, что они что-нибудь разнесут. «Пиздец» — произносит Антон одними губами, когда они втроем только появляются на базе. Паше ничего о том, что произошло, не объясняют — не до этого. Он пытается собрать полную картину произошедшего, руководствуясь лишь обрывками фраз из их криков. Выграновский в бешенстве, злющий, как цепная псина — Добровольский с трудом вспоминает, когда в последний раз видел его в таком состоянии. Он орёт на Арсения, пытаясь дать понять, что поступил он хуево и тупо, Арсений в свою очередь пытается доказать ему свою правоту. И нет, они, конечно же, ссорились с Поповым много раз, но до вот такого вот ещё ни разу не доходило. — Да ты прекрасно знал, что это демон из высших, нахуя так подставляться? Выстрелил бы — наверняка бы сам его спугнул и, может быть, даже ранил! — Вот именно, что «может быть»! Я не мог знать точно, зато в тебя почти наверняка бы попал, — рычит Попов в ответную, порываясь вперёд, подходя к Выграновскому почти что вплотную. — Я, блять, за тебя боялся! — Я тебе че говорил? Стреляй и не думай. Но нет же, блять, собой рисковать куда лучше. Возомнил себя ебучим супергероем? Капитан, мать его, Америка! — они стоят друг к другу почти что впритык, а, и без того холодные, глаза Эда становятся, кажется, на оттенок темнее от злости. — А если бы Антон не успел? Да все что угодно могло бы случиться! Ты так легко жизнь из-за этого мог отдать, ты, блять, это понимаешь? Из-за меня, я бы был виноват. — Мои проблемы, ясно? Обошлось и хорошо. — Эд, он прав, — Антон порывается заступиться и разнять, ему кажется, что вот сейчас — надо, обязательно, но Паша тормозит его за плечо, хмурится, качает головой, молча прося не вмешиваться, будто бы знает исход наперед. — Пасмурно, блять, Арс! Прибить, идиота, мало, — Выграновский не обращает внимания на Шастуна, сжимает пальцы одной руки в кулак, крепко стискивает подбородок Арсения пальцами другой, не позволяя отвести взгляд, тот кривится — больно, но взгляда не отводит, смотрит как всегда нагло, дерзко, со своим фирменным прищуром. — Ну так бей, — он смело подставляет лицо, но жмурится и замирает в ожидании удара.— Давай! Эд долго смотрит прямо на него нечитаемым взглядом, дышит ровно и зубы скалит — Арсений замечает, как выступают у него на скулах желваки — сжимает руки в кулак, чего-то ждет, мысленно ведет отсчет до десяти, бросает резкое на выдохе: — С тобой ебануться можно, Попов, — небрежно его от себя двумя руками отталкивает, чего-то в ответ не ждет, молчаливо и быстро уходит, даже не закрыв за собой дверь. Арсений ненамеренно находит его через полчаса в зале для тренировок. Он не заходит, просто проходит мимо, тормозит, когда слышит звуки ударов обо что-то. Выграновский, заметив его краем глаза, останавливается лишь на мгновение, но тут же вновь переключает внимание на боксерскую грушу, вымещая на ней всю накопленную злость. Попов отводит взгляд и молча уходит к себе. Выграновский приходит к нему в этот же день сам, поздно и чуть поддатый. Попов не спит. В дверь Эд не стучится, открывает так и только тогда уже спрашивает: — Впустишь? Арсений удивляется его столь позднему визиту, но без раздумий согласно кивает, предупреждая: — Извиняться не буду. Поступил, как считал нужным. — Я считаю нужным снова уведомить тебя, что поступил ты не так, как нужно, — говорит он, садясь на край кровати, их колени случайно соприкасаются. Выдыхает: — Понимаешь, я так сильно боюсь с тобой проебаться, рявкаю на тебя, как дурак, по поводу и без, хотя знаю, что часто тупо зазря. Мне слишком много за двадцатку грязи всякой в руки упало, а тут ты такой появляешься и все — кранты. У нас с тобой же, бля, как на американских горках, Арс, сам знаешь, все не как у людей. Я же...переживаю типа. — Сейчас расплачусь, — Арсений невпопад усмехается. — Ты берешь на себя слишком много, не можешь ты быть ответственен за все, понимаешь? Я здесь остался, потому что сам так решил и не выстрелил тоже поэтому. Мой выбор - не твоя ответственность, окей? Ты, блин, вроде дохрена умный такой, а простых вещей не замечаешь. Ты мне вроде тоже не чужой человек с улицы и твое существование мне не побоку. — Ты сценарии к мелодрамам не пишешь? Такой талант зазря прогорает, — Эд пытается шутить, сам же смеется и чувствует себя самым счастливым человеком на всем белом свете — то ли от высокого градуса, то ли так, просто. Эти их откровения, наверное, самое неловкое из всего того, что вообще между ними было за все это время. — Чего надрался-то? — Арсений устало потирает пальцами переносицу. — Ай, так, захотелось просто, — Эд отмахивается и заваливается к нему на колени. — Нельзя? Арсений усмехается, жмет плечами, твое дело, мол, гладит его по волосам. Выграновский жмурится, бормочет, щурясь: — Не понимаю я тебя, Арс. Я б от себя такого в первый же день сбежал — Не дождешься. Я с тобой до конца, — отмахивается Арсений. — Без меня заскучаешь ведь. — Не надейся, — Эд устало улыбается и требовательно тянет его на себя за ворот футболки. Молчит несколько секунд, потом просит, будто это у них само разумеющееся: — Поцелуй меня, а. И да, это то, чего Арсений сейчас совершенно не ожидал услышать. — Эд, — он хмурится, когда Выграновский оказывается слишком близко, но не протестует. — Завались, окей? Мне хочется. — Весомый аргумент. Попов, обхватив его лицо руками, все же целует, так легко, аккуратно и почти что невесомо, едва касаясь. Эд зарывается пальцами в его волосы, не позволяя отстраниться. Он не пытается перетянуть инициативу на себя, поддается Арсению, не сопротивляясь даже для вида. Чутко реагирует на каждое касание, мелко подрагивает, рвано выдыхает, доверчиво заглядывает ему в глаза и вязнет окончательно, падает, тонет. С Арсением это даже не страшно, это как тест на доверие. Выграновский ему доверяется и доверяет на все сто. Попов тянет с него футболку, не скупясь на поцелуи и ласки, мажет губами по шее, зубами оцарапывает кожу, но обходится без укусов, оглаживает острые лопатки ладонями, снова уделяет излишне много внимания его татуировкам; Эд просит не тянуть и нетерпеливо ерзает на месте. — Ух ты, прямо-таки подставляться мне будешь? — Арсений мурлычет, на время оторвавшись, и склоняет голову в бок. — Ты сейчас допиздишься, и я свалю, — грозится Эд, лицом уткнувшись в подушку. — Ты сам приперся, заметь, я не звал, — Попов нагло улыбается — все ещё невыносимый — и без предупреждений толкается, слыша в ответ удовлетворительный стон. Арсений издевается, двигаясь нарочито медленно, прижимается грудью к его спине, горячо дышит в шею, трется легкой щетиной о татуированные плечи — Выграновскому в кайф. Он хрипло стонет в подушку, чувствуя чужие сильные руки на бедрах, прогибается в пояснице, материт Попова всеми известными матами и не стремается просить большего, сминая в кулак простынь. С ним так чувственно, так ярко, так хорошо. Попов — гребаный змей-искуситель. Если бы двумя месяцами ранее Выграновскому бы сказали, что он будет прогибаться под парнем, выстанывая его имя — даже не стал бы смеяться в лицо, скорее всего просто без разговоров вмазал. Но это — два месяца назад, а сейчас он стонет, цепляется за руку Попова, на что тот на автомате переплетает с ним пальцы в замок и тут же крепко сжимает. И все, это их рубеж. Просыпаются они утром вместе. Выграновский ворчит по поводу головной боли с похмелья. Арсений находит ему у себя в тумбочке что-то от головы. Эд глотает таблетку, сонно зовет его в благодарность своей заей, сгребает к себе в охапку вместе с одеялом, мимолетом целует в макушку и уже через несколько минут вновь мирно сопит. * Поцелуи и секс без обязательств быстро и предсказуемо входят у них в привычку. Арсения все устраивает, Эд не сбегает от него поутру. Скорее всего, просто не успевает — Попов каждый раз просыпается раньше. Для них обоих это отличный способ снять напряжение и расслабиться, не заморачиваясь с поисками кого-то на раз, да и ощущение какой-никакой стабильности успокаивает. С Поповым на самом деле засыпать приятно. Он обнимает, жмется близко, доверчиво тычется носом в плечо. Эду от этого во всех смыслах тепло. Арсений все чаще становится причиной его улыбки, даже ничего для этого не предпринимая. Выграновский вообще никогда не понимал и даже не задумывался, как можно смотреть на кого-то и улыбаться просто так, без причины, просто от того, что этот «кто-то» есть. Будит он его ленивыми поцелуями: в плечо, в подбородок, в щеку — куда попадется, в общем. Выграновский, конечно, ворчит на него за это постоянно, морщится, бормочет: — Отъебись. Арсений ржет и снова мажет губами по его подбородку. — Нахуй, говорю, сходи, ты колючий, — Выграновский, не желая просыпаться, уворачивается как может, размахивает руками и ногами и окончательно просыпается только тогда, когда Попов оказывается на полу. — Че, съел? — ухмыляется он, глядя на Попова. — Живой хоть? — он протягивает ему руку и буквально в это же мгновение оказывается вместе с Поповым на полу. На деле, несмотря на весь напускной похуизм, Выграновский оказывается чутким, очень-очень чутким — без преувеличений — и не менее тактильным. Это становится для Попова почти что открытием и потрясает его, едва ли не переворачивает все виденье с ног на голову. Эд сам лезет обжиматься, он падок на нежности, как дворовый не приласканный кот, и от Попова получает её сполна. Выграновский поначалу сам же смущается своей тактильности, даже какое-то время бормочет что-то вроде извинений, но потом привыкает — Арсений совсем не против. У них теперь из одних только касаний можно сложить целую историю. Вот Эд придерживает за талию, пальцами другой руки аккуратно сжимает его запястье — учит правильно замахиваться клинком; вот накрывает его ладонь своей — случайно, но убирать не спешит; вот прижимает руку к груди и поглаживает большим пальцем, просто так — перечислять можно бесконечно долго. Их разборки теперь в основном носят чисто бытовой характер. Выграновский бурчит на Попова за то, что в телефоне он у него записан как «Эдик-педик» — Шастун, Матвиенко и Позов тихо ржут с них в стороне. Сам Эд в свою очередь постоянно уведомляет Попова, когда тот напевает свои какие-то дурацкие «ноу бубс» в душе, что певец из него никудышный, за что исправно каждый раз получает подзатыльник. Ещё несколько раз они, наедине, собачатся по поводу того, кто сверху, но старое доброе на «цу е фа» быстро решает почти все их проблемы. — Ты и на коленях, — Попов ухмыляется и шумно охает, когда Эд плотно смыкает губы, обхватив головку. — Кому расскажешь — не поверят. Выграновский грозится откусить ему член, если он вдруг решит хоть как-то это все ещё раз прокомментировать, Попов в ответ лишь одобрительно мычит, толкаясь бедрами вперед. Вообще, наблюдать за ними становится куда менее интересно, нежели раньше. И нет, они все так же ссорятся, Выграновский все ещё находит нужным его временами приструнить при случае чего, но в основном все обходится кратким, но вполне серьёзным: — Умрешь без разрешения — сам за тобой в преисподнюю спущусь, понял меня? Арсений отвечает ему в таком же тоне, и этого пока что для них двоих оказывается достаточно. Все идёт гладко, даже чересчур. За всем слишком хорошим обязательно следует ждать чего-то хуевого, чего-то очень-очень хуевого — Арсений это давно усвоил. Не может же быть все постоянно так, как в сказках Диснея, радужно и с единорогами на фоне. Чуйка его не подводит. Все случается слишком внезапно и непредсказуемо. Выграновский говорит, что им, с Добровольским и Матвиенко, нужно куда-то там отъехать и что вернется он быстро — плюс минус час, просит не скучать и никуда за время его отсутствия по серьёзке не встрять. Арсений в который раз за все время ему сообщает, что он — не ребёнок и без надзора вполне может обойтись. — Ты не ребенок, ты — редкостный чудила, а это разные вещи, — Попов закатывает глаза, Выграновский смеётся и перед уходом успевает мимолетом звонко шлепнуть его по заднице, после чего, не дожидаясь возмущений и ответной реакции, довольный собой, быстро сматывается из комнаты. Ну вот и кто ещё здесь чудила? Эд пиздит насчет времени, потому что на месте ни его, ни Матвиенко с Добровольским нет уже больше двух часов — Арсений не следит за временем намеренно, замечает случайно, просто кинув взгляд на часы. Он набирает Выграновского несколько раз, потом Матвиенко, в ответ — длинные гудки; игнорирует нехорошее предчувствие, не придавая этому особого значения — мало ли что, но резко дергается, когда слышит непонятную шумиху где-то за пределами комнаты. Попов понятия не имеет, что происходит, но сама атмосфера тревожная и доверия не внушает. Добровольский слишком серьёзный и кому-то звонит, Эда он почему-то не видит. Допытываться чего-либо у Матвиенко — нереально, он на все вопросы отвечает угрюмым молчанием. Ситуацию ему объясняет Антон, но едва ли не в трех словах. Выграновский в лазарете, и Арсения к нему не пускают. Его трясёт, колотит изнутри только так, руки холодные и дрожат от нервов, ему удается пересобачиться даже с ни в чем неповинным Антоном. Ему впервые действительно становится настолько страшно и не за себя. — В больницу его, может? Исцеляющие руны пробовали? Не знаю, хоть что-нибудь! — прямо сейчас он готов поднять на уши едва ли не всех поголовно. — Арс, против демонического яда это не работает от слова «совсем». Там мой знакомый маг, опытный, он делает все возможное, правда. — Господи, блять, почему Выграновскому всегда нужно в самое пекло?! Он специально решил меня не брать с собой?! — Арс, успокойся, слышишь? Это произошло случайно. Не по его вине и, уж тем более, не по твоей. Случайность, понимаешь? Демон был из другого измерения, кто-то забыл закрыть портал или сделал это намеренно. Мы об этом были ни сном, ни духом, — Добровольский крепко сжимает его руку, смотрит серьёзно в упор. — С ним все будет хорошо, я обещаю, ты же мне веришь? Верит, наверное. Весь ближайший час Арсений места себе не находит. Он понятия не имеет, кто заправляет всеми этими демонами, но грозится вырвать ему хребет при первой же возможности. Прибить, ублюдка, мало, — говорит Арсений и всё ходит-ходит-ходит; Антон наблюдает за ним молча, не комментирует и не пытается угомонить — бессмысленное занятие, считает круги, что он нарезает. Потом, наконец, предлагает покурить. Шастун пытается его отвлечь всякими разными разговорами, рассказывает что-то там про лигу чемпионов, про матчи. Арсений слушает, рассеянно кивает — он в футболе смыслит не больше, чем слон в балете; постоянно оглядывается назад, надеясь что-то или кого-то высмотреть, зажевывает фильтр зубами, топчется на месте, чтобы не мерзнуть. Когда маг-лекарь-врач или просто чудо-мужик (Арсений не вдается в подробности, кто он там по должности) наконец-то выходит, Арсений спешно заваливает его кучей вопросов, и тот терпеливо на них отвечает, попутно заваривая ему, по просьбе Паши, какой-то чай для мега спокойствия из кучи каких-то своих трав. По его словам, Выграновскому больше ничего не грозит, но для восстановления потребуется не менее недели. Арсений внимательно слушает, хлебает отвар и нервозно постукивает пальцами по тумбочке, отбивая какой-то свой ритм. Эти его волшебные травки не действуют и не успокаивают, но Арсений больше ни на кого не срывается, круги не нарезает, смотрит пустым взглядом в стену, хмурится каким-то своим мыслям, молчит. Засыпает он только под утро. Все следующие несколько дней Добровольский пичкает его кофе и фастфудом из сети быстрого питания неподалёку, потому что Арсений попросту забивает на то, что для нормального функционирования ему нужно спать как минимум семь-восемь часов и нормально питаться. Даже Матвиенко ругается на него, загнешься, мол, Попов, так — и нет, это плохо работает. Он при каждой удобной возможности сбегает к Выграновскому, проверить и просто посидеть рядом, потом стреляет у Шастуна сигареты и дымит на улице с ним же вместе. У него помятый вид и мешки под глазами, Димка шутит, что в них уже можно складировать картошку. Паша относится к Арсению снисходительно, с пониманием и даже сочувствием. Случись вдруг что с Антоном — ему бы тоже не до чего было бы. В сознание Выграновский приходит только через пять дней, как примерно и прогнозировал маг. Он потирает пальцами виски, кривится из-за того, что где-то в районе затылка неприятно саднит, лениво потягивается, и с трудом фокусирует взгляд на сидящем рядом Арсении. Попов и не замечает, что на него уже несколько минут как смотрят. Он не отвлекается, рисует что-то там в своем блокноте, штрихует карандашом, закусывает губу, глядя на результат своей работы, потом стирает что-то ластиком. Рисование сейчас — действительно хороший способ от всего абстрагироваться. — Эй, Арс, — хрипит он, привлекая к себе внимание Попова, и слазит с кровати. Вид у него, у Арсения, замученный донельзя, Эд мысленно предполагает, что просидел он тут со своим блокнотом целую ночь, если не больше. — Художники могут всю ночь, да? — Что? — Арсений дергается и замирает на несколько секунд, потом, наконец, поднимает взгляд. Эд смотрит на него как всегда насмешливо, но с теплом. — Боже, ляг на место, быстро, тебе же нельзя. — Да брось ты. Несколько царапин, подумаешь, плевое дело, — Эд отмахивается, но на кровать-таки возвращается из-за легкого головокружения. — Я ж тебе не фарфоровая кукла… Он не договаривает, точнее, просто не успевает это сделать — Арсений не дает, без лишних слов обнимает его очень-очень крепко — ещё немного и кости наверняка захрустят, обхватывает шею сразу двумя руками, жмется, пытается ухватиться пальцами за футболку, прячет лицо в чужой шее, жмурится и тихо шмыгает носом. — Тише, задушишь же, глупый. Выграновский тормозит лишь на секунду, удивляясь такому порыву и немного от него же опешив, но не отшатывается, обнимает также крепко, также тепло. — Я так боялся, блять, так боялся. Эд. — Ну и шо ты раскис? Все ж ведь хорошо, живой я и ладно. — Мне без тебя хуево, — тихо бормочет Арсений, ему сказать это не просто нужно, а критически необходимо. Это почти что равно «люблю» по значимости, но сказать это в разы легче, чем те треклятые три слова. В глазах что-то предательски колет, Арсений быстро-быстро моргает. Выграновский чувствует, как чужие ресницы щекочут его кожу, кивает — все понимает — и сжимает в руках его крепче. — Стоило побывать в шаге от того света, чтобы это от тебя услышать, — Попов на него не смотрит, тычется носом во впадинку на шее, но слышит по голосу — улыбается, счастливый. Придурок. — Не смешно. Я бы себе, если вдруг что, не простил, понимаешь? — Ну все, все. Давай без сантиментов. Я бы в любом из раскладов тебя не оставил. Кто на тебя без меня управу найдёт? — Эд елозит носом по его волосам, вдыхает родной запах, гладит ладонями по спине, успокаивает. Оба молчат. Эд беспричинно улыбается, чувствуя, как Арсений прижимается ближе, хотя, казалось бы, ближе уже некуда. Пауза слишком затягивается, но неловкой она совсем не ощущается. Первым её прерывает Арсений: —Ты, наверное, голодный? Я совсем замотался, не подумал даже, прости. Хочешь чего-нибудь? Мандарины, апельсины, другие фрукты? Не знаю, пиццу? — он быстро тараторит, Выграновский внимательно слушает, не перебивает, усмехается его спешке и непонятной нервозности, рассматривает его также внимательно, изучающе. Спрашивает невпопад, но зато прямо, в лоб: —Мы вместе? — Попов теряется от вопроса. Это вообще последнее, что он ожидал услышать. Смотрит растерянно и глазами хлопает. — Эй, приём, земля вызывает Арсения. — Вместе это то есть прямо вот вместе? Как пара?  — Не тормози. Если бы я имел в виду что-то другое, то так бы и сказал, — отвечает Выграновский, вновь кривясь от головной боли, потом в своей обыденной манере добавляет: — И да, от пиццы и обезбола не откажусь, башка трещит жутко. Арсений буквально сразу же подрывается места, обещаясь принести все необходимое через несколько минут, но Эд тянет его обратно к себе за руку: — Потом сгоняешь. Не сбегай от вопроса, — он хватает Попова за руку и тянет обратно к себе, в глаза заглядывает. — Так что? — Не знаю, — Арсений хитрит, улыбается плутовато, смотрит на Эда с интересом, азартом и получает за свои «игры» в бок локтем, несильно. — Ауч! — За дело. — Да твой я, твой. Вместе мы, доволен? — Вполне, — кивает Выграновский и на полном серьёзе добавляет: — Но не думай, что статус моего парня освободит тебя от ежедневных тренировок и всего прочего. Арсений молча кивает, глупо лыбится в ответ и тянется к нему за поцелуем, Эд чуть отшатывается назад, легонько щелкает его по носу, смеется с его реакции и недовольства, потом все же целует, мягко и ненавязчиво. Он бурчит, что от него несет сигаретами, но не отстраняется, путает пальцы в его волосах, привычно перебирая их пальцами, и сам не может перестать улыбаться, а в голове звенит набатом: моймоймой< Арсений его. Его Арсений. Все, может быть, и зашло бы дальше, но: — Так, так, так, не при нас же, господа кролики, — Добровольский появляется неожиданно, за ним следом — Антон, Оксана, Позов и остальные. — Зайди мы пятью минутами позже, мои глаза бы не вынесли, — наигранно ворчит Матвиенко. Арсений невинно жмет плечами, улыбается немного неловко, а Эд целует его в висок — им больше нет смысла что-либо от кого-либо скрывать, тут и так все теперь без лишних слов ясно. — Так ты больше не суровый волк-одиночка? — Антон вскидывает брови и делает вид, что очень удивлён. — Мы теряем Эда, Арсений, что ты такое натворил? — Да-да, Шаст, и я рад тебя видеть, очень соскучился по твоей иронии, — хмыкает Выграновский. — В нашем скромном коллективе плюс одна сладкая парочка. — Это надо отметить! — встревает Оксана, что буквально несколько минут назад стояла в стороне. — Кто там ставил на то, что они друг друга не вытерпят и разбегутся? — Антон красноречиво смотрит на Позова, Стаса и Матвиенко. — Вот вы и проставляетесь. — Вы на нас ставки делали?! — возмущенно восклицает Арсений, Выграновский ржет и крепче обвивает руками его талию, не позволяя высвободиться — Попов, если честно, пытается только для вида. — Ну, не на вас, на ваше благоразумие, — Добровольский лишь ведет плечом и отвечает уклончиво. — Идиоты, — Арсений закатывает глаза, фырчит. Выграновский качает головой, все ещё сияя улыбкой, обнимает Попова со спины, подбородком уткнувшись в его плечо, и надеется, что дальше — только лучше. Арсений не может на него такого счастливого насмотреться.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.