Воля Богов

      ― Что, что тебе сказала Темная Госпожа? Ну же, Тассельхов, ― Рейстлин трясет тщедушное, пылающее болезненным огнем тело кендера, в надежде наконец-то добиться от него вразумительного ответа.       ― Вернись домой, ― шепчет Тас, ― вернись домой!       Рейстлин выпускает кендера из своих цепких рук и тот безвольным мешком падает на кровать. Поспешно, словно за ним гонится армия горных гномов или драконидов, Рейстлин покидает тайное пристанище кендера, даже не озаботившись наложением отвлекающих внимание незваных гостей чар.       Маг бежит, он бежит от самого себя и своей судьбы.       «Прочь, прочь от этого места и этого мира».       Внезапно, перед ним предстает Утеха, такая, какой она была в годы его счастливого детства. Вот и он сам, показывающий простенькие магические фокусы любопытной толпе. Люди восхищены его искусством, но больше всего любви и восхищения в глазах брата-близнеца. Карамон боготворит Рейстлина, не противоречит ему и не пытается убить. Он любит его так, как никто и никогда не любил прежде. Рейстлин потерял все, утратил любовь брата, попрал его доверие, предал друзей. Разве этого он желал, когда не спал долгими летними ночами в надежде постигнуть магическую науку быстрее своих одноклассников? Разве к этому он стремился, когда решился на страшное испытание, искалечившее его молодое тело и невинную душу? Он хотел помогать слабым и обездоленным, мечтал предотвращать воины и оберегать мир от всяческих напастей, вроде чумы, поразившей тело кендера.       Тас ― его старый друг, боится и ненавидит его. Карамон ― его любимый брат, единственный, с кем он мог поделиться своими горестями и радостями, не придет. Он больше не чувствует тех нитей, что некогда связывали близнецов. И пусть Карамон не понимал его стремления к славе и величию, но он был, всегда был рядом. Он все еще жив, но это ненадолго, Рейстлин сам позаботился об этом.       Оглушенный приступом неожиданного отчаяния, Рейстлин падает на колени и посох Магиуса выскальзывает из его обессиленных рук. Маг остается в непроглядной темноте один. Такхизис насмехается над ним. У него больше нет дома, ведь дом – там, где тебя ждут и любят. В целом мире не осталось существа, готового поделиться с Рейстлином своей любовью.       «Крисания» ― всплывает в воспаленном мозгу мага. Нет, эта глупая фанатичка вовсе не любит его. Для Рейстлина нет ничего ценнее магии, жрица же превыше всего ставит свое служение. В этом они равны. Рейстлин ощупывает потайные карманы мантии, в надежде найти средство для восстановления своих сил. У него нет времени и права на сожаления, ему нужно сосредоточиться. Внезапно в руке оказывается какой-то камешек, он извлекает его из кармана и понимает, что держит в руках камень, некогда подаренный ему Булу – маленьким овражным гномом.       «Булу» ― память беспощадна. Она всегда была добра к нему. Лед, долгое время сковывавший его сердце, тает. По щеке мага катится слеза. Смахнув ее, он поднимается с колен и бредет туда, где во тьме подземных коридоров таятся Врата в Бездну.

***

      ― Зачем?       ― Что, зачем, Бертрем?       ― Учитель, зачем вы сказали ученику мага, что все можно изменить? Это ведь не так. Даже такому могущественному магу, как Рейстлин Маджере это не по силам. Он ведь погибнет там, и с ним, возможно, погибнет весь мир.       ― Смотри, Бертрем, ― Астинус указал на стеллажи, заполненные десятками толстых книг, ― все это написано после Гномьих воин. А вот это, - Астинус перевел взгляд на книгу, лежащую на его письменном столе, ― история войн. Разве ты видишь, какие-нибудь изменения? Солнце всходит и заходит, созвездия на положенном им месте. Жизнь продолжается, а маг? Он необходим для более великого дела, поэтому, ― Летописец берет перо и на чистом до этого листе возникают строки:       «Совсем немного остается пройти до Врат, но Рейстлин останавливается. На его лицо возвращается маска, а из памяти исчезают события последнего получаса. Маг вновь собран и готов к борьбе. Его более не тревожат призраки прошлого. Нет ничего важнее его цели и той силы, которую он обретет, ее достигнув».       «Крисания упадет на землю, упадет к моим ногам… окровавленная, растоптанная, умирающая. Из последних сил она будет протягивать ко мне руки, прося одного — утешения. Она не станет просить меня спасти ее — для этого у нее слишком твердый характер. Она будет просить меня об одном — чтобы я был рядом с нею в ее смертный час. Но я пройду дальше, Карамон! Я не задержусь даже для того, чтобы сказать ей слово, чтобы бросить на нее один-единственный взгляд. Почему? Да потому, что она больше не будет мне нужна…» ― продолжает летописец.       Заглядывающий через его плечо Бертрем, приходит в ужас. Но не в его власти изменить начертанное.

***

      ― Зачем, Гилеан?       ― Он ― наш клинок, меч, который необходимо держать в ножнах до поры до времени. Только так он останется острым и готовым к сражению.       ― А жрица?       ― С ней ничего не случится. Ну, ничего такого, что нельзя было бы исправить. А пока, пусть мага посторожит наша сестрица. Она попыталась помешать нам, но маг ей не поверил. Не сомневайся, в Бездне он будет в большей безопасности, чем на Ансалоне. Нет истинного добра или истинного зла, брат, но я не могу позволить Рейстлину Маджере отказаться от его замысла. Поверь, так нужно, от этого зависит само существование Крина. Карамон погорюет и вернется домой, он никогда уже не станет прежним весельчаком, но будет жить. У него родятся дети и внуки. И однажды, когда придет время, мы достанем наш меч из ножен ради нового величайшего из сражений.       ― Позволь ему, позволь, хоть на миг вернуть себя прежнего, Карамон не должен запомнить его таким.       ― Давай, Палладайн, у тебя всегда получились такие моменты лучше других.

***

      Карамон обнимал Тику и чувствовал, как ее любовь окружает его со всех сторон, согревая душу. Эта любовь вела его сквозь опасности и страдания, сияя перед ним путеводной звездой, подобно серебристому свету Солинари…или хрустальному шару на вершине магического посоха…       Воин вспоминает последние секунды, проведенные радом с братом. Отчаяние, ненависть и ужас прошлых дней внезапно куда-то подевались. Он смотрел на Рейстлина и видел в нем себя. Там, в Бездне, они вновь почувствовали свое родство. Как никогда прежде, Карамону хотелось подойти к брату и просто обнять его. Он видел и знал, что и Рейсту хочется того же. Но времени на объятия больше не было, как и не было его на произнесение слов прощения или клятвы. Клятвы – никогда не забывать о том, что его братом был величайший чародей Крина, сумевший победить всех, достигнуть невиданного для человека величия и отказаться от него, ради того, чтобы жил его брат.

***

      — Вот это да, Рейст! Смотри, кролики…       Маг улыбнулся. Карамон был рядом, и он больше ничего не боялся.       Боль успокоилась, дурной сон рассеялся, как туман под лучами солнца, и лишь из-за горизонта донесся протяжный вой, полный горького разочарования и страха.       Но это уже было не важно. Ничто на свете больше не имело значения. Рейстлин чувствовал лишь уютное тепло и бесконечную усталость.       Опустив голову на плечо брата, Рейстлин закрыл глаза и медленно погрузился в спокойный, бесконечный сон без сновидений.

***

      ― Это все, что я могу для них сделать, возможно, в том будущем, о котором ты постоянно твердишь, я смогу исправить наши ошибки и дать Рейстлину Маджере все то, что он заслужил. А пока, он будет спать, не чувствуя ни боли, ни сожалений.       ― Мы сделаем это вместе, брат, мы сделаем это вместе…       Гилеан и Палладайн исчезают в образовавшемся световом вихре. Краем глаза, Палладайн отмечает возникшего на их месте кендера, и его лицо озаряется улыбкой, сулящей смертным надежду на что-то лучшее.