Необходимые

— Красиво, — констатировал Аомине тем своим глухим голосом, что схож с шелестом сухих осенних листьев, (терзаемых, разумеется, холодным ветром). Взгляд синих глаз был устремлён в небо. И все было бы прекрасно, замечательно и попросту умопомрачительно, включая удобное расположение Аомине на крыше (устроился он прямо на бетоне, вытянув ноги и умостив темноволосую голову на свёрнутую куртку) (ну разумеется лучше использовать куртку как подушку и оставить на холоде спину и плечи, чем вести себя как разумный взрослый человек! - это, наверное, достигшая космоса мысль Момои Сацуки), погоду и время, настроение и сам пейзаж. Все было бы прекрасно, если бы не периодическое вздрагивание Аомине, обусловленное любым (даже самым малым!) скрипом, шорохом и писком. Аомине ежесекундно ожидал появления любого из представителей его личных надзирателей. Ему снова и снова мерещилось, как тяжёлая металлическая дверь, ведущая на крышу из здания общежития, наконец открывается. Этот страх принимал настолько реалистичные формы, что уже спустя час кончики ушей Аомине стали подрагивать по подобию звериных (а всё от переживаний!), реагируя на малейший шум. Но судьба была к Аомине ласкова и позволила сохранить своё одиночество. А ещё поступить на юридический, занять отличную комнату в общежитии (как раз недалеко от душевой и относительно близко к кухне) и получить стипендию. Аомине был везунчиком. Ему сказал об этом каждый второй, третий и пятый из шести знакомых. — Небо закончилось в феврале, — прохрипел Аомине, поднимаясь наконец на ноги. Не то чтобы он был романтиком, но иногда на него что-то находило, не такое уж и плохое, как могло бы показаться на первый взгляд. Ему вспомнился недавний разговор с Кагами: — Небо не может закончиться, — Кагами говорил уверенно. — Да ты что? Серьезно? — Аомине реагировал химическим элементом, запрещённым для соединения с таким элементом, как Кагами. В ином случае реакцию было не предугадать. — Именно так, — Кагами был близким к нему элементом. Схожим, наверное, по структуре. — Мне тебя ударить? — и так всегда. — Попробуй. — предложение от напарника из секции кикбоксинга, товарища, друга и просто знакомого. Ещё иногда злейшего врага. Зовут Кагами Тайга. — Не нарывайся, — это уже как утро и ночь — что-то из разряда «природное», «закономерное». Без этого показалось бы, наверное, что с миром что-то не так. И как тут думать про небо, когда что ты что друг не можете не приператься, снова и снова спотыкаясь о невидимые и несуществующие бугры и камни, с кряхтение падая в ямы. «Зато всегда вместе». Это кто-то о них весело, с насмешкой. — Да пошел ты. — Сам иди, — а это всегда они. Наверное, у них сегодня/завтра/и так в каждом последующем дне у обоих плохо с настроением. Это логично, реалистично и жизненно. Так бывает, что люди ссорятся, потому что погода плохая, а на ногу наступил прохожий. Так бывает, что друзья не друзья, потому что продавщица в магазине решила своё настроение выместить на тебе, чуть не плюнув тебе на спину. Ещё и кофе выдали едва теплым. В итоге — как бы не отправиться ругаться с кассирами, кондукторшей и патрулирующим район полицейским. А небо — оно действительно бесконечное, и все об этом прекрасно знают, просто времени, да и смысла смотреть на него и думать о нём зачастую нет. Небо не оплатит тебе билет, не сдаст за тебя сессию и не напишет за тебя конспект или лабораторную. Небо не подаст тебе руки, когда в этой руке будет необходимость. Если только небо — не живой человек. К примеру, живущий в паре кварталов от тебя. Тот самый, что присвоил себе твои запасные тапочки, и к черту, что тебе на них все равно. У неба глаза карие. И как так? (Просто он бесконечный остолоп, а боролись как раз за бесконечность). Но это все так, в привычную шутку, потому что хвалить и говорить прямо что-то хорошее — непривычно, неприлично и неприемлемо. — У мужиков свои законы! И все всё помнят. Айдо-сан всё объяснил ещё в прошлом году во время летних тренировок. Аомине хотел бы не вспоминать, но слишком хорошо всё помнит. — Зато у тебя хорошая память, Аомине кун, — похвалил или посмеялся Куроко в каком-то из октябрей. — Это ещё тот мелкий гад, — это Аомине честно, настороженно и где-то сейчас, но всегда о Куроко. — Не прощу! — это Аомине неделю назад в ответ на мелкую шалость Куроко. (Шалость в виде украденных кроссовок). — Может он просто намекал, что тебе надо купить новые? — предположил кто-то. — Напоминает поведение собаки, знаете, — Такао. — Это оскорбительное сравнение, Такао-кун, Куроко не собака! — Рико. — Это-то понятно, но ведь действительно напоминает, — Такао, почесывая затылок. — Он просто мелкий засранец! — заявил в свою очередь Аомине, давно потеряв надежду отыскать свои джорданы. — У Кагами тоже пропали. — Это вы тоже на Куроко свалите? — Не факт, но кто ещё мог кроме него? — Сацуки, к примеру, — предложил кандидатуру Мидорима. Такао фыркнул смехом, за что тут же получил подзатыльник от Касамацу. — Да за что? — выдохнул он с обидой. — Извини, это у него уже рефлекс, — поморщился Кисэ, сочувственно вздохнув (он-то на месте Такао бывал чаще всех). Давно привык к семпаевским тумакам. — Ничего себе, рефлекс, — пробубнил Такао, но ругаться больше не стал. — Лучше помолчи, неуч! — закипал тем временем Касамацу. — Никакого уважения к старшим. Его возмущение всегда было оправданным и поощерялось не только отцом Рико, тем самым ужасающим тренером, но и всеми старшими, которые у них были. Касамацу хвалил даже Имаёши. Хьюга в нем души не чаял, Чихиро предлагал одолжить книжки, а Теппей приглашал на тренировки. — И за что нам все это? — сокрушался Такао, наблюдая жестокость старших на своей собственной шкурке. — За все тяжкие, совершенные вами за тот короткий период, что мы знакомы. Период действительно короткий, а вот тяжких насобиралось достаточно, чтобы ежедневно получать по часу сверхурочных тренировок ежедневно. Перспектива выходила печальная. Но жаловаться получалось (да и хотелось) редко, уж слишком пугали сверкающие недобрым огнем глаза Айда-сана. Аомине последний раз оглянулся, даже не думая, разумеется, подобно романтикам прощаться с небом. С небом он не прощался — оно было необходимо. И, слава Богу, оно было у них всегда. — Если звёзды сегодня горят — значит это кому-то нужно, — процитировал он тихо и перешагнул порог, прикрывая за собой дверь. Звёзд ещё не было — всего семь, и через полчаса его ждала встреча с друзьями. Пропускать это сборище совсем не хотелось. Аомине решил поторопиться (быть может он ещё успеет зайти в магазин и купить Момои подарок?). *** — Удивительно, Имаёши-сан, — восхитился Куроко и громко отхлебнул коктейль через трубочку. Потом он обратил свои необыкновенные глаза на Имаёши, как всегда ровным голосом интересуясь: — Почему вы выбрали профессию архитектора, а не хирурга? — Куроко-чи, — вмешался в разговор Мурасакибара, не позволяя тем самым Имаёши ответить, — разве тебе не кажется, что Имаёши-сан предпочел врачу архитектора, потому что плохо ладит с людьми? — Мурасакибара-кун, — серьезно ответил Куроко, устремив на Ацуши полный упрека взгляд, — не говори так про семпая! Это невежливо с твоей стороны — отмечать недостатки товарища в его присутствии. — Если бы я сделал это в его отсутствии, — спокойно заметил Ацуши, притягивая к себе очередной бургер, — это было бы куда более невежливо с моей стороны. — Мурасакибара-кун верно подметил, Куроко-кун! — Имаёши кашлянул в ладонь, кажется, стараясь скрыть улыбку. — Согласитесь, — засмеялся тут же Химуро, обращаясь ко всем присутствующим в зале, — что Ацуши часто излагает просто неписанные истины! — Устами детей, как говорится, — поддержал Айда-сан, часто и усердно кивая. — Мурасакибара не ребенок, Айда-сан! — вмешался Хьюга, прекрасно помня, что возраст Ацуши был немногим меньше его собственного. — Вы все дети, мелкий ты оболтус! Я тебе задам трепку! Будешь у меня сто кругов вокруг стадиона бежать! — тут же закричал Айда-сан, начиная перебранку. — А мне кажется, — подал голос Теппей, как всегда серьезно отнесясь к разговору, а самое главное к собеседнику, — Имаёши-сан зря обошел стороной театральное. Он бы с лёгкостью отыскал в его недрах свой оплот! — Какие изысканные речи, — тихо пробубнил Куроко и полез в свою сумку, выуживая из нее тетрадь. — Только не записывай, пожалуйста! — как всегда с доброй улыбкой попросил Теппей, легко раскусив его замысел. — И всё-таки, Киёши-сан, — Куроко поднял на него взгляд, — вы определили Имаёши-сану театральное за его необыкновенные способности быть неизменно вежливым и ежесекундно улыбаться? — Куроко-кун хочет что-то сказать мне своим заявлением? — поинтересовался Имаёши с той самой, упомятуй Куроко улыбкой на тонких губах. — Нет, что вы, — Куроко покачал головой, — я всего лишь скромный журналист конспектировщик! — Попросил же, Куроко, — возмутился в свою очередь Теппей, — не записывай! — Вы так и не ответили, Киёши-сан, — напомнил Куроко, склонившись над своей тетрадью и кропотливо вырисовывая букву за буквой. — Разумеется, нет, Куроко, — не без переживаний за собственную репутацию ответил Теппей и попытался было забрать у Куроко тетрадь, но тот, подобно улитке, медленно, но уверенно переместился в сторону. — В следующий раз останусь дома, — выдохнул Аомине. Оставалось только дождаться следующего раза, чтобы обязательно всем сообщить, что он никуда не пойдёт. — Спасибо за подарок, Дай-чан, — ещё раз поблагодарила Сацуки, прощаясь со всеми чуть раньше. — Да фиг с ним, — Аомине неловко поежился в ее объятиях, снедаемый странным чувством, будто кто-то неотрывно на него смотрит. «Или на неё», — подумалось Аомине, когда боковое зрение выловило темный силуэт Имаёши, отмечая его удивительно долгий и пронзительный взгляд. Жизнь порой удивляла по подобию музыкантов, выдавая казистые соло и па. Аомине посмотрел в серые глаза — те провожали лёгкий шаг Сацуки. — Влюбился, — едва слышно прошептал Аомине, за что тут же прикупил себе язык. Он вовсе не собирался кричать о своём открытии направо и налево. Куроко ударил в бок. — Тецу! — сквозь выдох упрекнул Аомине, отрываясь от своих тяжких мыслей. — Ты опять не заметил, Аомине-кун, — констатировал Куроко и тут же испарился. — Я убью тебя! — Не убивай меня, молодец, я тебе ещё пригожусь, — попросил Куроко под общий смех. Аомине бросился следом за Куроко через весь зал. Настиг его у поворота к кассе, то есть совсем рядом. — Не стоит сомневаться, — Акаши явно любовался картиной. — Куроко всё ещё ему необходим.